Здесь тоже было жарко, но в тени грибков и навесов утренний океанский бриз освежал лицо, оголенные плечи и ноги и даже свежо и тепло задувал под юбку. Что было вчера? Что потрясло ее в этом чертовом Стенли? Подумаешь, какой-то еврейский Самсон-биндюжник! Да, от него пышет энергией и мощью, как от этого океана. И на его широченную грудь хочется лечь так же покойно, как в эти теплые океанские волны. Но стоп! Прекрати мечтать, пока не промочила прокладку! Просто ты давно не была с мужиком, но это не так уж дорого стоит, за двести баксов можно вызвать профессионала. Или одним движением ресниц снять любого из этих полуголых бегунов, которые каждые две минуты пробегают по бордвоку, косясь в ее сторону и специально для нее выпячивая грудь и вскидывая загорелые мускулистые ноги.

Мысленно усмехнувшись, Вера встала и мимо стариков, сосредоточенно играющих в шахматы, и бездельников-велферовцев, шумно забивающих «козла», мимо толстых мамаш с детскими колясками и абсолютно голого трехлетнего малыша, радужной струйкой писающего на доски бордвока, пошла к выходу. Увидев это, один из пробегавших мимо бегунов тут же заложил вираж, подбежал к ней и, продолжая «бег на месте», спросил по-русски:

— Девушка, вы совсем уходите или еще вернетесь?

— А в чем разница? — спросила Вера, критически оглядев этого двадцатилетнего жеребца.

Он не растерялся:

— Ну, если вы вернетесь, я бы вас подождал…

Но она уже приняла решение:

— Нет, к вам я не вернусь.

Грохот сабвея отрезал Веру от Брайтона, как летящая в шахту вагонетка отрезает шахтеров от внешнего мира. Да, в поезде «Би» было как в преисподней — душно и жарко, стены вагона и потолок расписаны граффити, два черных подростка с магнитофоном на плече, гнусно улыбаясь, откровенно раздевали ее глазами, а остальные пассажиры — три негритянки с жировыми складками, выпирающими над тугими поясами юбок, русские женщины с ярко накрашенными губами, две монашки-испанки или итальянки в черных одеяниях до пола, тощий китаец непонятного возраста, два индуса в чалмах и молодая пышнотелая проститутка в коротеньких джинсовых шортиках на огромных шоколадных ягодицах и малиновом бюстгальтере на двух шоколадных дынях килограммов по восемь — все уставились в свои английские, русские, китайские и испанские газеты, журналы и Библию.

По грязному полу с грохотом каталась пустая банка из-под пепси. На пустом сиденье рядом с Верой оставленная кем-то «Дэйли Ньюз» крикливыми заголовками сообщала о новом ограблении банка черными бандитами, и размытая фотография, сделанная камерой видеонаблюдения, показывала их фигуры с женскими чулками, натянутыми на головы вместо масок. Радио ржавым фальцетом скороговоркой объявляло остановки — Atlantic Avenue… Fulton Street… LeKolb Street… Потом был такой длинный перегон под Гудзоном, что, казалось, поезд действительно скатывается в ад — безвозвратно, for ever! и Вера уже пожалела, что поcкрядничала на эти несчастные сорок долларов…

Когда полчаса спустя она все-таки выбралась из этой чертовой подземки в райскую прохладу Рокфеллер-центра, нужно было немедленно принять душ и смыть с себя пот и раздражение. Но душа не было в ее магазине. Зато был кондиционер, и Вера включила его на полную мощь так, что и салон с пустым еще прилавком и итальянским диваном, и задняя комната с холодильником наполнились самолетным гулом. Вера открыла холодильник, достала высокую початую бутылку кока-колы и жадно прильнула к ее горлышку. Но не успела сделать и двух глотков, как звякнул колокольчик оставшейся незапертой уличной двери. Едва не захлебнувшись, Вера выглянула в салон — кого там принесло, она же не вызывала ни Марка, ни Виктора!

Стенли стоял в дверном проеме, занимая его своей фигурой, с «дипломатом» в левой руке. Наверное, чтобы войти, ему пришлось даже пригнуться. А теперь он застыл, как атлант, на плечах которого лежал дверной косяк, и своими лучистыми глазами Омара Шарифа спокойно осматривал ее магазин.

— Good morning, — сказал он, увидев Веру.

Поскольку он вошел буквально через минуту после нее, то, скорее всего, он тут давно и был где-то рядом, в соседнем магазине у своего или отцовского клиента. Теперь, не дождавшись ее ответа, он правой рукой неспешно ощупал бронированную дверь, потом осмотрел сигнализацию в уличной витрине, под прилавком и под кассовым аппаратом. Зачем-то попросил открыть еще пустой сейф. Когда его глаза остановились на бутылке кока-колы, Вера, наконец, принужденно открыла рот:

— Хотите коку?

— Да, — просто сказал он.

В задней комнате сесть было не на что, Марк еще не привез стульев, а в салоне был только диван.

— Извините, у меня еще нет ни стаканов, ни чашек… — сказала Вера.

Он молча взял из ее рук кока-колу, сел посреди дивана, тремя глотками опорожнил бутылку, открыл свой черный дипломат и кивнул на место рядом с собой.

— Садитесь, оформим страховой договор.

— Извините, я сегодня без чековой книжки…

— It’s o’kay, чек пришлете по почте. Садитесь.

Она знала, что рядом с ним садиться нельзя, потому что даже вот так, на расстоянии, ее накрыло жаром такого желания, что спазмом свело весь низ живота. Но и не сесть было уже невозможно. Она сглотнула какой-то ком в горле, села подальше от него у бокового валика дивана и обреченно закрыла глаза.

— Что с вами? — услышала она его голос. — Что-то не так? Вам плохо?

Да, все было не так, как она планировала, и ей было так хорошо, что слезы сами покатились из закрытых глаз.

— Что случилось? — снова спросил он. — Я могу вам помочь?