Потом, уже на новом месте службы, я продолжал отслеживать рост офицеров своего полка. Не скрою, мне было приятно, когда Аслан Масхадов сначала стал начальником штаба, а в 1993 году — командиром артиллерийского полка мотострелковой дивизии в Южной группе войск, затем начальником ракетных войск и артиллерии мотострелковой дивизии, которая дислоцировалась в Прибалтике. Он считался, причем по праву, честным и добросовестным офицером, активно участвовал в общественной жизни. Может, в этом есть часть и моей заслуги. Во всяком случае, во мне он не видел человека, который тащит все к себе, наоборот, мы всегда стремились отдать солдату все, что положено, иной раз даже из дома несли магнитофон или телевизор в казарму.

Впервые после долгой разлуки я встретился с Асланом в марте 1995 года. В ту пору я был заместителем командующего ракетными войсками и артиллерией Сухопутных войск России. Чуть раньше, в феврале, генерал Квашнин, в тот момент командующий Объединенной группировкой войск в Чечне, начал вести переговоры с Масхадовым — начальником штаба сепаратистов.

Почему именно с ним? На мой взгляд, на Масхадова сделали ставку как на наиболее лояльного и здравомыслящего человека среди других руководителей незаконных вооруженных формирований. Когда Квашнин первый раз встретился с Масхадовым в феврале 95-го, он, как бы невзначай, обронил фразу: мол, Вы помните Боковикова, своего командира полка в Южной группе войск? Лицо Масхадова тотчас просияло: "А где сейчас Владимир Николаевич?" Между прочим, до этого в разговоре со мной Квашнин усомнился: "Вряд ли Масхадов помнит тебя". Оказалось, помнит. На следующую встречу в станицу Слепцовскую я полетел уже вместе с Квашниным. Аслан, увидев меня, подошел первым, и мы крепко обнялись. Я попросил у Квашнина разрешения поговорить с Масхадовым с глазу на глаз. Разговор у нас длился минут тридцать. Я сказал, что генерал Квашнин попросил меня участвовать в переговорах и предложил совместными усилиями продвигаться к миру: чем больше мирных дней, тем меньше смертей.

— Аслан, — по-дружески говорю ему, —пора заканчивать сопротивление, давай поставим жирную черту, и ты будешь расти уже выше нее, а то, что было ниже, — что ж, пусть останется в истории, тут уже ничего не изменишь, то, что случилось, никуда не выбросишь.

Масхадов ничего не отвечал, о чем-то размышляя. Мне показалось, что он вот-вот согласится со мной, но Аслан продолжал хранить молчание. А затем внезапно сказал:

— Владимир Николаевич, приглашаю Вас в гости, там и закончим разговор.

Я попросил генерала Квашнина разрешить мне посетить дом Масхадова, тот дал "добро". Когда все наши уехали, я остался один с Асланом Масхадовым, Шамилем Басаевым, Русланом Гелаевым и еще некоторыми высшими полевыми командирами. Домой к Масхадову, конечно, не попали — его семья жила в Назрани, — а приехали в Самашки, где были накрыли столы. После сытного застолья все вышли из-за стола, чтобы перекурить. Я подошел к Шамилю Басаеву, который произвел на меня вполне нормальное впечатление, и попросил его отойти в сторонку. Мы закурили: я сигарету "Ява", он "Кэмэл". Я говорю ему:

— Шамиль, ты что, такой богатый, что куришь такие дорогие сигареты?

Он промолчал, глядя в сторону.

Я спрашиваю:

— Шамиль, почему ты молчишь?

Он как-то исподлобья глянул на меня и говорит:

— Владимир Николаевич, учтите, если вы попытаетесь меня убить, вам это не удастся — у каждого из моих телохранителей граната на боевом взводе, так что одно неосторожное движение может стоить вам жизни.

Я сказал ему, что убивать его вовсе не собираюсь. Затем говорю:

— Шамиль, пора заканчивать сопротивление.

Он ответил:

— Владимир Николаевич, если бы те деньги, которые вы израсходовали на войну, отдали бы нам, конфликт бы давно закончился.

Не знаю, был ли искренен в тот момент Басаев или, как обычно, блефовал. Во всяком случае, тогда, весной 95-го, на мой взгляд, еще существовала возможность вести переговоры с полевыми командирами, со старейшинами сел, договариваться о мире и согласии. Но, к сожалению, возможность эту упустили...

И еще хочу сказать об одном. Когда в 1997 году меня назначали на должность начальника ракетных войск и артиллерии Северо-Кавказского военного округа, руководитель одного из подразделений администрации Президента РФ Савостьянов, отвечавший за кадровые вопросы, показал мне книгу Масхадова, в которой автор посвятил мне несколько страниц, и спросил:

— Владимир Николаевич, он был Вашим подчиненным?

— Да, — отвечаю.

— Как Вы его охарактеризуете?

Я не стал кривить душой, рассказал, как оно есть.

К сожалению, вся беда в том, что в начале 1990-х годов у нас в стране вообще отсутствовала какая-либо кадровая политика. А ведь, согласитесь, если бы в свое время Масхадову, офицеру с блестящими командирскими задатками, предложили более высокую должность или направили на учебу в академию Генерального штаба, закончив которую он пошел бы выше по служебной лестнице, используя по назначению приобретенные в армии знания и опыт, тогда, глядишь, и в Чечне все было бы по-другому. Но, став начальником ракетных войск и артиллерии мотострелковой дивизии, он понял, что достиг "потолка", выше которого не прыгнешь: дальше либо спецкомандировка в одну из стран Ближнего Востока, либо преподавательская деятельность, а ведь он — прирожденный командир...».