Шрифт:
– Ты тут права, в наше время это всеобщее поветрие. Иногда складывается впечатление, что все хотят знать только одно: кто с кем спит? Или это действительно так важно? Как ты думаешь?
Мой вопрос не слишком понравился собеседнице, это я определила по тому, что прежде чем ответить Алла выпустила из ярко-красного рта густое облако сизого дыма.
– А я на сей счет ничего не думаю, мне глубоко на это наплевать. Лично я никого не впускаю в личную жизнь.
– А раньше впускала, – напомнила я.
– То, что было раньше, не имеет отношение к сегодняшнему дню. Скажи, Маша, только откровенно, зачем ты меня сюда пригласила? Чтобы обсудить мою личную жизнь?
«Да», – ответила я, но, как догадались некоторые из вас, только мысленно.
– Нет, меня интересует другое – что происходит в театре? И, в первую очередь, что происходит там с моим мужем? Кто если не ты можешь рассказать мне об этом?
– Мне кажется, ты преувеличиваешь мои знания. – Она быстро взглянула на меня. – А зачем тебе это знать?
В самом деле, зачем мне что-то знать о своем муже? Достаточно того, что ты знаешь о нем все. Почему-то я была уверена в этом на все сто процентов.
– Должна же я понять, что происходит в театре, чтобы помочь ему. Или полагаешь, я должна работать вслепую?
– Ты уверена, что мой рассказ тебе поможет?
– Надеюсь, чем более объемной будет картина, тем легче мне будет найти выход.
– Хорошо, помогу, чем смогу. Только не очень представляю, что ты хочешь узнать?
– В чем причина кризиса?
– Сложный вопрос. Мы – слишком маленький театр. Нас мало знают, о нас мало пишут.
– Но ведь первые годы театр был на подъеме, хотя тоже был маленьким и не слишком известным.
– Да, это так. – Алла задумалась. – У нас сложился постоянный контингент зрителей. Не большой, но зато эти люди ходили регулярно, приводили знакомых. Поэтому зал был всегда полон.
– Что же затем случилось? Согласись, ведь так не бывает, чтобы это произошло без серьезной причины.
– Возможно, пропал эффект новизны. Сначала мы были чем-то интересны, у нас были неплохие спектакли. Потом мы делали спектакли в целом не хуже, но и не лучше, на одном уровне. Зрители приходили к нам и не видели ничего для себя нового. И уходили, многие навсегда.
– Но почему так получилось? И кто в этом виноват? Женя?
– В театре всегда все зависит от режиссера, – не слишком охотно проговорила Алла.
– Значит, от него. Но в чем дело?
– Ну, откуда мне знать? – вдруг откровенно раздраженно сказала Алла. – Ты же жена, живешь с ним, должна знать лучше, что творится с твоим мужем.
– Да, ты права, – грустно вздохнула я, – должна, но не знаю. Тебе же известно, что с какого-то момента я перестала интересоваться театральными делами мужа. Теперь понимаю, что допустила большую ошибку, но прошлого не изменить.
– Да, уж, – произнесла Алла, не смотря на меня, – прошлое никогда не изменить. Особенно к лучшему.
Она не стала опровергать мои слова! Она же прекрасно знает о наших с мужем отношениях. Интересно, когда он жалуется ей на меня – до секса или после секса? Есть, правда, третий вариант – во время секса. Но я считаю его крайне маловероятным.
– Так что же случилось с моим мужем?
– Мне кажется, что в какой-то момент он погас. С какого-то момента им овладело что-то похожее на равнодушие. Если первоначально из него вырывался фонтан идей, то потом он вдруг иссяк. Повторял то, что уже было. В его работе появилась какая-то монотонность. И спектакли, соответственно, выходили такими же. Вроде бы вполне профессиональные, но без блеска. И зрители быстро это почувствовали. И проголосовали ногами.
– Хорошо, но почему новый спектакль вдруг получился таким ярким? Должна же быть причина.
Алла явно не торопилась с ответом.
– С какого-то момента он изменился. – Она произнесла эти слова с такой странной интонацией, что я невольно впилась в нее пристальным взглядом. Но Алла слишком хорошо владела собой, чтобы долго находиться под властью эмоций.
– Что же такое произошло, что он вдруг стал другим режиссером?
– Этот вопрос не ко мне. Если уж тебе неведомо, то мне и подавно.
Но я была уверена как раз в обратном. Она знала и знала то, чего не слишком хотела знать. И эта новость ломала всю мою концепцию.