Южный Урал, № 5

Аннотация

Литеретурно-художественный альманах.

Светлой памяти талантливого художника, писателя-большевика, певца Урала — ПАВЛА ПЕТРОВИЧА БАЖОВА посвящается этот номер альманаха. ПАВЕЛ ПЕТРОВИЧ БАЖОВ 3 декабря 1950 года перестало биться сердце замечательное писателя-большевика, нашего славного земляка-уральца Павла Петровича Бажова. Ушел от нас своеобразный, самобытный писатель, общественный деятель, вся жизнь которого была органически связана с народом и посвящена Родине. П. П. Бажов родился в Сысертском заводе, в семье коренного уральского рабочего. В Сысерти, в Полевском заводе, а затем в Свердловске (тогда Екатеринбурге) и Молотове (тогда Перми) прошли детство и юность Павла Петровича. В 1899 году П. П. Бажов начинает свою трудовую деятельность. Преподаванию русского языка сначала в уральской деревне Шайдуриха, затем в Екатеринбурге и Камышлове он отдает 18 лет своей жизни. Но, работая учителем, П. П. Бажов не порывает связи с рабочими Урала. Ежегодно во время летних каникул он путешествует по Уралу, по уральским заводам, изучает жизнь, условия труда, устное народное творчество рабочих горнозаводского Урала. С первых дней Великой Октябрьской социалистической революции П. П. Бажов на активной общественно-политической работе. Он депутат Камышловского Совета рабочих и крестьянских депутатов, комиссар по просвещению, редактор камышловской газеты. В 1918 году П. П. Бажов вступает в ряды великой партии Ленина — Сталина. Став коммунистом, он с еще большей энергией борется за упрочение Советской власти на Урале. Как только началась гражданская война. П. П. Бажов уходит добровольцем на фронт. С 1918 по 1921 год он — активный участник партизанского движения в Сибири, политработник Красной Армии, редактор дивизионной газеты «Окопная правда». Возвратившись в 1921 году на Урал, П. П. Бажов посвящает себя журналистской деятельности. Он работает в редакции уральской областной «Крестьянской газеты», в Свердловском областном государственном издательстве. В 1924 году выходит первая книга П. П. Бажова «Уральские были», повествующая о жизни рабочих до революции в Сысертском горном округе. Показу революционной борьбы уральских рабочих в 1905 году посвящена книга П. П. Бажова «К расчету!» Героическим годам гражданской войны, борьбе трудящихся Урала и Сибири за Советскую власть посвящает П. П. Бажов книги «За советскую правду» и «Бойцы первого призыва». Наряду с этим П. П. Бажов создает произведения о колхозной деревне и автобиографическую повесть для детей «Зеленая кобылка». В 1936 году появляются в печати первые сказы П. П. Бажова «Дорогое имячко», «Про великого Полоза», «Медной горы хозяйка» и др. В 1939 году выходит из печати сборник сказов «Малахитовая шкатулка», принесший его автору заслуженную известность в нашей стране и за ее пределами. Книга «Малахитовая шкатулка» явилась вдохновенным гимном творческому труду, гимном трудящемуся человеку — созидателю, творцу. Многомиллионные массы читателей полюбили героев этой книги. Образы «Малахитовой шкатулки» нашли широкое отражение в музыке, театре, кино и живописи. П. П. Бажов является также автором книги «Дальнее — близкое», посвященной истории Свердловска. Партия и правительство высоко оценили творческий труд П. П. Бажова, наградив его орденом Ленина и медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.». За книгу сказов «Малахитовая шкатулка» П. П. Бажов был удостоен Сталинской премии. Трудящиеся Красноуфимского избирательного округа оказали писателю высокое доверие, дважды избрав его депутатом Верховного Совета СССР. До последних дней своей жизни П. П. Бажов не прекращал своей творческой и общественной работы. Он создавал все новые и новые сказы, пополняя ими свою книгу «Малахитовая шкатулка». Он шел в передовой шеренге борцов против поджигателей войны — англо-американских империалистов. Делегат первой Всесоюзной конференции сторонников мира, П. П. Бажов писал статьи и выступал перед трудящимися с докладами, посвященными борьбе за мир во всем мире. Много сил и внимания П. П. Бажов отдавал развитию литературы на Урале. В течение многих лет он руководил работой Свердловского отделения Союза советских писателей, был главным редактором альманаха «Уральский современник». С отеческим вниманием Павел Петрович следил за ростом молодых писателей, радовался их успехам, резко, но всегда справедливо критиковал недостатки в их произведениях. Большое внимание П. П. Бажов уделял и писателям Южного Урала. Он часто беседовал с ними, читал их произведения, помогал советами, указаниями. Неоднократно П. П. Бажов посещал Челябинск и другие города нашей области. Со смертью П. П. Бажова советская литература понесла тяжелую утрату. Память о Павле Петровиче Бажове — талантливом писателе-большевике, общественном и государственном деятеле, нашем старшем товарищей друге — сохранится навсегда в наших сердцах, в сердцах миллионов советских читателей, в сердцах трудящихся Урала, талантливым певцом которого он был. П. Бажов ТРИ СКАЗА Самобытный творческий труд златоустовских граверов, творцов булатной стали, каслинских мастеров художественного литья, изумительные богатства Ильменских гор вдохновили П. П. Бажова на создание замечательных сказов о Южном Урале — «Коренная тайность», «Иванко-Крылатко», «Чугунная бабушка», «Солнечный камень» и др. В сказе «Солнечный камень» писатель рассказывает о В. И. Ленине, проявлявшем заботу об охране богатств Ильменских гор. Редколлегия альманаха помещает в этом номере три сказа П. П. Бажова, посвященные Южному Уралу. СОЛНЕЧНЫЙ КАМЕНЬ Против нашей Ильменской каменной кладовухи, конечно, по всей земле места не найдешь. Тут и спорить нечего, потому — на всяких языках про это записано. На что немцы самохвалы да завистники, и в тех нашлись люди, по совести сказали: так и так, в Ильменских горах камни со всего света лежат. Такое место, понятно, мимо ленинского глазу никак пройти не могло. В 20-м году Владимир Ильич самоличным декретом объявил здешние места заповедными. Чтоб, значит, промышленников и хитников всяких — по загривку, а сберегать эти горы для научности, на предбудущие времена. Дело будто простое. Известно, ленинский глаз не то что по земле, под землей видел. Ну, и эти горы предусмотрел. Только наши старики-горщики все-таки этому не совсем верят. Не может, дескать, так быть. Война тогда на полную силу шла. Товарищу Сталину с фронта на фронт поспешать приходилось, а тут вдруг камешки выплыли. Без случая это дело не прошло. И по-своему рассказывают так. Жили два артельных брата: Максим Вахоня да Садык Узеев, по прозвищу Сандугач. Один, значит, русский, другой из башкирцев, а дело у них одно — с малых лет по приискам да рудникам колотились и всегда вместе. Большая, сказывают, меж ними дружба велась, на удивленье людям. А сами друг на дружку нисколько не походили. Вахоня — мужик тяжелый, борода до пупа, плечи ровно с подставышем, кулак — глядеть страшно, нога медвежья и разговор густой, буторовый. Потихоньку загудит, и то мух в сторону на полсажени относит, а характеру мягкого. Прямо сказать, смирняга. По пьяному делу, когда какой заноза раздразнит, так только пригрозит: — Отойди, парень, от греха! Как бы я тебя ненароком не стукнул. Садык ростом не вышел, из себя тончавый, вместо бороденки семь волосков, и те не на месте, а жилу имел крепкую. Забойщик, можно сказать, тоже первой статьи. Бывает ведь так-то. Ровно и поглядеть не на кого, а в работе податен. Характера был веселого. Попеть, и поплясать, и на курае подудеть большой охотник. Недаром ему прозвище дали Сандугач, по-нашему, соловей. Вот эти Максим Вахоня да Садык Сандугач и сошлись в житье на одной тропе. Не всё, конечно, на казну да хозяев добывали. Бывало и сам-друг пески перелопачивали, — свою долю искали. Случалось, — и находили, да в карманах не залежалось. Известно, старательскому счастью одна дорога была показана. Прогуляют всё, как полагается, и опять — на работу, только куда-нибудь на новое место: там, может, веселее. Оба бессемейные. Что им на одном месте сидеть! Собрали котомки, инструмент прихватили — и айда. Вахоня гудит: — Пойдем, поглядим, в коем месте люди хорошо живут. Садык веселенько шагает да посмеивается: — Шагай, Максимка, шагай! Новым мистам золотой писок сама руками липнит. Дарогой каминь барадам скачит. Один раз твой барада полпуда станит. — У тебя, небось, ни один не задержится, — отшучивается Вахоня и лешачиным обычаем гогочет: хо-хо-хо. Так вот и жили два артельных брата. Бродили по рудникам да приискам. Хлебнули сладкого досыта: оба покалечились. Садык в работе правый глаз потерял, Вахоня на левое ухо совсем не слышал. На Ильменских горах они, конечно, не раз бывали. У Андрея Лобачева на шахтах старались, а как у него запой случится, к Гологузову переходили. Этому не одну тыщу в сундук загнали. Про Подвинчиху и говорить нечего. Этой стерве кучу камешков добыли. Тут Садык и глаз потерял. Как гражданская война началась, оба старика в этих же местах оказались: на Кочкаре, у Подвинчихи, золото добывали. По горняцкому положению, конечно, оба по винтовке взяли и пошли воевать за советскую власть. Потом, как Колчака в Сибирь отогнали, политрук и говорит: — Пламенное, дескать, вам спасибо, товарищи старики, от лица советской власти, а только теперь, как вы есть инвалиды подземного