Лагуранис добавляет некоторые детали: «Это происходит по всему Ираку. Как я сказал, солдаты пытают людей прямо у них дома. Пехотинцы пытают людей у них дома. Они используют — я уже говорил об этом, — например, ожоги. Они ломают людям ноги. Они ломают кости, ребра. Вы знаете, это очень серьезно». Он добавляет: «Когда солдаты входят в дома и проводят эти рейды, они просто пытают этих людей, не выходя из дома». Брокоу был свидетелем подобных злоупотреблений.

Как далеко могли зайти специалисты военной разведки и военной полиции в своих поисках информации?

Лагуранис:«Отчасти они пытались получить информацию, но отчасти это был чистой воды садизм. Вы просто давили, давили, давили и наблюдали, как далеко можете зайти. Естественно, это очень раздражает, когда вы сидите с этим человеком, который, как вам известно, целиком находится в вашей власти, и не можете заставить его сделать то, что хотите. И вы занимаетесь этим целыми днями. И в какой-то момент начинаете поднимать ставки».

Что происходит, если к этой взрывоопасной смеси добавить психологические катализаторы — страх и желание взять реванш?

Лагуранис:«Если вы по-настоящему злитесь, потому что вас все время пытаются убить — я имею в виду ракеты, они стреляют в нас из реактивных гранатометов, и мы ничего не можем сделать. И вокруг гибнут люди, из-за этого невидимого врага. И вы входите в комнату для допросов вместе с этим парнем, который, как вы думаете, тоже мог в вас стрелять, и понимаете, что способны на все».

Как далеко можно было зайти на самом деле?

Лагуранис:«Я помню одного старшего уоррент-офицера, который отвечал за помещение для допросов. Он слышал, что „морские котики“ обливали задержанных ледяной водой. Потом они засовывали ему — ну, вы знаете, они измеряли ректальную температуру человека, чтобы убедиться, что он не умер. Они заставляли его корчиться от гипотермии». Если он давал нужную информацию, в награду они не давали ему умереть от холода!

Это еще одна мощная психологическая тактика — «моделирование условий окружающей среды». Однажды этот следователь использовал ее в течение целой ночи, в холодном металлическом контейнере, служившем камерой для допроса.

Лагуранис:«Мы держали их там, они дрожали от холода, это называется „управление условиями окружающей среды“, включали [очень громко] музыку и пульсирующий свет. А потом приводили служебных собак и натравливали их на заключенных. И хотя собаки были в намордниках и их держали на поводках, но заключенные этого не знали, потому что у них были завязаны глаза. Это большие немецкие овчарки. Когда я задавал заключенному вопрос, и мне не нравился ответ, я подавал знак кинологу, и собака начинала лаять и кидаться на заключенного, но не могла его укусить… иногда они мочились прямо в свои комбинезоны от страха, понимаете? Ведь они не видели, что происходит. Они не могли понять, что происходит: вы знаете, это очень страшно — быть в таком положении. Мне приказывали это делать, и я просил старшего уоррент-офицера молчать обо всем, что меня просили делать».

Отключение внутреннего контроля приводит к поведению, которого нравственные люди обычно себе не позволяют.

Лагуранис:«Дело в том, что вам кажется, будто вы находитесь за пределами нормального общества, понимаете? Ваша семья, ваши друзья — их здесь нет, и они не видят, что здесь происходит. Здесь все так или иначе в этом участвуют, я не знаю, что это такое — какой-то психоз или — я не нахожу лучшего слова — галлюцинация о том, что вы здесь делаете. И все это становится нормальным, потому что вы оглядываетесь вокруг, и здесь все разрушено, понимаете? Я все это чувствовал сам. Я помню, как был в том контейнере в Мосуле. Знаете, я провел с тем парнем [заключенным, которого допрашивал] всю ночь. И вы чувствуете себя настолько изолированным, нравственно изолированным, что вам кажется, будто вы можете делать с ним все, что хотите, и может быть, даже желаете этого».

Этот молодой следователь, которому всю оставшуюся жизнь придется помнить о том зле, которое он творил ради блага своей страны, описывает, как растет насилие, питаясь самим собой.

Лагуранис:«Хотелось давить, давить и давить, и смотреть, как далеко можно зайти. Кажется, это просто свойство человеческой природы. Я уверен, что вы читали исследования, которые проводились в американских тюрьмах, где вы даете одной группе людей власть над другой группой людей, даете ей полную возможность командовать ими, и очень скоро начинаются жестокость и пытки, понимаете? Это ведь очень распространенная ситуация». (Возможно, он имеет в виду тюрьму в Стэнфордском университете? Если это так, то СТЭ действительно получил статус городской легенды и превратился в «реальную тюрьму».)

Чтобы прекратить злоупотребления, необходимо сильное лидерство, считает этот следователь.

Лагуранис: «И я видел это [жестокость и злоупотребления] в каждой тюрьме, в которой бывал. Если там не было по-настоящему сильного, умелого руководителя, который бы сказал: „Мы не собираемся терпеть злоупотребления“, то в тюрьме обязательно были злоупотребления. Даже среди военных полицейских, которым не нужно было получать разведданные, — они тоже этим занимаются — всегда находятся такие, кто делает это, если нет контроля, внутреннего или внешнего».

Увидев еще худшие случаи «злоупотреблений со стороны морских пехотинцев на севере провинции Бабель», Лагуранис больше не мог этого выдержать. Он начал писать доклады о злоупотреблениях, сопровождая их фотографиями и подтвержденными заявлениями заключенных, а затем отправил все эти данные руководству Военно-морского флота. Какой была реакция? Такая же, как и на жалобы, которые Чип Фредерик отправлял своему начальству об ужасных условиях в Абу-Грейб. Ни один высокопоставленный офицер ВМФ не ответил на жалобы следователя [445] .