— И за это вам присвоили звание почетных граждан столицы дурутов или по меньшей мере народных художников, да?

— Но, Кнопка, ведь страны дурутов на самом деле не существует. Нам не повезло: мы освободили несуществующий народ и благодарить нас было некому.

— А на глобусе все страны настоящие, правда, папа?

— Да, там только те страны, которые есть на самом деле.

— А ты во всех побывал, да? И не меньше чем по два раза?

— Что ты, Кнопка! Правда, кое-где я был, по собственному желанию или в силу обстоятельств, но не объехал и полмира. Мне незнакомо все Южное полушарие от экватора на юг к Антарктиде. Там я никогда не был, хотя именно в Южной Америке находятся страны, о которых я мечтал с детства. Северное полушарие я знаю лучше, но и здесь далеко не всё. И вообще, Кнопка, недостаточно повидать какой-нибудь уголок земли, чтобы заявить: я его знаю. Нынче все так быстро меняется, что человек не успевал бы ездить туда и обратно. Приедешь куда-нибудь, где лет десять — двадцать назад были скалы и леса у реки, и поразишься: сейчас здесь раскинулся город, в скалах проложен туннель, через реку перекинут мост, да не один, а два, три, четыре моста. Как муравьи, взбираются на гору электрические мачты, затопленную долину преградила плотина. Совсем иной пейзаж. Это особенно бросается в глаза в странах, строящих социализм, и главным образом в Советском Союзе. Вот взгляни хотя бы на поля у нас в Ржичках. Примерно лет десять назад вокруг, словно заплатки, пестрели небольшие пашни. А сегодня здесь до самого горизонта раскинулись сплошные поля. Спроси художников-пейзажистов, они тебе скажут, насколько теперь стало труднее разыскать живописные уголки.

— Но, папа, ведь мосты, туннели, дома — не природа.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что дома, мосты не растут, у них нет детей — они не цветут и не приносят плодов!

— Это, конечно, так, но они слились с природой, вросли в нее, окружили ее со всех сторон. Это дело рук человека. Результат человеческого труда, Кнопка. Человек меняет лицо мира. Он покоряет природу, чтобы она служила на благо человечества.

— И природа поддается человеку?

— Сопротивляется, но человек сильнее ее. Теперь планетой управляют люди. У них есть разум и сила. Люди мыслят. Ты мыслишь. Это великое дело, Кнопка! Люди борются с природой организованно. У них в руках технические приборы, машины, электричество, атомная энергия. Человек неуклонно идет в наступление и покоряет стихию. Это называется цивилизацией, или, если хочешь, прогрессом, а прогресс нельзя остановить. Пусть природа сопротивляется, но, несмотря на бури, наводнения, смерчи, морозы и жару, люди в конце концов победят. И ты когда-нибудь побываешь всюду, Кнопка, но мир уже будет не таким, каким его видел я. Ты станешь путешествовать в новом, преображенном мире. Полетишь в реактивных авиапоездах, стратосферных экспрессах, поплывешь в подводных ракетных лодках или отправишься пешком с рюкзаком и палкой, но пойдешь уже через совсем иные края и страны, да и люди, которых встретишь, будут совсем другими людьми.

Тогда будут не нужны ни визы, ни паспорта, ибо исчезнут границы между государствами и людьми, не будет ни врагов, ни общественных классов и даже не придется заполнять анкеты!

— А почему вдруг всего этого не будет, если сейчас это есть?

— Придет время — и люди поймут, что все могут жить в дружбе и согласии, потому что к этому стремится мир от глубокой древности.

Однажды, это было во вторник после полудня, на пути из Комара к Черной воде мы с Кнопкой обнаружили в лесу пещеру. Из нее поверх трех огромных дубов, росших в долине, открывался вид прямо на Польшу. Мы с трудом пробрались внутрь. Пещера могла бы служить хорошей защитой от непогоды, но сегодня, как нарочно, небо было ясное, хотя последние три недели дождь лил ежедневно.

— Ты когда-нибудь жил в пещере, папа?

— Нет. Правда, еще и теперь есть места, где люди обитают в пещерных городах, но до того, как человек научился строить дома и хижины, в пещерах жили все.

— В таких пещерах, как эта?

— В больших, гораздо б о льших. Помнишь, мы были в сталактитовых пещерах на Мацохе и в ледяной пещере в Добшине?

— В Добшине люди замерзли бы.

— Гм, пожалуй…

Значит, там они не жили, но, возможно, хранили на льду мясо кабанов, медведей, серн и оленей. Холодильников тогда еще не было. Но ты прав: в наших пещерах очень сыро, со сводов все время капает, и спящему лило бы прямо на нос. Нет, они непригодны для жилья. И в первобытные времена, вероятно, был жилищный кризис. Не хватало сухих, гигиеничных, комфортабельных, хорошо проветриваемых, удобно расположенных пещер. Но я видел пещеру, где когда-то обитали люди. Там был очаг, зал заседаний и даже картинная галерея. Да, милый мой, первобытная Национальная галерея! И какая!

— Где ты это видел, папа?

— Во Франции, в пойме реки Дордонь. В долинах рек Везер и Бен есть множество обширных пещер и катакомб. Очень давно в этих пещерах жили дикие звери, ну, скажем, медведи, а позже там поселились пражители этого края. В те далекие времена и возникло первобытное искусство. Первая картинная галерея.

— Там жили французы?

— Нет. Тогда вообще еще не было никаких наций и человеческая речь только начинала развиваться. Это было давно.

— А когда было это «давно»?

— Это «давно» действительно было очень давно. Вот представь себе. Тебе десять лет…

— Скоро будет.

— Ну хорошо, допустим, что тебе уже десять. Представь себе две тысячи пятьсот десятилетних мальчиков, стоящих рядом, или, вернее, один на другом, и ты должен сосчитать сверху вниз так, чтобы…

— Но это ерунда, папа! Если бы я и пересчитал две тысячи пятьсот десятилетних мальчиков, стоящих рядом или один на другом, то все равно было бы две тысячи пятьсот десятилетних мальчиков, а не один мальчик двадцати пяти тысяч лет.