Есть далеко на западе край, где могучие горыК небу вздымают, сверкая, свои снеговые вершины.Там, по глубоким ущельям, сквозь узкие в скалах разрывы,Где проезжают с трудом фургоны переселенцев,К западу воды струят Орегон, Волливей и Овайхи;А на восток, меж хребтов Уинд-Ривер, извилистым русломЧерез долину Суитуотер стремительно мчится Небраска.К югу, по склону вулканов, с отрогов Сьерра-Невады,Камни с песком волоча, обвеваемы ветром пустыни,Вниз к океану несутся бесчисленные потоки,Словно гудящие струны огромной немолкнущей арфы.Между этими реками — области девственных прерий, Буйные волны травы, игралище света и тени,С яркими купами роз, с кустами пурпурной аморфы.Лоси, бизоны, косули пасутся на этих просторах,Волки блуждают и табуны одичалых мустангов,Ветры усталые бродят, гуляют степные пожары;Там племена кочуют отважных детей Измаила,Землю кровью пятная, и над тропой их военнойПлавает в небе кругами стервятник, взбираясь все выше, —Словно неистовый дух вождя, убитого в битве,Нехотя к небу восходит ввысь по незримым ступеням.Тут и там курятся дымки их воинственных станов;Тут и там поднимаются рощицы пышной каймоюВдоль речных берегов; и медведь, молчаливый отшельник, Там по откосу сползает, ища себе сладких кореньев.И надо всем этим небо, прозрачное, ясное небо,Словно хранящая длань господня, навечно простерто.В девственный этот край далеко углубился с отрядом Трапперов и зверобоев возлюбленный Эванджелины.Много недель Базиль и девушка с проводникамиШли по его летучим следам с неизменным упорством. Часто мерещилось им, что вдали над равниною вьетсяВ утреннем воздухе дым над привалом его; но под вечер,К месту тому подойдя, лишь кучу золы находили.Духом они истомились и телом устали; но так жеВдаль их надежда звала, как волшебная фата-моргана,Что отступает и дразнит блеском своим недоступным.Как-то сидели они у костра, и из мрака ночногоМолча приблизилась к ним индианка из племени Шони. Скорбь наложила печать на лицо ее — скорбь и терпенье;В отчий вигвам одна возвращалась она из опасных Дальних краев, где охотится племя свирепых команчей:Там был убит ее муж, молодой следопыт из Канады. Путники приняли бедную женщину с жарким участьемИ, у огня своего усадив, разделили с ней ужин:Мясо бизона и лося, печенное прямо на углях.Но, когда ужин был съеден, когда мужчин, утомленныхТрудным дневным переходом и долгой погоней за дичью,Сон сморил и они улеглись под свои одеялаВозле костра, освещавшего слабо их смуглые лица, —Женщина, сев у палатки, поведала ЭванджелинеГолосом низким и мягким, с певучим индейским акцентом,Повесть о жизни своей, о любви с ее счастьем и горем. Плакала Эванджелина, поняв, что раскрылось пред нею Женское сердце, познавшее также любовь и разлуку.И состраданьем горячим исполнясь и страстно желаяДушу излить наконец перед родственной доброй душою,В свой черед рассказала она о своих злоключеньях.Молча внимала ей Шони; когда же рассказ был окончен,Долго молчала еще, словно в. страхе застыв, а очнувшись, Пересказала индейскую сказку о юноше снежном.Юноша этот, по имени Мовис, взял девушку в жены.Но на другое же утро вышел один из вигвама,Прочь зашагал и пропал, растворился средь солнечной чащи;Вслед побежала жена, — но Мовис исчез безвозвратно.Тем же певучим и низким голосом, словно колдуя,О Лилино нежнолицей поведала женщина Шони.Девушка эта влюбилась в призрак, ночами шептавший Клятвы любовные ей и признанья сквозь щели вигвама;В лес он увлек ее пышным убором из перьев зеленых,Так и пропала она и назад никогда не вернулась.Молча слушала Эванджелина: ее захватилаСтранная прелесть легенд; и пустынная дикая местностьЕй представлялась волшебной, а смуглая гостья — колдуньей. Медленно вышла луна из-за горных вершин, озаряяМаленький лагерь, лучами касаясь темнеющих листьев,Дебри бескрайних лесов наполняя таинственным светом. Неподалеку ручей мелодично журчал, и шепталисьВетви, покачиваясь в вышине и чуть слышно вздыхая. Эванджелина, в чьем сердце любовь безраздельно царила,Вдруг ощутила страх безотчетный, — он в душу прокрался Скользкой, холодной змеей, вползающей в ласточкин домик.То был не просто испуг: ей казалось, что в воздухе ночиВеет холодным дыханием потустороннего мира,Что и она, как та девушка в сказке, преследует призрак...С этим она и уснула, во сне же все страхи исчезли.Утром, когда они, снявшись с ночлега, пустились в дорогу, Женщина Шони сказала: «Неподалеку отсюда,В горной долине живет вождь миссии, Черная Ряса.Учит он здешний народ, говоря про Христа и Марию;Люди смеются и плачут, слушая эти рассказы».Тут, повинуясь наитью, воскликнула Эванджелина:«Едемте в миссию, там ожидают нас добрые вести!»Сразу они повернули коней и еще до закатаШум голосов впереди за холмом услыхали — и вскореВозле реки, среди луга, шатры христиан увидали,Маленькое поселенье миссии иезуитской.Под исполинским развесистым дубом индейцы и вождь их,Черная Ряса, молились усердно. Спаситель с распятья,К дубу прибитого, из-под нависшей лозы винограднойС мукой глядел на толпу стоящих внизу на коленях.Это была их сельская церковь. Сквозь редкую кровлю Переплетенных ветвей поднимались напевы молитвы, Смешиваясь по пути с шептаньем и вздохами листьев.Путники, молча приблизясь, колени свои преклонили На травянистом полу и вторили тихо вечерне.Службу закончив и благословенья кругом рассыпаяНеутомимой рукой, как сеятель злаков средь пашни,Честный служитель божий приблизился и обратилсяК ним с приветом; когда же услышал знакомые звукиРечи родной на чужбине, радостно заулыбалсяИ пригласил незнакомцев к себе. На циновках и шкурахГости расселись в просторном вигваме, отведали свежихЖелтых лепешек маисовых, чистой водой запивая.Выслушав их рассказ, священник торжественно молвил:«Шесть еще дней не прошло, как, на этой самой циновкеСидя возле меня, Габриэль поведал мне ту же. Грустную повесть; потом он встал и отправился дальше».Полон участья был голос монаха, но каждое словоПадало на сердце Эванджелины, как ранней зимоюСнежные хлопья ложатся на опустевшие гнезда.«К северу двинулся он, — добавил монах, — но вернетсяОсенью, по окончанью охоты, к нам в миссию снова».Тихо, смиренно тогда промолвила Эванджелина:«Ради печали моей — позвольте мне с вами остаться».Это решение всем показалось разумным; и утром,Сев на коней, повернули домой Базиль с остальными,Эванджелина же в миссии ждать Габриэля осталась.Медленно, медленно, медленно дни потянулись за днямиИ за неделями месяцы... Вот уж побеги маисаИз чуть заметных ростков превратились в могучие стебли, Над головою шумящие; и между сомкнутых листьевЗрела пожива для белок и корм для ворон черноризых.Вот уже девушки листья сорвали со спелых початков;Щеки алели у тех, кому красный початок попался:Красный сулил жениха, а кривой называли «воришкой».Но и красный початок не мог возвратить Габриэля.«Веруй, терпи и надейся! —священник твердил. — И молитвыНаши услышит господь! Взгляни вот на это растенье;Нежные листья его протянуты прямо на север,Этот невзрачный и хрупкий цветок по прозванию компасСоздан господней рукой, чтобы путник не мог заблудитьсяВ диком безлюдном краю, в бескрайней как море пустыне.Вера — цветок путеводный в душе человека, где страстиЯрче цветут, чем она, и пышнее и благоуханней;Но аромат их тлетворен, и вид их ведет к заблужденью.Вера одна указует нам путь и венки нам готовитИз золотых асфоделей, покрытых росою забвенья».Осень прошла, наступила зима, — Габриэль не вернулся; Вновь распустились бутоны весны, и в лесах прозвучалаНежная песня малиновки, — но Габриэль не вернулся.Только с горячим дыханием лета слух к ним донесся —Сладостней птичьего пения и ароматов медвяных, —Слух, что в лесах на востоке, севернее Мичигана,В хижине возле реки Сагино Габриэль поселился.С миссией девушка грустно простилась и в путь поспешилаС шедшей к озерам Святого Лаврентия группой индейцев.Но когда наконец после долгой опасной дорогиВ дебрях лесных отыскала она тот охотничий домикВозле реки Сагино, — был он пуст и полуразрушен!Долго, печально тянулись годы; и в разное время,В разных местах молодую скиталицу люди встречали.То средь больничных палаток моравских миссионеров,То у солдатских костров, на полях отгремевших сражений,То в одиноких селеньях, то в городах многолюдных, —Тихо, как призрак, она появлялась и вновь исчезала.Юной красавицей, полной надежд, она вышла в дорогу;В горьком и тщетном пути постарела она и поблекла.Каждый год уносил красоты ее прежней частицу,С каждым годом все глубже делалась пропасть унынья.В темных ее волосах седина надо лбом засверкала — Отсветом жизни иной, показавшейся над горизонтом Существованья земного, как проблеск зари на востоке.
