У Сикорского пробыли сутки. Командир соединения угощал зайчатиной (был страстный охотник), приготов-

[225]

ленной по какому-то особому рецепту, и торжествовал, слушая похвалы.

Сергей Иванович информировал нас, где фашисты держат более или менее крупные гарнизоны, предупредил, что железная дорога Пинск — Кобрин, которую нам предстояло перейти, усиленно охраняется, и порадовал сообщением, что под Сварынью, куда мы направляемся, действует группа его партизан под командованием майора Коваля.

Мы простились с Сикорским, договорившись поддерживать связь и в случае чего помогать друг другу.

Было условлено, что Сергей Иванович, так же, как и мы, будет говорить соседям, что Черный идет на запад через железную дорогу Брест — Барановичи. От предложенных проводников мы отказались, ссылаясь на то, что возьмем их, подойдя ближе к дороге.

Мотель покинули ветреным, метельным днем. Оглядываясь, радовались, что быстрая поземка заметает след. А Миша Гора шутил:

— Бросьте вы! Фрицы небось сами возле Пинска заслон в сторону Мотеля выставили, трясутся, как бы не ударила наша «армия»!

А наша «армия» — не густая и не больно-то длинная колонна, — пряча лица в воротники полушубков, прикрывая варежками обмороженные щеки, отворачиваясь от ветра, спокойно брела за санями.

* * *

Железную дорогу Пинск — Кобрин мы надеялись перейти так же, как перешли дорогу Барановичи — Ганцевичи — Лунинец.

Так же скрытно приблизились, так же остановились на дневку за пятнадцать километров, так же выслали разведку...

На линии, в том месте, где намечался переход, имелись три переезда. Посоветовавшись с работниками штаба, я решил двинуть колонну через один из них. Перебираться прямиком через насыпь не хотелось: она проходила по заболоченной местности, была высока и крута.

Командиру группы, двинутой на разведку и обеспечение перехода, показал по карте, на какой переезд он должен выйти, и просил, чтобы к трем часам ночи выслали

[226]

навстречу колонне проводников: похоже было, что ночь выдастся темная, — валил снег, ползли облака.

Дождались ночи и тронулись. Снегопад кончился, но темень стояла — хоть глаз выколи. Я радовался, но радость была преждевременной. Едва колонна выползла на чистое поле, выкатилась луна. Да не луна, а лунища! Этакое сияющее колесо с радужным ободом!

Вел колонну Михаил Гора. Он остановился, запрашивая, продолжать ли движение.

Я вылез из саней, приказал подвести коня, сел в седло, прислушался.

Тишина...

Искрится снег на поле, вытянулись длинные черные тени людей и коней, далеко впереди виднеется что-то темное, не то лес, не то насыпь.

Петя Истратов гарцует сбоку, ругается:

— Словно днем — высветила, сволочь!

Повозочные, пользуясь остановкой, занимаются упряжью. Скрипят их валенки.

Тишина...

Если бы гитлеровцы заметили нашу разведку — давно бы открыли огонь. А раз молчат, — значит, спят.

Идем дальше!

Проехал в голову колонны, сказал Горе:

— Веди!

Постоял, пропуская брички и пехоту, не выдержал, опять поскакал вперед.

Поехали с Горой стремя в стремя.

Насыпь приближалась. Мы уже видели ее черную, поднятую над полем ленту. И на этой черной ленте различали какой-то бугор. Черт его знает, что за бугор? Вообще-то похоже на немецкий бункер. Но вокруг по-прежнему тихо. Может, не бункер, а какой-нибудь штабель? Или бункер, но занятый нашими разведчиками?

Раскрыл на ходу планшет, сверился, верно ли идем. Верно. Прямо на условленный переезд. Значит, нечего толочься на месте.

— Связных что-то не видать... — тихо уронил Гора.

— В самом деле... Пошли кого-нибудь вперед.

Два конника вырвались вперед, зарысили к насыпи, чтобы найти обещанных проводников.

И почти тотчас ударил пулемет. От бугра в нашу сторону потянулись разноцветные ниточки трассирующих пуль.

Колонна сразу остановилась.

[227]

К первому пулемету присоединился второй, крупнокалиберный, знакомый по характерному низкому, тупому звуку: ту-ту-ту-ту-ту...

Крупнокалиберных пулеметов у наших разведчиков не было. Ясно: напоролись на немцев.

Пули визжали над головами. Новая очередь взрыла снег рядом с дорогой.

Спрыгнул с коня и, держа его за повод, сполз в кювет. Горячий жеребец рвался вперед. Моя рука, державшая повод, вдруг упала: в ней остался только обрывок кожаного ремня. Видимо, повод перерезало пулей...

А, шут с ним, с конем. Умный, далеко не уйдет... А что в колонне?

Приподнялся. Ржут лошади, трещат оглобли, несется брань, слышны крики.