труда, подавайтесь на трудовой фронт. К тому же, — говорит, — фронтовую видимость нарушаете, как один кривой, а другой глухой. Старикам это обидно, а что поделаешь? Правильно политрук сказал — надо поглядеть, что на приисках делается. Пошли сразу к Ильменям, а там народу порядком набилось, и всё хита самая последняя. Этой ничего не жаль, лишь бы рублей побольше зашибить. Все ямы, шахты живо засыплет, коли выгодно покажется. За хитой, понятно, купец стоит, только себя не оказывает, прячется. Сходили в Кочкарь, на Бишкиль — везде такая же штука. Заподумывали наши старики, — как быть? Сбегали в Миасс, в Златоуст, обсказали, а толку не выходит. Отмахиваются. — Не до этого, — говорят, — теперь, да и на то главки есть. Стали спрашивать про эти главки, в голове муть пошла. По медному делу — одна главка, по золотому — другая, по каменному — третья. А как быть, коли на Ильменских горах все есть. Старики тогда и порешили: — Подадимся до самого товарища Ленина. Он, небось, найдет время. Стали собираться, только тут у стариков рассорка случилась. Вахоня говорит: для показу надо брать один дорогой камень, который в огранку принимают. Ну, и золотой песок тоже. А Садык свое заладил: всякого камня образец взять, потому дело научное. Спорили, спорили, на том договорились: каждый соберет свой мешок, как ему лучше кажется. Вахоня расстарался насчет цирконов и фенакитов. В Кочкарь сбегал, спроворил там эвклазиков синеньких да розовых топазиков. Золотого песку тоже. Мешочек у него аккуратный вышел и камень всё — самоцвет. А Садык наворотил мешок, что и поднять не в силах, и камень больше такой, что с дороги только понимающий человек подымет. Вахоня грохочет: — Хо-хо-хо. Ты бы все горы в мешок забил. Разберись, дескать, товарищ Ленин, которое к делу, которое никому не надо. Садык на это в обиде. — Глупый, — говорит, — ты, Максимка, человек, коли так бачку Ленина понимаешь. Ему научность надо, а базарная цена камню — наплевать. Поехали в Москву. Без ошибки в дороге, конечно, не обошлось. В одном месте Вахоня от поезда отстал. Садык, хоть и в сердцах на него был сильно, запечалился, захворал даже. Как никак, всегда вместе были, а тут при таком важном деле разлучились. И с двумя мешками камней одному хлопотно. Ходят, спрашивают, не соль ли в мешках для спекуляции везешь? А как покажешь камни, сейчас пойдут расспросы, к чему такие камни, для личного обогащения али для музея какого? Одним словом, беспокойство. Вахоня все-таки как-то исхитрился, догнал поезд под самой Москвой. До того друг другу обрадовались, что всю вагонную публику до слез насмешили: обниматься стали. Потом опять о камнях заспорили, который мешок нужнее, только уж помягче, с шуткой. Как к Москве подъезжать стали, Вахоня и говорит: — Я твой мешок таскать буду. Мне сподручнее и не столь смешно. Ты поменьше, и мешок у тебя будет поменьше. Первую ночь, понятно, на вокзале перебились, а с утра пошли по Москве товарища Ленина искать. Скоренько нашли и прямо в Совнарком с мешками ввалились. Там спрашивают, что за люди,, откуда, по какому делу. Садык отвечает: — Бачка Ленин желаим каминь казать. Вахоня тут же гудит: — Места богатые. От хиты ухранить надо. Дома толку не добились. Беспременно товарища Ленина видеть требуется. Ну, провели их к Владимиру Ильичу. Стали они дело обсказывать, торопятся, друг дружку перебивают. Владимир Ильич послушал, послушал и говорит: — Давайте, други, поодиночке. Дело, гляжу, у вас государственное, его понять надо. Тут Вахоня, откуда и прыть взялась, давай свои дорогие камешки выкладывать, а сам гудит: из такой ямы, из такой шахты, камень взял, и сколько он на рубли стоит. Владимир Ильич и спрашивает: — Куда эти камни идут? Вахоня отвечает — для украшения больше. Ну, там перстни, серьги, буски и всякая такая штука. Владимир Ильич задумался, полюбовался маленько камешками и сказал: — С этим погодить можно. Тут очередь до Садыка дошла. Развязал он свой мешок и давай камни на стол выбрасывать, а сам приговаривает: — Амазон-каминь, калумбит-каминь, лабрадор-каминь… Владимир Ильич удивился: — У вас, смотрю, из разных стран камни. — Так, бачка Ленин! Правда говоришь. Со всякой стороны каминь сбежался. Каменный мозга-каминь, и тот есть. В Еремеевской яме солничный каминь находили. Владимир Ильич тут улыбнулся и говорит: — Каменный мозг вам, пожалуй, ни к чему. Этого добра и без горы найдется. А вот солнечный камень нам нужен. Веселее с ним жить. Садык слышит этот разговор и дальше старается. — Потому, бачка Ленин, наш каминь хорош, что его солнышком крепко прогревает. В том месте горы поворот дают и в степь выходят. — Это, — говорит Владимир Ильич, — всего дороже, что горы к солнышку повернулись и от степи не отгораживают. Тут Владимир Ильич позвонил и велел все камни переписать и самый строгий декрет изготовить, чтоб на Ильменских горах всю хиту прекратить и место это заповедным сделать. Потом поднялся на ноги и говорит: — Спасибо вам, старики, за заботу. Большое вы дело сделали! Государственное! — И руки им, понимаешь, пожал. Ну, те, понятно, вне ума стоят. У Вахони вся борода слезами как росой покрылась, а Садык бороденкой трясет да приговаривает: — Ай, бачка Ленин! Ай, бачка Ленин! Тут Владимир Ильич написал записку, чтоб определить стариков сторожами в заповедник и пенсии им назначить. Только наши старики так и не доехали до дому. По дорогам в ту пору, известно, как возили. Поедешь, не знаю куда. Так и Вахоню с Садыком повезли в одно место, а угадали они вовсе в другое. Война там, видно, кипела, и, хотя один был глухой, а другой — кривой, оба снова воевать стали. С той поры об этих стариках и слуху не было, а декрет о заповеднике вскорости пришел в здешние места. Теперь этот заповедник Ленинским зовется. ЧУГУННАЯ БАБУШКА Против каслинских мастеров по фигурному литью никто выстоять не мог. Сколько заводов кругом, а ни один вровень не поставишь. Другим заводчикам это не вовсе по нраву приходилось. Многие охотились своим литьем каслинцев обогнать, да не вышло. В Каслях, видишь, это фигурное литье с давних годов укоренилось. Еще при бытности Зотовых, когда они тут над народом изгальничали, художники в Каслях живали. Народ, значит, и приобык. Фигурки, по коим литье велось, не все заводские художники готовили. Больше того их со стороны привозили: которое, как говорится, из столицы, которое из-за границы, а то и просто с толчка. Ну, мало ли, — приглянется заводским барам какая вещичка, они и посылают ее в Касли с наказом: — Отлейте по этому образцу к такому-то сроку. Заводские мастера отольют, а сами про всякую отливку посудачат. Ну вот… В числе прочих литейщиков был в те годы Торокин Василий Федорыч. В пожилых считался. Дядей Васей в литейном его звали. Этот дядя Вася с малых лет на формовке работал и, видно, талан к этому имел. Даром что неграмотный, а лучше всех доводил. Самые тонкие работы ему доверяли. За свою-то жизнь дядя Вася не одну тысячу отливок сделал, а сам дивится: «Придумывают тоже! Все какие-то Еркулесы да Лукавоны. А нет того, чтобы понятное показать… А ну-ко, попробую сам». Только человек возрастной, свои ребята уже большенькие стают — ему и стыдно в таких-то годах ученьем заниматься. Так он что придумал? Вкрадче от своих-то семейных этим делом занялся. Как уснут все, он и садится за работу. Одна жена знала. От нее, понятно, не ухоронишься. Углядела, что мужик засиживаться стал, спрашивает. Ну, он и рассказал. — Так и так… Придумал свой образец для отливки сготовить. Жена посомневалась: — Барское, поди-ко, это дело. Они к тому ученые, а ты что? — Вот то-то, — отвечает, — и горе, что придумывают непонятное, а мне охота простое показать. Самое, значит, житейское. Скажем, бабку Анисью вылепить, как она прядет. Видала? — Как, — отвечает, — не видала, коли чуть не каждый день к ним забегаю. А по соседству с ними Бескресловы жили. У них в семье бабушка была, вовсе преклонных лет. Внучата у ней выросли, и у этой бабки досуг был. Только она — рабочая косточка — разве может без дела? Она сидела день-деньской за пряжей, и все, понимаешь, на одном месте, у кадушки с водой. Дядя Вася эту бабку и заприметил. Нет-нет и зайдет к соседям будто за делом каким, а сам на бабку смотрит. …Ну, вылепил фигурку. Тут на него раздумье нашло — показывать ли? Еще на смех подымут! Все-таки решился, пошел сразу к управляющему. На счастье дяди Васи, управляющий тогда из добрых принялся, неплохую память о себе в заводе оставил… Поглядел он торокинскую работу, понял, видно, да и говорит: — Подожди маленько — придется мне посоветоваться. Ну, прошло сколько-то времени, пришел дядя Вася домой, подает жене деньги: — Гляди-ко, мать, деньги за модельку выдали! Да еще бумажку написали, чтоб вперед выдумывал, только никому, кроме своего завода, не продавал. Так и пошла торокинская бабка по свету гулять. Сам же дядя Вася ее формовал и отливал. И, понимаешь, оказалась ходким товаром. Против других-то заводских поделок ее вовсе бойко разбирать стали. Дядя Вася перестал в работе таиться. На дядю Васю глядя, другие заводские мастера осмелели — тоже принялись лепить да резать, кому что любо. Только недолго так-то было. Вдруг полный поворот вышел. Вызвал управляющий дядю Васю и говорит: — Вот что, Торокин… Считаю тебя самолучшим мастером, потому от работы в заводе не отказываю. Только больше