Глядя, как Лина порхала по комнате, он растроганно думал: «Вот так впредь и будет». Именно ее и не хватало в его холостяцкой квартире, которая на глазах стала преображаться.

— Занавесей нет, но зато есть торшер — последний крик моды! — Лина задорно оглянулась на него. — Камарада советник! Что с вами? Вы мне еще не ответили, в честь чего кувд.

Хаджумар враз посуровел, произнес:

— Будет объявлено о свадьбе.

Она смутилась; желая скрыть свое замешательство, деловито подступила к креслу:

— Помоги-ка мне вытащить эту тяжелую артиллерию на оперативный простор.

Он обхватил кресло руками, потащил на середину комнаты.

— Куда, куда ты его тянешь? — ужаснулась она.

— Поближе к столу, — ответил он.

— О-о святая Мария! — ахнула она. — Такие кресла и к такому столу! Они должны стоять отдельно, украшать твою гостиную… Вот так. А рядом будет красоваться торшер. — И вдруг внезапно, чуть не шепотом спросила: — О чьей свадьбе?

Он помедлил, колеблясь, сказать напрямик или сперва подготовить ее, и наконец ответил просто, точно объяснение у них давно состоялось и решение скреплено твердо и навечно:

— О нашей.

Она ждала этого, но когда услышала — растерялась и, будто не придала его словам особого значения, задумчиво произнесла:

— Сюда бы еще журнальный столик.

Он уловил в ее голосе напряженность и, догадываясь, что ей не по себе, торопливо и даже радостно воскликнул:

— А столик есть!

— Где?

— На кухне.

— А что он там делает?

— На нем хорошо гладить.

— О аллах! — в негодовании воскликнула она, предчувствуя, что ее в этом доме поджидает немало еще неожиданностей. — Твои дороги неисповедимы! Сделай так, чтобы журнальный столик оказался перед этими креслами…

Он круто повернулся, нырнул в дверь на кухню, через мгновение возвратился со столиком и со стуком приставил его к креслам:

— Аллах снизошел до твоей молитвы, женщина, — и смущенно признался: — В первый раз все приказы выполняю.

— И все ради кувда, на котором будет объявлено о… — она пристально посмотрела ему в глаза, — о чьей свадьбе? О нашей?

— Да.

Она шутливо протянула руки к потолку:

— О святая мадонна! Переводчица камарада советника выходит замуж, а я ничего не знаю.

— Я серьезно.

И тут сказался южноамериканский темперамент Лины. Обернувшись к нему, яростно закричала:

— А кто вам, камарада советник, сказал, что я собираюсь замуж?

Он растерялся от такого наскока, смущенно пробормотал:

— Лина…

— У вас на Кавказе согласия девушки не спрашивают? — прервала она его и решительно заявила: — Я ухожу!

Она видела, что ему стало не по себе, ибо он наверняка не ожидал такой реакции… Но на что другое он мог рассчитывать, заранее не согласовав с нею свои намерения? У порога Хаджумар ухватил ее за руку, обнял за плечи:

— Лина…

— Отпустите, — вырвалась она. — Я ухожу! Как вы смели без меня за меня все решить?

Он решительно встряхнул ее, резко заявил:

— Свадьбу сыграем в воскресенье.

— В воскресенье? — возмутилась она. — С ума сойти! Осталось два дня, а надо сшить платье, купить туфли. Да все надо! Нет! Я ухожу! — И стала вырывать руку.

— «Друзья, мы пригласили вас, чтобы сообщить вам о нашей свадьбе», — объявишь ты, — вновь встряхнув ее, сказал он.

— Я объявлю? — опять возмутилась она. — Нет, это ты объявишь!

— Хорошо, я, — улыбнулся он.

Улыбка успокоила ее. Но все-таки она упрямо произнесла:

— А если я не хочу за тебя?

И тут вскипел он:

— Ах, не хочешь! — Он не только отпустил ее руку, но еще и сам подтолкнул к двери. — Можешь идти!

— Идти? — Глаза ее сузились в гневе. — То есть как? — И вдруг ее ноздри затрепетали. — Чем-то пахнет.

— Несбывшимся счастьем! — парировал он.

— Горелым, — возразила она.

— Мой шашлык! — спохватился он и бросился на кухню.

Он очень гордился тем, что у него был один из лучших в Москве — по его, естественно, определению — мангалов и что ему удается делать в типичной московской квартире такие же шашлыки, какие пробуешь только в горах Кавказа. И вот теперь так опростоволоситься! Он торопливо срывал с шампуров обгорелые куски мяса и нанизывал на них новые — к приходу гостей он должен обязательно приготовить превосходный шашлык! Честь горца была под угрозой. Когда раздался звонок, он, не отрываясь от своего занятия, крикнул Лине: