Шрифт:
— Веревку давай! — крикнул мне Гриша.
Он накинул петлю на хвост, вдвоем мы подтащили коричневое обмякшее тело к борту, привязали. Вторую петлю пропустили под плавники. Дождавшись волны, столкнули карбас с мели и, часто работая веслами, погнали его назад к камням.
Белуха была тут, вертелась у самых бурунов, то и дело выставляя из воды голову. Она ободрала о камни челюсти, тонкие красные струйки бежали по горлу.
Нам повезло: лодка попала между двумя большими камнями, мы проскочили в щель между ними и очутились на открытой воде. Прежде чем очередной пенный вал успел швырнуть нас назад, мотор взвыл и карбас понесся от камней.
Белуха плыла следом, не погружаясь.
Я увидел, что веревки, которыми был привязан белушонок, натянулись втугую.
— Стой! — закричал я. — Стой, Гриша! Мы задушим его.
Ардеев сбросил обороты и вырубил винт. Мотор работал теперь вхолостую. Блеснул нож — Ардеев перерезал веревки. Дельфиненок очутился на свободе.
— Мы, кажется, убили его.
Гриша пожал плечами. Невдалеке от нас всплывало огромное белое тело — мать спешила к сыну. Он стал тонуть, она поддела его лбом, удерживая у поверхности.
Ветер относил нас. Привстав, мы смотрели во все глаза, что будет. Наконец мне показалось, что белушонок шевельнулся. Мать еще раз подтолкнула его, затем они погрузились и всплыли уже в стороне.
— Будет жить, — сказал Ардеев.
Когда они показались в следующий раз, белуха выставила из воды голову, и до нас донесся неторопливый, низкий, похожий на гудок паровоза свист.
Потом, они поплыли — мать впереди, детеныш чуть поотстав. Плыли и становились все незаметнее.
— Пошли домой?
— Пошли.
Карбас повернул и небыстро, вместе со слабеющими волнами, побежал к берегу.
В избе наше отсутствие не прошло незамеченным.
— Чего это тебя в море носило? Бензин лишний? — спросил бригадир.
— Да так… — нехотя ответил Гриша.
Из окна, около которого лежал бригадир, были хорошо видны и берег и море. Бригадир недобро посмотрел на Ардеева, хотел что-то добавить, но не сказал ни слова.
Я тоже промолчал: я знал, что охотники не одобрят нашего плавания, — такая огромная белуха была хорошей добычей…
Осенью я вернулся на Большую землю, а еще через год охота на дельфинов была запрещена.
Но сперва ей изменили такие люди, как Гриша Ардеев. И я рад, что был свидетелем его измены.
Два радиста
Служили на Охотском море два радиста. Один — на рыбачьем сейнере «Волна», второй — на грузовом пароходе «Пугачев».
Рано утром садился радист «Пугачева» за черный металлический ящик с блестящими ручками — радиостанцию, включал ее и начинал передачу. Он нажимал пальцами то коротко, то длинно на медный рычажок — радиоключ, и в воздух летели то короткие, то длинные гудочки: пии-ии-пии-пи-пи…
И бывало, что радист «Волны» в это время надевал наушники, слышал сигналы и, привычно складывая их в буквы и слова, читал:
— «П-е-р-е-д-а-ю д-л-я в-а-с п-о-г-о-д-у…»
Потому что именно так радисты всего мира разговаривают друг с другом.
— Куда идете?
— На Камчатку.
— А мы на Сахалин.
Вот и весь разговор.
Но однажды случилась беда. Сейнер наскочил в тумане на камни, пробил себе дно и стал тонуть.
Рыбаки бросились к насосам. Напрасно — холодная вода все равно заполняла судно.
— Не успеваем откачивать воду, — сказал капитан. — Надо звать помощь.
А радист был уже в своей каюте. Стоя по пояс в воде, он отвинчивал от стола радиостанцию.
Вода в каюте поднималась все выше и выше, а радист все работал. Он сломал отвертку, до крови ободрал пальцы, но все-таки снял станцию и вытащил ее на палубу.
Пии-пи-пи… — полетели в воздух тревожные гудочки.
Но на этот раз они были слабые-слабые: станция отсырела и работала плохо. Никто не отвечал радисту.
Волны бормотали уже у самой палубы.
— Видимо, помощь не вызвать, — сказал капитан.
И вдруг радист услышал в наушниках знакомые сигналы. Это отвечал «Пугачев». Никто на всем море не смог разобрать слабых сигналов «Волны», а радист «Пугачева» разобрал. И тогда он стал повторять их, работая на своей сильной станции:
«Всем! Всем! Всем!»
Теперь по всему морю, на всех кораблях слышали громкие и ясные, звучавшие как команда, сигналы:
«На помощь! На помощь!»