лепить не смей. Сконфузил ты меня своей моделькой. А прочих, которые по торокинской дорожке пошли — лепить да резать стали, тех всех до одного с завода прогнал… …Каслинские заводы, видишь, за наследниками купцов Расторгуевых значились. А это уж так повелось — где богатое купецкое наследство, там непременно какой-нибудь немец пристроился. К турчаниновскому, скажем, наследству прилипли Кронеберги, к яковлевскому — Берги, а к расторгуевскому — подобрался фон-барон Меллер, да еще Закомельский. У этого Меллера была в родне какая-то тетка Каролина. Она будто Меллера и воспитала. Приезжала она к нам на завод. Кто видел, говорили — сильно сытая, вроде стоячей перины, ежели сдаля поглядеть. И почему-то эта тетка Каролина считалась понимающей в фигурном литье. Как новую модель выбирать, так Меллер всегда с этой теткой совет держал. Случалось, она и одна выбирала. В литейной подсмеивались: — Подобрано на немецкой тетки глаз — нашему брату не понять. Ну, так вот… уехала эта немецкая тетка Каролина куда-то за границу. Меллеру, видно, не до этого было либо он на барыши позарился, только облегчение нашим мастерам и случилось. А как приехала немецкая тетка, так сразу перемена делу вышла: визгом да слюной чуть не изошлась, как увидела чугунную бабушку. Меллер, видно, умишком-то небогат был, забеспокоился: — Простите-извините, любезная тетушка, — недоглядел. Сейчас дело поправим. И пишет выговор управляющему со строгим предписанием — всех новоявленных заводских художников немедленно с завода долой, а модели их навсегда запретить. Так вот и плюнула немецкая тетка Каролина со своим дорогим-племянничком нашим каслинским мастерам в самую душу. Ну, только чугунная бабушка за все отплатила. Пришла раз Каролинка к важному начальнику, с которым ей говорить-то с поклоном надо. И видит — на столе у этого начальника, на самом видном месте, торокинская работа стоит. Каролинка, понятно смолчала бы, да хозяин сам спросил: — Ваших заводов литье? — Наших, — отвечает. — Хорошая, — говорит, — вещица. Живым от нее пахнет. Пришлось Каролинке поддакивать: — О, та. Ошень превосхотный рапот. Пришлось Каролинке это проглотить. А тут любезный племянничек пеняет: — Что ж вы, дорогая тетушка, меня конфузите да в убыток вводите. Отливки-то, которые по вашему выбору, вовсе никто не берет. Совладельцы даже обижаются, да и в газетах нехорошо пишут: либо, говорят, в Каслях на этом деле сидит какой чудак с чугунными мозгами, либо оно доверено старой барыне немецких кровей. Кто-то, видно, прямо метил в немецкую Каролину. Может, заводские художники дотолкали… Теперь, конечно, это дело прошлое. С той поры много воды утекло. Полсотни годов прошло, как ушел из жизни с большой обидой неграмотный художник Василий Федорыч Торокин, а работа его и теперь живет. В разных странах на письменных столах и музейных полках сидит себе чугунная бабушка, сухонькими пальцами нитку подкручивает, а сама маленько на улыбе, вот-вот ласковое слово скажет: — Погляди-ко, погляди, дружок, на бабку Анисью. Давно жила. Косточки мои, поди, в пыль рассыпались, а нитка моя, может, и посейчас внукам-правнукам служит. Глядишь, кто и помянет добрым словом. Честно, дескать, жизнь прожила и, по старости, сложа руки не сидела. Али взять хоть Васю Торокина. С пеленок его знала, потому в родстве мы и по суседству. Мальчонком стал в литейную бегать. Добрый мастер вышел. С дорогим глазом, с золотой рукой. Как живая, поди-ко, сижу, с тобой разговариваю, памятку о мастере даю — о Василье Федорыче Торокине… Так-то, милочек! Работа — она штука долговекая. Человек умрет, а дело его останется. Вот ты и смекай, как жить-то. КОРЕННАЯ ТАЙНОСТЬ О нашем старинном златоустовском булате больше сотни годов разговор ведется, да все как-то на две стороны. Оно, видишь, как вышло. При крепостном еще положении сварили наши старики такую булатную сталь, против коей все тогдашние булаты в полном конфузе оказались. В те годы немецких приставников да прихлебышей по заводу порядком околачивалось. Немцам, понятно, охота была такую штуку за себя перевести. Они и пустили разговор: мы, мол, придумали и русских мастеров тому обучили. Только горного корпуса инженер Аносов этого не допустил. Он в книжках напечатал, что сталь сварили без немцев. Те все-таки не отпускаются. Всё едино, говорят, по нашим составам ту сталь сварили. Аносов на это отворот им дал и к тому подвел, что златоустовская булатная сталь и рядом с немецкими не лежала. Да еще добавил: коли непременно надо искать родню нашему булату, так она в тех старинных ножах и саблях, кои иной раз случается видеть у башкир и прочих народов той стороны. И закалка такая же. Нисколько она на немецкую не походит. Немцы видят: сорвалась эта петелька, за другую принялись. Им ведь всего дороже было, чтоб у вышнего начальства думки не завелось, что наши мастера сами могут хорошее придумать. Вот немцы подхватили разговор о башкирских ножах да саблях и давай к этому приплетать. У наших, видно, к той поре еще не прошла мода верить, будто все путное у нас непременно из какой-нибудь чужой стороны перенято. Так и пошел разговор, что инженер Аносов много лет ходил да ездил по разным кибиточным кузнецам и у одного научился булатную сталь варить. Которые пословоохотливее, те и вовсе огородов нагородили, будто Аносов у этого кузнеца сколько-то лет в подручных жил и не то собирался, не то женился на его дочери. Тем мастера и взял и тайность у него разведал. Аносову, может, лестно показалось, как его расписывают, — он и смолчал. Вот с той поры и пошла в ход эта немецкого плетенья безрукавка: Аносов не сам до дела дошел, а перенял чужую тайность и то обманом. Про заводских мастеров и помину нет. Им привезли готовенькое, они и стали делать. Никакой тут ни выдумки, ни заботы. Только безрукавка безрукавка и есть. Сними верхнее — сразу руки увидишь. А все-таки и до сих пор которые этого не разобрали. Про Аносова этак жалостливо рассказывают. Вот, дескать, какой человек был! Пяти ли, семи годов своей жизни не пожалел, по степям бродяжкой шатался, за молотобойца ворочал, а тайность разведал. Того в толк не возьмут, что Аносов был горного корпуса инженер. Таких, поди, в ту пору не сотнями, а десятками считали. При заводе тоже не без дела сидел. Выехать такому человеку на месяц — на два, и то надо у главного начальства спроситься, а тут, на-ка, убрался в степь на годы. Кто этому поверит? И кто бы отпустил его к кибиточным кузнецам в науку? По тем-то временам? Смешно слушать такое, да и зацепка одна есть. Вовсе надежная. С нее не сорвешься. Сколько ни крутись, а на нашем берегу будешь, на златоустовском, сам скажешь. Верное дело. Тут она, эта булатная сталь, зародилась, тут и захоронена. Какие старики про эту зацепку хорошо знают, они так рассказывали. Приехал Аносов, верно, в ту еще пору, как немцы в заводе силу имели, только сразу видно стало, что он их не больно боится и приверженности к немецкому не имеет. Рабочие, понятно, обрадовались. Кто помоложе, те в полной надежде: — Этот покажет немцам. Того и гляди к выгонке подведет. Потому — молодой, а в чинах. Руку, значит, имеет. Другие опять говорят: — Покажет — не покажет, а нашему брату заступа, потому — свой, русский и дело заводское, видать, понимает. Постараться: надо для такого человека. Старикам при крепостном-то положении больно много горького досталось, они и вышли маловерные. — Постараться, — говорят, — почему не постараться, а распоясываться не след. У кого коренная тайность по мастерству имеется, с этим погодить надо. Потому — недаром молвится: с барином по одной дорожке иди, а не забывай, что в концах разойдешься. Молодые слушать этого не хотят, кричат: — Как вам, старики, не совестно такое говорить. А те уперлись: — Больше вашего учены. Знаем, что барин может тебя под плети положить, под палки поставить, по зеленой улице провести, а ты его никогда. С тайностью, значит, погодить и погодить требуется. На том все-таки сошлись, что надо по работе стараться, как лучше. Сталь в ту пору по мелочам варили, и был в числе сталеваров дедушка Швецов. Он уж вовсе ветхий был, еле ноги передвигал. Варил он сталь с подручным парнем из своей же семьи Швецовых, как обычай такой держался, чтоб отец — сыну, дед — внуку мастерство передавал. Старик всегда варил хорошую сталь, только маленько разных статей, — вроде искал чего-то. Немецкие приставники это, видно, подметили и первым делом отобрали у старика его подручного, загнали парня в дальний курень, а на его место поставили какого-то немецкого Вилю-Филю. Старик на это своей хитростью ответил: стал варить, лишь бы с рук сбыть. Вот этот старик Швецов и приглядывался к Аносову, потом говорит: — Коли твоей милости угодно, могу сварить хорошую сталь, только дай мне подручного, коему могу верить в полную силу, а этого Вилю-Филю мне никак не надо. И рассказал, как было дело. Аносов выслушал и говорит: — Ладно, дед, охлопочу тебе внучонка, а немца пускай сами учат, чему умеют. Вскорости шум поднял с немецким начальством: почему порядок вверх ногами? Не на то вас сюда взяли, чтоб вы своих ребят у наших мастеров обучали. Немцы отбиваются, — нечему у старика поучиться. Ну, все-таки уступили. Старый Швецов рад-радехонек, а молодой пуще того. Оба в полную силу стараются, Аносов похваливает: — Старайся, дедушка. Старик в задор вошел: — Дай срок, я тебе такую сварю, как на старинных башкирских ножах. Видал? С этого и началось. Разговор в самую точку попал, потому Аносов давно ножами да саблями старинной работы занимался. Обрадовался Аносов и объявил: — Коли сваришь такую, тебя и внучонка на волю выведу. Будь в надежде. Что и говорить, как при таком обещании люди стараются. Дедушка Швецов из заветного сундучка какие-то камешки достал, растолок их в ступке и стал подсыпать в каждую плавку. Норовит сделать это без Аносова. Внучек спрашивает: — Что это, дедушка, подсыпаешь? Почему от Аносова таишься? Старик объясняет: — Верно, парень. Мне и самому вроде стыдно перед Аносовым, а не могу иначе, потому — тайность эта коренная. Тятя покойный с меня заклятие взял, чтоб до смертного часа никому не показывал. А смертный час придет — велено передать надежному человеку, только непременно из своего брата — из крепостных, а барину никак. Хоть золотой будь. Так и работали они, с потайкой от Аносова. Старик на верную дорогу вышел да не дотянул. Сварил раз сталь и говорит внуку: — Пойдем поскорее домой. Не выварил, видно, я своей воли, в крепостных умирать привелось. Пришли домой. Старик первым делом заклятие с внука взял. Такое же, как с него брал отец. Одно прибавил. — Коли на волю выйдешь, действуй, как знаешь. Этого сказать не умею. Потом старик открыл свой заветный сундучок, а там у него разные руды оказались. Объяснил, где какую искать, коли нехватит, и то рассказал, от какой крепости прибавляется, от какой — гибкости. Одним словом, по порядку, а дальше и говорит: — Теперь мне этими делами заниматься не годится, беги за попом! Внук так и сделал, — и старик не задержался, в тот же вечер умер. Похоронили старого мастера Швецова, а молодой на его место. Парень могутный, в полной силе, и сноровка по делу имеется. Без подручного, конечно, ворочает, а сам по дедушкиной дорожке все вперед да вперед идет. Аносов тоже не без дела сидел. Бился над тем, как лучше закалять сталь из швецовских плавок. Долго не выходило. Ну, попал-таки в точку. Заводской же кузнец надоумил. Вот тогда и вышел тот самый булат, коим наш завод на весь свет прославился. Аносов, может, и не заметил, что плавка-то уж после старика доведена. Все-таки слово свое не забыл, стал хлопотать вольную молодому мастеру. Не скоро дали, да еще пришлось обещание дать, что ни на какой другой завод он не пойдет. Швецов, понятно, такое обещание дал, а сам думает, что за воля без выходу! А тут еще одна спотычка получилась. Он, этот молодой Швецов, по делу часто бывал у Аносова в доме. Аносов в ту пору уже семейный был. Ребятишки у него бегали, и была у них в услужении девушка Луша. С собой ее Аносовы привезли. Вот эта девушка и приглянулась Швецову. Домашние, понятно, отговаривали парня. — В уме ли ты? Она, поди-ка, крепостная Аносовых. С какой радости они тебе ее отдадут. Да и на что тебе нездешняя? Мало ли своих заводских девок. Разговаривать о таком все равно, что воду неводом черпать. Сколь ни старайся, толку не будет. Не родился еще тот мастер, коему эта тайность ведома, почему одного к этому тянет, а к другому нет. Не послушался Швецов своих семейных, сам свататься пошел. Аносов помялся и говорит: — Это как барыня скажет, а я не могу. Барыня поблизости случилась, услышала, зафыркала: — Это еще что за выдумки. Чтоб я свою Лушу ему отдала. Да она у меня в приданое приведена. С девчонок мне служит, и дети к ней привыкли! — И на мужа накинулась: — Чему ты потворствуешь? Как он смеет к тебе с таким делом приходить? Аносов объясняет: мастер, дескать, многое полезное сделал, — а барыня свое: — Что ж такое? Сталь сварил! Завтра другого поставишь, он сварит! А Лушке я покажу, как парней приманивать! Тут вот Швецов и понял, что и вольному коренную тайность для себя хранить надо. Он и хранил всю жизнь. А жизнь ему долгая досталась. Без малого не дотянул до пятого года. Много на его глазах прошло. Аносов отстоял златоустовский булат от немецкой прихватки, до тонкости рассказал, как тому булату закалку вести. С той поры булатная сталь и получила прозванье — аносовская, а варил ее мастер Швецов. Потом Аносовы уехали и Лушу с собой увезли. Говорили, что это немцы подстроили, только Аносов тоже себя не уронил: вскорости генеральский чин получил и томским губернатором сделался. А тут и немцам выгонка полная вышла, и Аносов будто в этом большую подмогу сделал. Из старинных начальников про него больше всех заводские старики поминают и всегда добрым словом: — Каким он там губернатором был, нам неведомо, а по нашему заводу на редкость начальник был и много полезного от него видели. Аносов недолговеким оказался. При крепостной еще поре умер. После его смерти немцам сподручнее стало плетешок свой плести насчет булата. А это им после выгонки-то вот как понадобилось. Ну, какие! На заводе сколько годов сидели, а самую знаменитую сталь сварить не умеют. Они и пустили в ход отговорку: — Мы старинным оружием не занимались, а коли надо, так еще лучше сварим. И верно, стали делать ножи да сабли по отделке вроде наших златоустовских. Только в таком деле с фальшью недалеко уйдешь. Немцам пришлось это на себе испытать. Была, сказывают, выставка в какой-то не нашей стороне. Все народы работу свою показывали и оружие в том числе. Наш златоустовский булат такого места не миновал. А немцы рядок с нашими свою подделку поставили и хвалятся: — Наш будет лучше. Спор, понятно, поднялся. Народу около того места со всей выставки набежало. Тогда наши выкатили станочек, на коем гибкость пробуют, поставили свою саблю вверх острием, захватили рукоятку в зажим и говорят: — А ну, руби вашими по нашей! Поглядим, сколько у вас целых останется! Немцы увиливать стали, а нос все-таки кверху держат: — Дикость какая! Тут не базар, поди-ка, не ярмарка, а выставка! Какая может быть проба? Повешено, — гляди! Тут, спасибо, другие народы ввязались, особливо из военного слою. — При чем, — кричат, — ярмарка? Сталь — не зеркало, — в нее не глядеться! Русские дело говорят, — давай пробу! Немцы посовались, посовались, сбегали куда-то, потом говорят: — Сейчас придет наш человек и будет русскую саблю рубить. Над этим, понятно, все засмеялись. — Такого, — говорят, — правила нет, чтоб хозяева при споре сами свою работу пробовали. Ни вас, ни русских к этому делу не допустим. Своих судей выберем и найдем, кому рубить. Так и сделали. Выбрали от всех народов, какие тут случились, по человеку в судьи, а на рубку доброволец выискался. Вышел какой-то военный, вроде барина, с сединой уж, ростом невелик, а кряжист, и говорит: булаты, дескать, знаю и к рубке привычен. Показал судьям какие-то бумаги. Те поглядели, головами показывают: — Лучше быть невозможно. Потрудись, пожалуйста! Подали этому чужестранному человеку немецкую саблю. Хватил он с расчетом концы испытать. Глядь: у немецкой сабли кончика не осталось. — Подавай, — кричит, — другую! Эта не годится. Подали другую. На этот раз приноровился серединки испробовать. И опять с первого разу у немецкой сабли половина напрочь. — Подавай, — кричит, — новую! Подали третью. Эту направил так, чтоб сабли близко рукояток сошлись, а конец такой же: от немецкой сабли у него в руке одна рукоятка и осталась. Все хохочут, кричат: — Вот так немецкий булат! Дальше и пробовать не надо. Без судей видим, чего он стоит! Наши все-таки настояли, чтоб до конца довели пробу. Укрепили немецкую саблю в станок, и тот же человек стал по ней нашей златоустовской саблей рубить. Рубнул раз — кончика не стало, два — половины нет, три — одна рукоятка в зажиме осталась, а нашей никакого изъяна, даже знаков на ней нет. Тут все шумят, в ладоши хлопают, на разных языках вроде как «ура» кричат, а этот рубака вытащил кинжал старинной работы, с золотой насечкой, укрепил его в станке и спрашивает: — Можно мне по такому ударить? Наши отвечают: — Сделай милость, коли кинжал не жалко. Он и хватил со всего плеча, — и что ты думаешь? На кинжале зазубрина до самого перехвата, а наша сабелька, какой была, такой и осталась. Тут еще натащили оружия, а толк один: либо напрочь наш булат то оружие рубит, либо около того. Рубака тогда оглядел нашу саблю, поцеловал ее, покрутил над головой и стал по-своему говорить. Нашим переводят, конечно. Он, дескать, в своей стороне знаменитый по оружию человек, и накоплено у него множество самого редкого, а такого булату ему и видеть не доводилось. Нельзя ли эту саблю купить? Денег он не пожалеет. Наши, ясное дело, скупиться не стали. — Прими, — говорят, — в памятку о нашем заводе. Хоть эту возьми, хоть другую выбери. У нас без обману. Один мастер варит, только в отделке различка есть. Ножны ему тоже подарили, с выкладкой под старое серебро. Он благодарит со всякой тамошней обходительностью, а наши втолмливают: — Златоустовский завод, златоустовские мастера. Чужестранный человек, хоть рубака первостепенный, а по-нашему не может. Бормочет, а смешно выходит. Так он взял да и выкладку на ножнах поцеловал: очень, дескать, превосходно. На том и расстались. Немцы в ту же ночь свой позор спрятали, вовсе другое выставили и людей не тех поставили. Будто ничего и не было, только это им не прошло. В народе на выставке долго разговор об этом испытании держался. Мастеру Швецову сказывали, как аносовский булат по всему свету гремит. Швецов посмеивался и работал, как