Главное, Глафира жива, она наконец-то вернулась! И эта радость затопила собою все остальные, негативные чувства.

— Салют! — поприветствовала хозяйку Глафира. — Надеюсь, меня еще не уволили?

— Глаша! — Лиза поднялась ей навстречу, подруги обнялись. — Вот уж не думала, что увижу тебя так скоро. И как это Адам отпустил тебя?

— Я же не его собственность, — пожала плечами Глафира. — Знаешь, чтобы прийти в себя, мне надо чем-то заняться. Пожалуйста, дай мне какое-нибудь задание. Ты не представляешь, какой прилив сил я испытываю!

— Что ж, я как раз собралась поехать по одному, на мой взгляд, довольно-таки интересному делу.

— Далеко?

— В Масловку.

— Это деревня?

— Да, и она далековато отсюда, примерно час езды.

— С удовольствием прокачусь с тобой.

— Вот и отлично. По дороге я введу тебя в курс дела. Глаша, господи, как же я рада тебя видеть!!!

Когда они подъезжали к Масловке, небо потемнело, налилось фиолетовой яркостью и все краски лета приобрели какое-то особое, пасмурное очарование. Глаша открыла окно в машине, высунула голову и вдохнула густой запах полей.

— Знаешь, Лиза, как-то по-другому начинаешь воспринимать жизнь после того, как чуть не потеряла ее… Все вокруг стало таким невероятно красивым, дорогим сердцу, бесценным, я бы даже сказала! И столько восторга в душе! Возможно, это мое состояние временное, и оно вполне объяснимо, но все равно я ловлю себя на мысли, что благодарна этой «Алевтине». Она заставила меня испытать такую нервную встряску… Что же касается истории, которую ты мне рассказала, то интуиция подсказывает мне, что все дело в наследстве Козельских. И в то же самое время ты говоришь, что ее тетка Валентина собирается от него отказаться. Ты в это веришь?

— Знаешь, она была весьма убедительна. Да и ведет себя так, словно боится, что ее заподозрят в убийстве племянницы. Поэтому она даже высказывает желание, чтобы нашелся настоящий, более близкий наследник Сони. Еще Валентина обеспокоена тем, что все эти сокровища, которые она нам с Димой демонстрировала, могут разграбить. Поэтому она и сбежала из больницы, куда ее привезли сразу после того, как мы с Любашей обнаружили ее на полу в квартире, и вернулась домой.

— Ну что ж, это лишний раз доказывает, что в квартире хранятся действительно очень ценные вещи. Ладно, поищем родственников Козельской.

Машина запетляла по узкой, давно не ремонтированной дороге, приближаясь к скромному указателю на Масловку. Показались деревянные дома, мимо окон машины поплыли сады и огороды…

— Сейчас будет дождь, — вздохнула Лиза, сворачивая на центральную улицу деревни. — Надо бы найти сельский магазин и расспросить там о Козельских.

В магазине вкусно пахло хлебом. Словно само помещение, обшитое изнутри старыми деревянными панелями, было выпечено из муки. На самом деле хлеб занимал всего лишь одну из четырех деревянных полок и внешне отличался от городских «кирпичиков» своим размером, явной воздушностью, оранжевостью корочки и ароматом. Лиза подумала, что Глафира немедленно купит этот потрясающий хлеб и примется поедать его, такой вкусный и свежий, прямо в машине, как это бывало раньше. Но Глафира, казалось, вообще не обратила на него внимания. Она подошла к продавщице, крашеной блондинке с плоским веснушчатым лицом, откровенно скучавшей за прилавком с мухобойкой в руке, и принялась задавать ей вопросы.

— Здравствуйте! Скажите, пожалуйста, здесь, в Масловке, проживают Козельские?

Продавщица сощурила густо накрашенные глаза, призадумалась и выдала:

— Нет, не припомню. Вернее, когда-то они точно тут жили, потому что фамилия уж больно смешная. Но сейчас — нет. Может, кто из баб наших носил эту фамилию, да потом сменил, но что-то ни одна мне на ум не приходит… Ищете кого-то? Так вы имя назовите.

— Хорошо, — вступила в разговор Лиза. — Вот была такая Лидия Козельская, тысяча девятьсот сорок пятого года рождения, и у нее было две дочери — Мария и Валентина. Может, помните?

— Нет, что-то не припомню. Извините.

— Мария родилась в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году…

— Во! Моя ровесница! И что, она из Масловки?

— Вроде так… Так вот, у этой Маши тоже было две дочери, Соня и Женя. В девяносто седьмом году почти все члены их семьи утонули во время отдыха в санатории.

— А… — протянула продавщица, прикрыв рот рукой. Брови ее поднялись, взгляд остановился. — Маша! Машка! А вы мне все — Мария да Мария! Маша Козельская! Конечно, помню. Ну точно, это все наши люди. И историю эту я помню. Правда, они тогда жили в городе, но тут все были в ужасе из-за этой трагедии, многие наши даже ездили на похороны Машеньки, ее мужа и дочки… Точно, дочку Женей звали. Такое несчастье!

— А сестра у Маши была?

— Конечно, была, помоложе ее, Лидия родила ее, когда ей самой было уже под сорок. Вот сейчас я начинаю вспоминать.

— И сколько ей сейчас может быть лет?

Женщина почему-то машинально принялась отряхиваться, словно на нее откуда-то насыпались крошки. Она считала в уме.

— Да она намного моложе Маши была, Валька-то. И непутевая, между прочим!

— Так они все здесь жили?

— Нет, никогда они здесь не жили, но приезжали иногда в бабкин дом, отдохнуть, варенья наварить. А сами в городе жили, бабка-то их, Наталья, генеральшей была, а когда ее муж-генерал помер, осталась одна в шикарной квартире. Но молодые-то отдельно от нее жили, Маша то есть, с мужем и дочками.