Другие масленичные забавы английских горожан также весьма сходны со славянскими. Упоминается, например, перетягивание каната, который сбрасывают на площадь из верхних этажей мэрии, прямо в толпу. Также отмечена потеха, сходная с традицией кулачных боев — шествие представителей разных профессий: кузнецов, моряков, плотников и других. Если две процессии встречаются на перекрестке, между ними начинается стычка.

Своеобразен также старинный шотландский «футбол без правил», который играется командами с неограниченным числом игроков и на больших расстояниях — на полях, дорогах, так что ворота иногда отстоят друг от друга на 3—5 километров. Соревнуются между собой команды разных деревень, или представители разных профессий, или женатые против холостяков. Игра занимает три тайма, для каждого из которых вводится свой мяч —золотой, серебряный и пестрый.

Присутствует в англо–шотландской обрядности и чучело: в начале поста ставилось посреди деревни мужское чучело — «Джек Пост». Во все время поста в него бросали камни и палки, а в Страстной понедельник — начало последней недели поста — выносили за пределы деревни, где сжигали или топили в воде [20] .

Обрядность балтов

У балтов, весеннее Равноденствие (Lyge) становится первым значимым svente («отмечанием») весны, хотя признаки весны появлялись в природе и в душах людских и ранее.

Именно в ходе Lyge традиционно праздновались в Литве Uzgavenes — проводы (изгнание) Зимы.

У балтов, наследовавших пруссам, обряды этого дня связаны в первую очередь с соревновательными играми и шутейными битвами, характеризующими двойственную (Dvyniai) природу праздника. Битвы и дуэль между LaSininis, символизирующей обжорство, и Kanapinis, символизирующей пост и сдержанность, в которой тощая Kanapinis, символ только народившейся и голодной Весны, одерживает верх над толстой, уверенной в своих силах LaSininis.

С этим же связаны всевозможные соревнования, гонки, скачки и игры.

More, Мора, соломенная женщина, символизирующая Зиму, проносится по всем дворам, а в конце праздника торжественно сжигается, символически уступая место силам Жизни.

У балтов в этот день уже начался период весенних Духов (veles); по мнению А. Рекашиуса, в ходе этого праздника, напрямую связанного с защитой будущего урожая, Духи могут выйти из пространства сакрального в живое пространство людей. Поэтому один из элементов обряда — ряженые: животные, странники и демоны, козлы, аисты (посланцы Иного Мира), лошади, символическая Богиня Смерти, доктора (поздний образ, заменивший мага или волхва), нищие, бродяги, солдаты, цыгане — все те, что в силу профессиональных занятий «ходят близко к кромке» Того и Этого миров.

Часто отыгрываемый в ходе праздника образ — образ символической свадьбы или похорон.

Очень интересным и поистине неиссякаемым источником озарений для любого последователя традиции могут стать сохранившиеся литовские dainos, или священные песнопения (в различных регионах страны лучше или хуже сохранились те или иные их типы).

Наиболее часто встречающиеся образы dainos, связанных с Проводами Зимы, включают:

– Образ лошади и стойла — символ пробуждения жизненной энергии;

– Образ бегущей воды и моря — символ предвечного Всего, из которого все рождается и в которое все уходит;

– Образ молодой девушки, расчесывающей волосы, — символ Юной Богини;

– Собственно образ женских волос, символизирующий движение в природе и жизни;

– Лён — символизирующий распространяющуюся повсюду, всеобъемлющую Жизнь.

…Она продолжала терять вещи. Хотя вернее было бы сказать, что вещи словно бы теряли ее. Было очень забавно наблюдать, как они внезапно утрачивали связь с ее присутствием—так, словно бы ее внимание, которое придавало им определенное положение в пространстве и функциональную принадлежность, внезапно утрачивалось, и вещи оставались сами по себе, совершенно не представляя, что делать с вновь обретенной свободой. В первый раз за всю жизнь она задумалась о том, что же на самом деле значит — вещь в себе, и по мере того, как ее рассеянный внутренний взгляд — назвать его антивзглядом, тем, что остается, когда исчезает взгляд — попеременно как будто со стороны устремлялся на ту или иную вещь, она обретала свою новую сущность и как бы исчезала из ее реальности событий.

Поначалу это вызывало некоторые неудобства, но, впрочем, этот момент ей тоже уже было трудно вспомнить. Вместе с вещами уходили их названия, вернее, понятия о них, и появлялись другие, доселе неведомые; а может быть, те же самые понятия, внезапно перемешавшись, обретали новый, какой-то синтезированный смысл.

Мир вокруг нее расширился и удлинился, и вместе с ним удлинилось время, вернее, оно просто стало нелинейным, приобретя утраченную когда-то давно способность самостоятельно выбирать последовательность чередования определенных своих отрезков. Она не мешала времени — ей было интересно наблюдать за миром, внезапно зажившим своей жизнью; да и к тому же ощущения времени, вкуса, солнца слились в одно — почти что непередаваемое на уровне понятий — или ей просто было лень пытаться что-то определить? Формы окружающих предметов, включая и уже непонятную категорию людей, стали расплывчато–смазанными, и между заполненными материальной субстанцией частями пространства стало очень просто проходить, как между декорациями, расставленными на огромной облитой солнечным светом деревянной площадке.