смолоду, одиночкой. Тут, как у нас по заводам говорится, волю объявили: за усадьбу, за покос, за лесные делянки деньги потребовали. Швецову к той поре далеко за полсотни перевалило, а он все еще в полной силе. Семью он давно завел, да это ему как-то не задалось. Видно, не зря молвлено: «Маша — не Луша, — каша не та, и ребята другие». Приглядывается мастер Швецов, как жизнь при новом положении пойдет, а хорошего не видит. Барская сила иструхла, зато деньги крепко в гору пошли, и жадность на них появилась. Мастерством не дорожат, лишь бы денег побольше добыть. В своей семье раздор пошел. Который-то из сыновей бросил работу в литейном и перешел в объездные. «Там, — говорит, — дороже платят и сорвать можно». Швецов из-за этого случая даже от семьи отделился, ушел жить в малуху. К нему тут немцы полезли. Они, видать, хоть про степных кузнецов рассказывали, а сами понимали, в котором месте тайность искать. Вот и стали подсылать к Швецову. Когда немцев же, когда подставных из наших, а повадка у всех одна. Набросает такой перед мастером груду денег и говорит: — Деньги твои — тайность моя. Швецов только посмеется: — Как бы на эту горку петуха посадить, так он бы хоть караул закричал, а мне что делать? Не красным товаром торговать, коли смолоду к мастерству прирос. Забирай-ка свое да убирайся с моего. На том и разделимся, чтоб другой раз не встретиться. Прошло еще годов близко сорока, а все мастер Швецов булатную сталь варит. Остарел, конечно. Подручные у него есть, да не может выбрать надежного. Был один паренек хороший, так его в тюрьму загнали. Книжки будто не такие читал. Старик этому не поверил, ходил хлопотать за парня, так куда тебе. Крик подняли: — Вперед такого и говорить не смей. Тут и самого старика изобидели: дедушкину росчисть отобрали. Росчисть не больно завидна была. В доброе лето на одну коровенку сена поставить, да привык к ней старик. Вот и пошел опять по начальству. Там помянул, что на заводе работает полных семь десятков лет, варит тот самый булат, которым завод на весь свет прославился. К этому добавил: — И мои капельки в том булате есть. Начальство это слово на смех подняло: — Зря, дед, гордишься. Твоего в этом деле одна привычка. Остальное в книгах написано, а у нас в заводском секрете особая запись Аносова хранится. По ней кто хочешь булат сварит. Старика это сильно задело. — Неуж, — спрашивает, — мою работу ни во что ставите? — Во столько, — отвечают, — и ставим, сколько поденно получаешь. — Коли так, — говорит Швецов, — так и варите по своим записям, а только аносовского булату вам больше не видать. С тем и ушел. А начальники посмеиваются: — Разгорячился старичина! Вишь, как о себе думает! Вскоре хватились однако. Кого ни поставят к варке, толку не выходит. Главный начальник приказал послать за стариком, а тот ответил: — Неохота мне, да и ноги болят. — Привезти его на моей паре, — приказал начальник, а сам посмеивается: — Пусть старик потешится. Швецов и на это не поддался: — Пусть сам начальник ко мне приедет, ему привычнее на лошадях кататься. Начальник зашумел: — Как он смеет такое говорить. Подо мной таких-то, как он, тысячи, а я ему кланяться стану. Никогда этого не дождется. Начали опять пробовать. Выходит булат, да не такой. Как говорится, дальняя родня, с коей век не видался, и прозвище другое. А уж пошел разговор, что в Златоусте булатную сталь варить разучились. Начальник вовсе посмяк, стал подлаживаться к мастеру Швецову, пенсию ему хорошую назначил, сам к нему пришел, деньги большие сулил, а Швецов его укорил: — Все-то вам деньги да деньги! Да я ими мог бы угол завалить, кабы захотел! Тайность моя не продажная. Ее добром отдают, только не всякому. Вот если выручишь из тюрьмы моего подручного, будет он вам аносовский булат по моим составам варить, а я вам не слуга. Хлопотал ли начальник за того парня, сказать те умею, только Швецов так никому и не оставил свою тайность. Томился, сказывают, перед смертью, а все-таки в заветном сундучке у него пусто оказалось. Пыль даже вытряс, чтоб по ней не добрались. Берег, значит, свою тайность от тех, кто его мастерство поденщиной мерил и работу всей его жизни ни во что поставил. Так и унес с собой тайну знаменитого булата. И как осудишь за это старика. Вздохнешь разве: — Эх, не дожил человек до настоящих своих дней. Ныне вон многие народы дивятся, какую силу показало наше государство, а того не поймут, что советский человек теперь полностью раскрылся. Ему нет надобности свое самое дорогое в тайниках держать. Никто не боится, что его труд будет забыт либо не оценен в полную меру. Каждый и несет, кто что умеет и знает. Вот и выходит сила, какой еще не бывало в мире. Такая сила любую тайность найдет. Л. Татьяничева ПАВЛУ ПЕТРОВИЧУ БАЖОВУ Стихотворение Это было в дальнем детстве. Помню, сумерки густели. Не добравшись до Сысерти, Мы с отцом к костру присели. Землю снег покрыл обновой. Было холодно и вьюжно. Пахло смолкою сосновой. В котелке варился ужин. Раздвигая лапы веток, Вышел из лесу прохожий. Он на деда-самоцвета Показался мне похожим. Борода в снежинках мелких. Ясный, с мудрыми глазами, Подошел бесшумней белки, Встал, как в сказке, перед нами. — Мир вам, — молвил. — В зимний вечер Хорошо горят поленья… — Близко держишь путь, далече ль! — Я в пути, считай, с рожденья! — Слово за слово беседа Затянулась до полночи. Вдруг с большой ладони деда Засветились огонечки. — Что за чудо? — я спросила. — Как достал ты их? Откуда? — Это, дочка, изумруды. Наших гор краса и сила. — Чистый, радостный для глаза, Этот камень как зовется? — Называется алмазом, Он и уголь — дети солнца. Я спросила: — Расскажи мне, Где скрываются они. В горных недрах, в рудных жилах? — В сердце, дочка, загляни! Нет сокровищ благородней, Сколько в мире не ищи. Чем сокровища народной Русской песенной души. А про камни знать охота: Самоцветы — здесь — везде, Камню блеск дает работа. Красоту ищи в труде! Л. Чернышев КЛЮЧ ЗЕМЛИ Стихотворение Есть камень — ключ земли. До времени его никому не добыть: ни простому, ни терпеливому, ни удалому, ни счастливому. А вот когда народ по правильному пути за своей долей пойдет, тогда тому, который передом идет и народу путь кажет, этот ключ земли сам в руки дастся.. Тогда все богатства земля откроются, и полная перемена жизни будет… П. БАЖОВ Передо мной поднялся снова Урал седых, далеких лет Вот в этом томике Бажова, Где каждый сказ как самоцвет… Лежал Урал медведем сонным, Прикрыв богатства гор и рек, А в рудниках с тяжелым стоном Во мгле трудился человек. Он строил пышные хоромы, Где жил заводчик, генерал. А сам в землянке, на соломе, Под плач детишек умирал. Но, умирая, верил: будет Счастливой жизнь! Пройдут года, Расправив плечи, выйдут люди На путь свободного труда… С такой же светлою мечтою, Когда снега мели вокруг, Васенка круглой сиротою Шла без друзей и без подруг. И часто ночью, до рассвета Она шептала: «Ключ земли! Ключ правды, счастья… где ты, где ты? Тебя найти мы не смогли…» Но если б бедная девчонка Открыть глаза могла сейчас, Услышать смех свободный, звонкий, Взглянуть на блеск ребячьих глаз, Увидеть комбинат металла, Пройтись по светлым корпусам, Она бы сказкой жизнь считала, Она б не верила глазам. На месте сумрачных подвалов Дворцы культуры там и тут, В тайге, на севере Урала Сады фруктовые цветут… Везде плоды народной власти, Повсюду ленинский размах. Ключи свободы, мира, счастья В надежных сталинских руках! Л. Преображенская АВТОРУ «МАЛАХИТОВОЙ ШКАТУЛКИ» Стихотворение Вы книгу раскрыли, читая. Пусть автор еще незнаком, Он рядом, он сказ начинает Уральским своим говорком. Народное меткое слово. С хитринкой внимательный взгляд. Хранят они мудрость народа — Чудесный волнующий клад. Все в книге любовью согрето. И если вы сердцем чисты, В шкатулку камней-самоцветов Для вас превратятся листы. Они вам помогут увидеть В песчинке простой красоту, Все силы отдать для народа И сделать крылатой мечту. * * * Искателем добрым и зорким Он к людям всю жизнь приходил. Их дар — задушевное слово В труде неустанном гранил. Читай, перечитывай снова, И слово алмазом сверкнет: В нем правда и мудрость и сила, В нем сердце поэта живет. Ив. ИВАНОВ У КОСТРА Стихотворение Застилает сумрак долы, Кручи синих гор. Над рекой горит веселый Лагерный костер. Блещет ярким оперением Вверх простертых крыл… Опустивши на колени, Книгу чтец закрыл. Заискрясь, качнулось пламя. Свет на книгу лег, Золотя ее названье — «Каменный цветок». Размечтались, видно, дети, Тихо у костра. Протянулась в сумрак чья-то Детская рука… Под горой на перекатах Плещется река. С крутояра тень нависла… Кажется, что вот Той горы Хозяйка вышла, Чудится, поет: «Отыщи мой след в долине, На уступах гор. Много тайн храню поныне Здесь я с давних пор. А сокровищ сколько разных Во дворце моем! Все открою для отважных Сердцем и умом». Не забудут сказ тот — песню Дети. Подрастут — Не отступятся, чудесный Клад земной найдут. К тайнам сыщут след пытливым Молодым умом, Чтоб была еще счастливей Жизнь в краю родном. Евг. Манько БОЛЬШОГО СЕРДЦА ЧЕЛОВЕК Стихотворение Народ — на несколько кварталов. Идут еще хоть раз взглянуть. Урал, скорбя, певца Урала В последний провожает путь. День сумрачен не от ненастья, Не оттого, что сыплет снег, — Ушел от нас художник, мастер, Большого сердца человек. Оркестров траурные звуки. И слезы сдерживать нет сил. Любил он золотые руки, Смекалку русскую любил. Идут, Идут за гробом люди — Старик, рабочий, пионер, — Среди живых живым он будет, Душ человечьих инженер. В. Кузнецов КАК ЧЕЛОВЕК ЖИВИНКУ СВОЮ НАШЕЛ Жил у нас на Урале-земле человек один. Росту он был невысокого да и в плечах неширок был. Но глаза воды небывалой. Серые да глубокие. Так и притягивали к себе человека. Силу такую имели. От старых — бывалых людей слыхивал он: есть на свете большая мудрая книга. Только глазом ее не всякий увидеть может и в руки не всякий возьмет. Она, книга эта, маленькими крупинками по всей земле нашей, по глубинам жизни народной рассыпана. Кто соберет да соединит крупинки эти — радость большую народу принесет. Только для этого умельцем большим быть надо. Живинку свою надо иметь. Засела Петровичу думка про книгу Мудрую. Смолоду крепко, засела. Пораздумал да поразмыслил Петрович и, как топором отрубил, снарядил котомку, вскинул ее на загорбок и в путь-дорогу отправился. По Урал-земле пошел живинку свою искать да уменья накапливать. Где только побывать не довелось Петровичу! Вдоль и поперек исходил он Урал-землю. От Благодать-горы и до Магнит-горы. От равнин сибирских и до лесов башкирских. С кем повстречаться не приходилось! С лесорубами да углежогами, с горнорабочими да камнерезами, с мастерами-рудознатцами, и добытчиками. Ремесла ихние изучал, к житью-бытью ихнему приглядывался. Во всяком деле до самого корня добраться хотел. Видят люди — с умом да с понятием большим человек. По глазам видно, по словам слышно. Всяк норовил к себе зазвать Петровича, за счастье большое почитал. Откажись Петрович — обида глубокая человеку будет. Да и в своем дому человек словоохотливее бывает. Зазовет Петровича, скажем, сталевар старый и про деда своего рассказ поведет. Как они, мастера златоустовские, самолучшую по всему миру сталь — булат начали варить. Немцам носы утерли. Хотели они, немцы-то, наше за свое выдать. Не тут-то было! Сорвался ихний крючок с нашей петельки. Камнерез какой зазовет, про свое ремесло речь поведет. «От отца, от деда, — скажет, — ремесло мне это перешло. По наследству, значит. Как сказывали они про камни-то самоцветы, так в точности оно и выходит. У всякого камня-самоцвета — свой характер. Всякому грань своя нужна и полер свой требуется. Сумей нужную грань самоцвету дать, полер навести, какой он любит, — сразу оживет он да переливами всякими заиграет. Слыхивал, может, про Данилушку-сироту? Из малахит-камня цветы живые делать умел. Вот мастера-умельцы были какие! Даром што подневольные, крепостные, а руки вот — золото…» Про Медной горы Хозяйку сказывали Петровичу. Про дворцы-палаты ее подземные. Про змея — великого Полоза говорили, который золото от богатеев жадных укрывал, а бедным людям указывал, которые сами для себя его добывали. Много наслышался Петрович от старого дедушки Слышко, что сторожем на Думной горе был. Вот уж горазд был сказывать-пересказывать! Век бы его слушал! То он сказочку-побывальщинку скажет да присловьицем-поговорочкой ее сдобрит. То издевочку хлесткую про заводчикова приказчика ввернет. То и песенку старинную пропоет. Петрович все слушает. Которое в памяти держит, а которое в книжечку свою записывает. Записывает, а сам думает: «Вот они где Мудрой-то книги крупиночки собираются! Отыскал я вас, камушки мои самоцветные! Живинку свою нашел! Сама она поймала меня, живинка-то! Давно подцепила». Взялся Петрович за камушки-крупиночки свои драгоценные. Грани дает, полер наводит. Видит — тонкое это ремесло. Сноровки большой требует. Рука чуток поспешила, глаз недосмотрел — глядишь, и оплошка получилась. Тут-то и вспомнил Петрович старого камнереза слова: «У всякого камня-самоцвета — свой характер. Всякому грань своя нужна и полер свой требуется». Ожили камушки-самоцветы под рукой Петровича. Заиграли переливами разными. Всеми цветами зацвели. Стал думать Петрович, как бы сохранить да сберечь их. Польза большая народу будет. Сделал он своеручно Шкатулку Малахитовую. Из самого лучшего малахиту уральского. И такая она получилась!.. Ни в сказке не скажешь, ни пером не опишешь. Собрал Петрович сокровища свои и в Шкатулку Малахитовую по порядочку уложил. И пошла Шкатулка Малахитовая по Урал-земле нашей. От большого до малого города, от поселка рабочего до села колхозного. По рукам народным пошла. Благодарят Петровича люди: — Славным подарочком одарил ты нас, Петрович! Спасибо-тебе за подаренье, за Шкатулку твою Малахитовую! Нам все видать в ней. И Урал-земля наша, щедрая да богатая, как в зеркале отражается. И люди видны наши русские, испокон веков сильные да смелые, умные да умелые, каких по всей земле не сыщешь… Дошла Шкатулка Малахитовая и до Москвы-столицы. До Сталина самого дошла. Высокой наградой Сталин Петровича наградил. * * * Так оно и выходит. У всякого человека своя живинка быть должна. Радуйся, ежели она тебя подцепила. Не упускай! Большую силу имеет она. Высоко человека поднять может. СЛОВО ЧИТАТЕЛЯ В. Захаров, сталевар Магнитогорского металлургического комбината имени И. В. Сталина ЗА ЧТО Я ЛЮБЛЮ БАЖОВА С «Малахитовой шкатулкой» я впервые познакомился, будучи еще учеником Магнитогорского ремесленного училища. Прекрасные сказы П. П. Бажова сразу полюбились мне своей простотой, художественностью, народной мудростью. Нарисованные писателем образы уральских мастеров-трудолюбов стали для меня родными и близкими. Иванко-Крылатко, камнерез Данила, горный мастер Степан и многие другие воплощают в себе черты, характерные для русского человека: любовь к труду, смелость творческой мысли, верность народу, жизнерадостность и стойкость. Сейчас, в советское время, эти качества раскрылись в полной своей красоте и широте. Скажу о работе сталевара. Только тот, кто постоянно борется за развитие техники, творчески совершенствует процесс сталеварения, может итти в ногу с жизнью, варить высококачественную сталь. Быть рабочим в наше время — это значит творчески дерзать, стремиться в завтрашний день. И хотя большинство сказов Павла Петровича Бажова рассказывают о старом Урале, они помогают нам, внукам и правнукам Иванки-Крылатки, уверенно шагать в будущее. Больно сознавать, что ушел от нас замечательный писатель П. П. Бажов, что «Малахитовая шкатулка» никогда больше не пополнится новыми произведениями. Но то, что нам оставил писатель, мы бережно сохраним и передадим следующим поколениям как нержавеющее оружие в борьбе за нового человека. Ив. Ногтев, художник-гравер ИСТОЧНИК ТВОРЧЕСКОГО ВДОХНОВЕНИЯ Помнится мне, когда я впервые познакомился со сказами Павла Петровича Бажова, то получил такое наслаждение, как будто полюбовался на россыпи наших уральских самоцветов. Было в этих сказах что-то особенное, самобытное, вдохновляющее на труд, утверждающее веру в великую силу народа-труженика, народа-умельца, в силу народного таланта. Произведения П. П. Бажова — одно из замечательных явлений советской литературы. Я не раз возвращался к чудесным сказам Бажова и всегда испытывал подлинное наслаждение. Они подкупали меня новизной темы, манерой художественного изложения и сильными, прекрасными образами героев труда, простым, понятным языком, глубоко народным и чистым, выразительно и сочно передающим колорит уральского быта. Чтобы так писать, надо быть хорошим человеком, трудолюбивым и терпеливым, строгим к своему делу; надо любить и понимать трудовой народ, ценить труд, любить свой родной край — Урал. Таким и был Павел Петрович Бажов. Герои его произведений — это, прежде всего, люди труда — могучие, сильные, красивые душой и телом, умные и сметливые, страстно любящие свою родину и гневно ненавидящие врагов, трудового народа. Героям произведений Бажова хочется подражать, хочется так же, как они, быть трудолюбивыми, смекалистыми, к любому делу подходить творчески, с живинкой. Я, как художник-гравер, в произведениях Павла Петровича всегда нахожу освежающий источник вдохновения. Сказы пробуждают во мне новые оригинальные мысли, вызывают яркие чувства и образы. Все это помогает в творческой работе. Не случайно, конечно, темой творчества многих художников-граверов являются сказы Павла Петровича Бажова, точно так же, как темой сказа Павла Петровича «Иванко-Крылатко» явился искусный мастер рисунка по металлу, златоустовец Иван Бушуев. В этом собственно, может быть, и кроется секрет эмоционального воздействия сказов П. П. Бажова, — в кровной связи его произведений с подлинной действительностью. Корни его творчества в самой глубине народной. Сам выходец из народа, он в своих произведениях воплотил его духовную красоту, народную мудрость. За это мы ценим П. П. Бажова, за это он дорог нам. Утрата такого замечательного писателя и человека, каким был Павел Петрович Бажов, — очень тяжелая и большая для нас утрата. Но живы его произведения, воплотившие его безграничную любовь к народу, к родному Уралу. Ник. Косиков, директор Златоустовского городского музея СКАЗЫ ИЗ ЖИЗНИ В одном из своих чудесных сказов Павел Петрович говорит: «Работа — она штука долговекая. Человек умрет, а дело его останется…» Так же живет и будет жить дело Бажова. Оно будет жить в его сказах, статьях, очерках, во всем его литературном наследстве. Посетители нашего городского музея больше обычного задерживаются и подолгу любуются украшенным златоустовским оружием, восхищаются