— Значит, вы её не знаете.

— Нет. Когда-то я мог утверждать, что знаю Лондон.

— Вы хорошо попутешествовали! А теперь со всем этим путаетесь со странниками и брешедеями? — Такое направление разговора меня не порадовало. — Куссим говорит, что вы проводите время там, где выкапывают какое-то заколдованное старьё.

— Там так же, как и в большинстве мест, всё куда более бюрократично, чем представляется, какие бы причудливые истории ни плели.

— Это смешно. — И вдруг, совершенно внезапно, она приняла смиренный вид. — Мне не следует шутить по этому поводу. Это просто потому, что я почти ничего не знаю о той девушке, которая умерла.

— Ты никогда не спрашивала, — сказал Дхатт.

— Ну, это… У вас есть её фотография? — спросила Яллья.

Должно быть, я выглядел удивлённым, потому что Дхатт пожал плечами, глядя на меня. Я полез во внутренний карман пиджака, но вспомнил, когда его коснулся, что единственная фотография, которая у меня была, — уменьшенная копия фото, сделанного в Бещеле, вложенная в мой бумажник, — изображала Махалию мёртвой. Мне не хотелось её показывать.

— Простите, нет.

В непродолжительной тишине мне пришло в голову, что Махалия была лишь на несколько лет моложе Ялльи.

Я пробыл там дольше, чем ожидал. Она была хорошей хозяйкой, особенно когда я отвлёк её от прежних тем — она позволила мне перевести разговор в другое русло. Я наблюдал, как они с Дхаттом исполняют неясно-склочные сценки. Это было так трогательно, что я отвлёкся от наших проблем. Созерцание Ялльи и Дхатта навело меня на мысли о Сариске и Бищайе. Мне вспомнилось странное рвение Айкама Цуеха.

Когда я собрался к себе, Дхатт вывел меня на улицу и направился к машине, но я сказал ему:

— Я доберусь сам.

— С вами всё в порядке? — спросил он. — Вы весь вечер были словно не в себе.

— Всё в порядке, извините. Мне очень жаль, я не хочу быть грубым; это очень любезно с вашей стороны. Правда, вечер был очень хорош, а Яллья… Вы счастливец. Я просто стараюсь всё обдумать. Слушайте, я вполне смогу добраться. Деньги у меня есть. Уль-комские. — Я показал ему свой бумажник. — Все документы при мне. Значок посетителя на месте. Знаю, вам неудобно, что я отправлюсь вот так, но я, серьёзно, хотел бы пройтись, мне надо немного побыть на воздухе. А вечер был прекрасный.

— Чёрт, о чём вы толкуете? Дождь ведь идёт.

— Я люблю дождь. И вообще это морось. Вот в Бещеле вы бы и дня не выдержали. В Бещеле у нас дожди что надо.

Старая шутка, но он улыбнулся и сдался.

— Ладно уж. Но нам надо решить эту задачку, знаете ли, мы не очень-то продвинулись.

— Верно.

— А ведь мы — лучшие умы, что имеются в наших городах, не так ли? Но Иоланда Родригез до сих пор не найдена, а теперь у нас пропал ещё и Боуден. Медалей нам за это не вручат. — Он огляделся. — Серьёзно, что происходит?

— Вы знаете всё, что знаю я, — сказал я.

— Меня донимает, — сказал он, — вовсе не то, что нет никакого способа осмыслить это дерьмо. А как раз то, что способ его осмыслить есть. Но я не хочу идти этим путём. Я не верю в…

Он отмахнулся от зловещих спрятанных городов. Посмотрел вдоль улицы. Она была сплошной, так что ни одно из освещённых окон вверху не являлось иностранным. Ещё не так уж поздно, и мы были не одни. Людские силуэты высвечивались фонарями дороги, перпендикулярной улице Дхатта, дороги, проходившей по большей части в Бещеле. На мгновение я подумал, что вон та чёрная фигура наблюдает за нами достаточно долго, чтобы это представляло собой брешь, но потом она двинулась дальше.

Когда я пустился в путь, поглядывая на размытые очертания города, то никуда конкретно не направлялся. Просто двигался на юг. В одиночестве шагая мимо тех, кто одинок не был, я тешил себя мыслью пойти туда, где жили Сариска, Бищайя или даже Корви. Они знали, что я в Уль-Коме. Я мог бы найти их и идти рядом с ними по улице, и мы были бы в нескольких сантиметрах, но не могли бы друг друга признать. Как в той старинной истории.

Не то чтобы я когда-то делал нечто подобное. Необходимость не-видеть знакомых или друзей — обстоятельство редкое и заведомо неудобное. На самом же деле я решился пройти мимо своего дома.

Отчасти я ожидал увидеть кого-нибудь из соседей, а никто, думаю, не знал, что я за границей, и поэтому следовало ожидать, что этот кто-то поприветствует меня, прежде чем заметит мой уль-комский значок посетителя и попытается поспешно загладить брешь. Свет у них горел, но все они были в помещении.

В Уль-Коме я находился на улице Иой. Она довольно равно заштрихована с Росидстращ, на которой я жил. В здании через две двери от моего дома располагался уль-комский ночной винный магазин, половина пешеходов вокруг меня пребывала в Уль-Коме, так что гросстопично, физически близко, я мог остановиться у своей двери и не-видеть её, но в то же время, конечно, не совсем, испытывая чувство, название которого мне неведомо. Я медленно приблизился, не сводя глаз с фасадов Уль-Комы.