Вот как? Слушать? Тебе ли это в голову пришло, Арьен? Слушать, вот еще! Делать тебе больше нечего! Думать ты сейчас должен, а не слушать. Думать – и быстро!

– Есть, – с прежней безысходностью произнес Аккарф. – Все это время, с первого дня своего царствования я ждал знака – вправе ли я быть королем. Вправе ли начать новую династию…

– Во всем законам – и людей, и богов – ты вправе! – яростно выкрикнула Арнет.

– Если бы не мой отец… – устало молвил Аккарф. – Когда королем становится сын потомственного приверженца кого-нибудь из богов смерти… не дурное ли это знамение для страны?

– Слушать этого больше не хочу! – воскликнула Арнет и взметнула голову. В ее больших темных глазах вспыхнули слезы.

– А придется, – печально произнес король. – Священное ожерелье ушло из моих рук. Во время моего правления. Яснее знака и придумать нельзя. Потому что грех на мне есть.

– Аккарф… – Арнет коротко рассмеялась – тяжело и горько. – Твоя жизнь безупречна до ужаса. Если кто и чист перед богами, так это ты.

– Нет, – мертвенным голосом произнес король, и Эннеари захолодел, потому что понял: мертвенным этот голос делало не отчаяние, а сознание вины – страшной, непоправимой. – Я не имел права на династию… на детей… но я… Арнет, я все эти годы любил тебя больше жизни, я и сейчас с ума схожу оттого, что ты рядом…

Арнет не сказала в ответ ни слова, не шелохнулась даже – но Эннеари внезапно сделалось страшно.

– Дома я мог отгородиться своим саном… – глухо продолжал Аккарф. – И твоим… и нашими обязанностями… но здесь я вижу тебя каждый день… каждый день, Арнет, от этого рассудок потерять можно!.. я и потерял. Я посмел мечтать о тебе… о том, что мне запретно… теперь я ясно вижу, что запретно… довольно мне было только захотеть – и я наказан. Я принес Окандо беду – теперь с этим спорить не можешь даже ты.

– Могу, – наклонив голову, произнесла Арнет. – И буду. Вот теперь я с кем угодно спорить могу. Даже с тобой. Я найду ожерелье – слышишь? Кто бы его ни взял… где бы оно ни было… найду…

Король только улыбнулся ей в ответ – и столько отчаяния было в этой его улыбке, что Эннеари ничуть не удивился тому, что сделала Арнет. Она рванулась к королю, обхватила его обеими руками и поцеловала – крепко, яростно, словно желая выпить из его уст всю переполняющую его безысходность – потом припала к нему на мгновение, прижав залитое слезами лицо к его груди, оторвалась и поцеловала вновь.

Вот оно, мгновение – и другого не будет! Аккарф стоит сейчас спиной и к окну, и к шкатулке, а Арнет… впрочем, даже если она и увидит, беды в том нет.

Эннеари прицелился и метнул ожерелье в распахнутое окно. Бросок вышел удачным: ожерелье легло прямо в открытую шкатулку, как он и метил. Вот только остаться незримым ему не удалось. Чтобы примериться получше, ему пришлось высунуться из кустов. Аккарф увидеть его не мог – а вот Арнет так и замерла в объятиях короля. Эннеари улыбнулся ей, подмигнул и приложил палец к губам. Арнет еще несколько мгновений смотрела на него широко раскрытыми глазами. Потом по ее губам скользнуло некое подобие улыбки, и веки ее утвердительно примкнулись. Эннеари подмигнул еще раз и вновь скрылся в кустах.

– Что это?! – донесся до него вскрик Аккарфа, исполненный мучительно радостного изумления.

– То, чего ты ждал все эти годы, – тихо ответила Арнет. – Благословение Богов. Если и это, по-твоему, не знамение…

– Знамение, – прерывисто отозвался Аккарф. – И благожелательное. Арнет, я… если бы я только…

Дальше Эннеари не слушал. Теперь, когда ему удалось вернуть священное ожерелье, он больше не имел на это права. Тем более в такую минуту. Он еще и на пару шагов отойти не успел, а слитная дрожь дыхания этих двоих уже настигла его. Нет, а все-таки хорошо, что он не сумел явиться сюда получасом раньше. Окажись пропажа незамеченной – и как знать, сколько лет Аккарф и Арнет продолжали бы тосковать друг по другу. Потому что это ведь только Аккарф не замечал ничего – а Эннеари одного взгляда хватило, чтобы понять: Арнет тоже его любит. Давно, страстно и безнадежно. Нет, все-таки люди – странные создания. Арьену никогда их до конца не понять. Сколько лет эти двое влюбленных провели, таясь друг от друга? А ведь люди так мимолетны. Невероятно. А самое невероятное и странное – ну почему любовь, заметная всякому, кто глядит на нее со стороны, незаметна самим влюбленным? Почему тот, кого любят, догадывается об этом в последнюю очередь?

К исходу дня Арнет изнемогала, утомленная своим долгожданным и все же таким неожиданным счастьем. Внезапная радость может обессилить ничуть не меньше, чем внезапное горе. К тому же рассудок Арнет задыхался, не в силах разом вместить в себя несчетные тысячи мелочей, из которых состояло это счастье: запах кожи Аккарфа, прядь его волос, скользнувшая по ее губам, его быстрое дыхание, пленительная неуклюжесть тел, еще не знающих, как полно они совпадают, еще не успевших приноровиться к этому совпадению, рука Аккарфа под ее запрокинутой головой, ее собственные губы, такие тяжелые, такие восхитительно непослушные, и все те слова, нашептанные и выкрикнутые ею, которых она не помнит – но каждое из них норовит занять ее тело целиком, без остатка, и вкус легкого найлисского вина, совсем другой, не такой, как прежде… никогда еще Арнет не ощущала себя настолько усталой. А еще Арнет никогда не знала, что усталость может быть настолько сладостной. Она совсем другая, эта усталость – как и вкус вина, и прикосновение одежды к коже, и суровое мерцание бронзы оконного переплета… все, решительно все было иным. Новизна ощущений почти пугала; тело Арнет, всегда такое уверенное, робело этой инакости.

Аккарф улыбнулся и потянулся за кувшинчиком с вином. Арнет взгляда не могла оторвать от его рук – знакомых, как ей думалось, до мельчайшей черточки, до самого незаметного движения… что ж, она ошибалась. Ничего она не знает. Ей еще только предстоит узнать… узнавать долго-долго… всю оставшуюся жизнь.

Когда Аккарф протянул ей чашу с вином, в окно постучали.

Аккарф нахмурился, подошел к окну и прислушался. Стук повторился.

– Кто там? – повелительно спросил Аккарф.

– Знамение, – слабо донеслось из-за цветного оконного стекла.