затейливой вязью орнаментов, изображениями отдельных фигур и целых групповых сцен, исполненных на металле искусными руками златоустовских мастеров-граверов. Особый интерес всегда вызывают работы на клинках замечательного художника, большого знатока рисунка на металле Ивана Бушуева. Исполненные более века тому назад, его работы и сейчас остаются предметом восхищения. Многие посетители обращаются к нам с вопросом: — А не тот ли это Иван Бушуев, о котором писатель Бажов в сказе «Иванко-Крылатко» говорит? Приятно видеть, как после утвердительного ответа радуются люди, чувство благодарности к писателю охватывает их. И они с еще большим интересом рассматривают крылатых коньков на бушуевских шашках. Литературный образ, который раньше казался каким-то сказочным, тут, у витрин и стендов, вдруг становится реальным, как бы ощутимым. Посетителей уже в равной степени интересует и Иван Бушуев — художник по металлу, и Павел Бажов — сказитель. И мы рассказываем: Павел Петрович — писатель, большевик, коммунист. Всю свою жизнь он боролся за правдивое, реалистическое искусство. В своем творчестве он, опираясь на подлинные исторические факты, создавал живые, полнокровные образы рабочих людей — представителей трудового народа. Златоустовская оружейная фабрика была открыта 135 лет тому назад. Оружие, выделываемое фабрикой, особенно украшенное, быстро завоевало славу и всеобщее признание. В числе первых мастеров гравюры был талантливый рисовальщик Иван Бушуев, по праву считающийся одним из зачинателей граверного дела. Клинки, украшенные Бушуевым, хранятся как государственное достояние в Московской Оружейной Палате, есть они и во многих музеях страны, являясь их подлинным украшением. Известно, что при организации фабрики, царское правительство, не надеясь на отечественные кадры, пригласило в качестве учителей мастеров-иностранцев. Но златоустовские граверы были куда искуснее иностранцев. В 1826 году в журнале «Отечественные записки» говорилось, что иностранные мастера «ограничиваются арматурами и гирляндами, не осмеливаясь выделывать золотом фигур или групп, напротив того в Златоусте рисуются на клинках целые баталии и мифологические происшествия». Иван Бушуев в совершенстве владел техникой рисовки на стали. Но не только в этом достоинство его работы. Работы Бушуева поражают живостью рисунка, своеобразием тематики. Он любил природу, любил свою родину — и это нашло отражение в гравюрах художника. Все это прекрасно знал и понимал Павел Петрович Бажов. С исключительной силой выразительности и образности он создал замечательный портрет русского умельца, живой, бессмертный образ Иванки-Крылатки. Непосредственное отношение к Златоусту имеет и сказ Павла Петровича «Коренная тайность». Он посвящен талантливейшему русскому инженеру Павлу Петровичу Аносову и его помощнику Николаю Ивановичу Швецову. Когда мы рассказываем посетителям музея о великом металлурге, творце булата П. П. Аносове, то всегда излагаем кратко содержание бажовского сказа «Коренная тайность», потому что точнее и интереснее не расскажешь. Иногда некоторые посетители спрашивают: — Правда ли, что Аносов много путешествовал, что целых пять лет провел на Востоке и оттуда привез секрет производства булатной стали? Мы уже догадываемся, откуда зародился такой вопрос, а порой и сами посетители прямо ссылаются на «Тайну булата» Е. Федорова, как на источник таких сведений. Очень неудобно бывает нам за измышления в «Тайне булата». И нам еще раз приходится убеждаться, что значит историческая правда, какова ее великая сила и как уважает народ писателя за правду и осуждает за вымыслы. Посетители тысячу раз благодарны П. П. Бажову за великую правду сказа «Коренная тайность». Мы показываем им труды самого П. П. Аносова, напечатанные в «Горном журнале», выписки из архивных материалов, дневники талантливого металлурга и другие документы, подтверждающие, что именно он, Аносов, а не кто иной, является подлинным творцом булата, и ни у кого он не заимствовал секрета его производства, ни откуда не привозил. Жизненный путь инженера-металлурга, творца и труженика убедительно свидетельствует об этом. Это путь пытливого, смелого исследователя, опиравшегося в своей работе на большой практический опыт, природную сметку русских мастеровых, таких, например, каким был Н. И. Швецов. Очень ярко и убедительно показал Павел Петрович в своем сказе несостоятельность разговоров о том, что «Аносов много лет по разным кибиточным кузнецам ходил да ездил и у одного такого и научился булат варить». Легенда о привезенном со стороны секрете булата рассыпается, как карточный домик. Основываясь на достоверных исторических фактах, П. П. Бажов начисто отметает ложные выдумки об иностранном происхождении аносовского булата. На этом примере вновь убеждаешься, как глубоко изучил писатель историю своего родного Урала, как он высоко ценил историческую правду, точность. Убеждаешься, что огромное значение творчества замечательного писателя-патриота состоит прежде всего в том, что он, выходец из народа, любил и понимал народ, верил в него и его сделал героем своих «долговеких» произведений. В. Колчин, техник завода имени В. И. Ленина НАРОДНЫЙ ПИСАТЕЛЬ Это было совсем недавно, в дни перед выборами в местные Советы РСФСР. Закончив проверку списков избирателей по своему округу, мы с товарищем, членом избирательной комиссии, зашли в комнату отдыха. Там за длинным столом с журналами и газетами сидело несколько человек. На шум наших шагов некоторые из читающих подняли на мгновенье головы и глаза их, глаза углубленных в чтение людей, как бы сказали нам: «Тише, товарищи». Мы, неслышно ступая, прошли к столу, взяли журналы и погрузились в чтение и в строгую тишину, нарушаемую лишь шелестом страниц да еле слышной мелодией, передаваемой по радио. Я встретил в журнале интересный рассказ и увлекся им. Вдруг в комнате громко прозвучали задорные слова: — Поймай, поймай!.. Догони!.. Я поднял глаза и увидел, что в комнате произошла большая перемена. Никто уже не читал, и забытые журналы остались открытыми. Юноша, сидевший рядом с радиоприемником тихонько вращал регулятор, стараясь найти положение, при котором звук был бы сильным и чистым. По радио передавали композицию «Хозяйка Медной горы» по сказу Павла Петровича Бажова. Я не раз слышал эту композицию и хорошо помнил ее. Но сейчас, сидя в кругу разнообразных по возрасту и по профессиям людей, я воспринимал ее иначе, чем раньше. Я полнее и глубже понимал музыку композиции, слова ее героев, когда видел в глазах и у юноши-ремесленника, и у девушки, сидящей за столом дежурного по комнате отдыха, и у знакомого мне старичка Зотова, токаря, ветерана завода им. Ленина, и у сидящего рядом товарища одинаково глубокий интерес. Вниманием всех присутствующих овладели образы чудесного сказа П. П. Бажова. В эту минуту я отчетливо и сильно ощутил, что значит произведение народного писателя. Простой, лаконичный и в то же время красочный язык героев сказа доходил до сознания и проникал в самое сердце и молодого, только что вставшего к станку паренька, и умудренного житейским опытом токаря Зотова. Сказ, рисующий тяжелый подневольный труд на фоне величественной уральской природы и неиссякаемую энергию и талант народа, стремящегося к светлой жизни, волновал всех — и представителей старого поколения, испытавшего на своих плечах тяжесть произвола горнозаводчиков, и молодых, выросших за годы Советской власти, людей. Когда передача окончилась, между ремесленником и старичком Зотовым возникла дружеская беседа. Я слушал их разговор и думал о силе сказа. О богатом таланте Павла Петровича Бажова, вызвавшего теплую беседу, которая сблизила незнакомых друг другу до этого людей. Смерть оборвала творческую деятельность того, кто создал близкие и дорогие народу произведения. Смерть оборвала жизнь Павла Петровича Бажова, но сказы его бессмертны, как бессмертен воспетый им Урал, как бессмертен народ, покоривший этот богатый край. Мы склоняем головы перед светлым именем певца Урала, оставившего нам драгоценное литературное наследие. И сейчас нам — людям великой сталинской эпохи, и нашим потомкам его талантливо написанные сказы помогают и будут помогать глубже понимать, сильнее любить наш гордый Урал — край неисчислимых земных богатств, родину скромных, но даровитых и сильных духом людей — уральских умельцев. А. Арнаутов, инженер завода имени В. И. Ленина ЖИВОЕ СЛОВО С творчеством Павла Петровича Бажова я познакомился впервые лет девять тому назад. Книга буквально с первых строй приковала мое внимание и я прочел ее, не отрываясь и позабыв обо всем. Мне очень понравились эти чудесные сказы, понравились своей свежестью, красочностью, а главное, глубиной человеческого чувства и мысли. Да иначе не могло и быть: разве может кому-нибудь не понравиться прекрасное? А сказы П. П. Бажова действительно прекрасны. Прекрасны потому, что взяты из самых глубин жизни народа, прекрасны потому, что раскрывают в новой поэтической форме, форме сказов, тяжелое прошлое талантливого рабочего люда Урала, его чаяния и мечты, претворенные в жизнь только в нашу советскую эпоху. Советский народ любит все истинно прекрасное, вот почему и произведения П. П. Бажова и герои этих произведений стали широко известными среди самых широчайших народных масс. Кто теперь не знает камнереза Данилушку, его невесту Катеньку? Чье сердце не трогала их простая, чистая любовь, преодолевшая все препятствия? Павел Петрович Бажов не ошибся, назвав сборник своих сказов «Малахитовой шкатулкой». Читаешь эту книгу, эти сказы о Каменном цветке, о Хозяйке Медной горы, про великого Полоза, о Серебряном копытце и другие, и будто на самом деле открываешь резную шкатулку, наполненную сверкающими уральскими самоцветами. И подобно тому, как можно без конца любоваться неповторимой игрой камней, рассматривая их со всех сторон, так и прочитав раз сказы П. П. Бажова, будешь снова и снова возвращаться к ним, снова и снова любоваться той чудесной уральской огранкой, которую сообщил своим сказам их трудолюбивый гранильщик — замечательный мастер слова Павел Петрович Бажов. Сказы, написанные Бажовым в период Отечественной войны, как-то: «Иванко-Крылатко», «Коренная тайность», «Живинка в деле», «Чугунная бабушка» и другие — поистине замечательны. Мы, златоустовцы, благодарны Павлу Петровичу Бажову за то, что он в этих сказах отобразил славное прошлое нашего города, показал людей, вдохновенным трудом прославивших Урал и всю нашу Родину. Особенно близок нам сказ Бажова о талантливом уральском умельце, нашем земляке Бушуеве — «Иванко-Крылатко» и сказ о творце русского булата Павле Петровиче Аносове. Дедушка Ивана-Крылатко и сам Иван-Крылатко — это истые русские люди, мастера с «полетом», враги всякой рутины, горячо любящие свою родину и ненавидящие чванливую иноземщину. Здесь над мертвым искусством заносчивого немца Фуйка одерживает победу творческое искусство русского человека, искусство, глубоко связанное с народными массами. Ивану-Крылатко чуждо немецкое высокомерие. Сам несравненный мастер, он, однако, прислушивается к совету простой девушки, своей невесты, — приделать конькам крылышки, — и от этого его работа только выиграла. Земляки Ивана-Крылатко и по сей день могут любоваться клинками работы этого замечательного мастера, не знавшего себе равных во всем мире. В сказе «Коренная тайность» П. П. Бажов впрах разбивает лживую болтовню, будто наш великий металлург Аносов перенял «великую тайность», тайну варки уральского булата, где-то на стороне. П. П. Бажов показал, что открытием тайны булата мы обязаны только творческому таланту самого П. П. Аносова да смекалке к труду русских людей — уральцев, его ближайших помощников. П. П. Бажов любил труд, любил целеустремленность в труде, и в своем сказе «Живинка в деле» он воспевает ту жилку-живинку, которая делает труд светлым и увлекательным. Его Тимоха всю жизнь искал эту живинку, находил и снова терял, и только его внуки и правнуки — миллионы наших стахановцев и стахановок — нашли и крепко овладели этой некогда неуловимой живинкой и строят новую, радостную жизнь, о которой их деды могли только мечтать. Павел Петрович Бажов тоже работал с живинкой, он много трудился над огранкой своих сказов-самоцветов. И недаром благодарные ему уральцы высекли на камне его могилы слова сказа: «Работа — она штука долговекая. Человек умрет, а дело его останется». Павла Петровича Бажова нет с нами, но его чудесные сказы всегда будут жить и звучать живым словом во всех уголках нашей великой и необъятной Родины. П. Кулешов, артист Челябинского государственного драматического театра КАК ЖИВОЙ С ЖИВЫМИ ГОВОРЯ… Раннее декабрьское утро 1939 года. Поезд идет в Свердловск. По обеим сторонам дороги стоят хвойные леса. Ветки деревьев покрыты хлопьями пушистого, ослепительной белизны снега. Сосны и ели как будто еще дремлют… Но вот из-за горизонта показалось багровое солнце… Первые лучи скользнули по макушкам деревьев, и лес ожил… Вскоре панорама горных лесов сменяется зеркальной поверхностью скованного синим льдом озера. А впереди бескрайние снеговые просторы… Как прекрасна, как живописна уральская природа зимой! Утро этого декабрьского морозного дня особенно запечатлелось в моей памяти. В этот день мне выпало большое счастье — впервые познакомиться с замечательным творчеством, уже тогда широко известного писателя, Павла Петровича Бажова. В Свердловск я приехал для участия в концертах. На концерте, состоявшемся в день приезда в зале филармонии, я читал стихи челябинского детского поэта В. Н. Кузнецова и сказки собирателя уральского фольклора В. П. Бирюкова. Концерт прошел успешно, и по окончании моего выступления артисты Свердловского театра юного зрителя подарили мне книгу П. П. Бажова «Малахитовая шкатулка». Это было первое издание сказов П. П. Бажова, выпущенное в свет Свердловским государственным издательством. Я читал и перечитывал эти сказы. И чем больше вчитывался в них, тем и роднее и любимее становилась для меня книга Павла Петровича. Меня пленила глубина мысли и чувств, увлекли оптимизм и жизнеутверждающая вера в человека-творца, человека-созидателя. Сказы П. П. Бажова — это поэтические повествования о трудящемся человеке, о его творческом труде и мастерстве, о его высоком моральном облике, о стремлении человека к свободе и счастью, о богатствах недр Урала, которые должны быть поставлены на службу человеку. Обширна и разнообразна галерея образов, выведенных в сказах П. П. Бажова. С одной стороны, писатель показывает тружеников Урала, «каменных дел мастеров» — каслинских литейщиков, златоустовских граверов, гранильщиков, камнерезов… Показывает писатель и волнующие образы русских женщин и девушек, мужественных и стойких, верных своему долгу. С другой стороны, яркими сатирическими красками изображаются самовлюбленные, кичливые иностранцы, бездельничающее русское барство, хищники-капиталисты — владельцы заводов и их верные слуги — приказчики, управляющие… А как самобытен, свеж и ярок язык сказов П. П. Бажова! Это подлинно народный язык. Полюбив творчество П. П. Бажова, я решил при помощи художественного чтения с эстрады содействовать ознакомлению широких масс с чудесными сказами уральского писателя. Для того чтобы осуществить это намерение, потребовалась большая подготовительная работа. Я читал и перечитывал все, что было написано П. П. Бажовым, посещал краеведческие музеи Свердловска, Челябинска, Златоуста, Миасса, ознакомился с каслинским литьем, с златоустовской чеканкой и гравюрой. Одним словом, я сам изучал все то, о чем так вдохновенно рассказывает в своих сказах П. П. Бажов. Но этого было мало. Я ездил по городам и заводам Урала и изучал жизнь, быт уральских рабочих прежде и теперь. Я разыскивал стариков — старожилов Урала и долгими часами беседовал с ними. Изучал также фонетические и диалектологические особенности уральских говоров. Только после проведения такой большой подготовительной работы можно было приступать к исполнению сказов П. П. Бажова со сцены. Вместе с группой актеров Челябинского драматического театра я приступил к подготовке инсценировки сказа П. П. Бажова «Малахитовая шкатулка». В первой постановке участвовали заслуженная артистка РСФСР А. С. Лескова в роли Танюшки, С. С. Прусская в роли Хозяйки Медной горы, Н. А. Ильинский в роли приказчика Пароти и другие. Я читал повествовательную часть текста от лица «дедушки Слышко». Актеры были очень увлечены сказом и работали с большим удовольствием и творческим подъемом. 28 марта 1941 года через Челябинскую радиостанцию была передана первая постановка сказа «Малахитовая шкатулка». Радиослушатели горячо приняли постановку, было получено много писем, высоко оценивших нашу работу. По просьбе радиослушателей вскоре состоялась повторная передача радиопостановки. С тех пор и по сегодняшний день сказы П. П. Бажова стали неотъемлемой и лучшей частью моего концертного репертуара. Сказ П. П. Бажова «Солнечный камень» я читал в самых разнообразных аудиториях: и в концертных залах Москвы, Ленинграда, Риги и других городов, и в рабочих и студенческих клубах и общежитиях, и в колхозных избах-читальнях, и — в период Великой Отечественной войны — на фронте, в землянках, а то и просто под открытым небом. И всюду, где бы я ни читал этот и другие сказы П. П. Бажова, слушатели всегда восторгались замечательными образами, созданными нашим любимым писателем-земляком. Сказы П. П. Бажова — единственные в нашей литературе по своей оригинальности, поэтичности и красоте. Сейчас творчество певца рабочего Урала прочно вошло в музыку, театр, кино, живопись, в репертуар мастеров художественного слова. П. П. Бажов вложил чудесный самоцвет в величественную сокровищницу художественной литературы народов Советского Союза. Этот уральский самоцвет будет блистать долгие столетия. П. П. Бажов умер, но сказы его живут и будут жить долгие времена. В течение многих и многих лет благородный образ П. П. Бажова — певца народного труда — будет вставать перед миллионами советских людей со страниц книг и журналов, с полотен художников, со сцен театров и экранов кинематографов, как «живой с живыми говоря». В. Бирюков РАССКАЗ ОБ ОДНОЙ ВСТРЕЧЕ С Павлом Петровичем Бажовым на протяжении многих лет я встречался неоднократно. Хочется рассказать об одной из последних встреч. Это было в конце 1947 года. Свердловский областной дом народного творчества организовал семинар сказителей и собирателей устного народного творчества. В плане работы семинара была и встреча с П. П. Бажовым, творчество которого так неразрывно связано с фольклором. Предварительно договорившись о дне и часе встречи, мы направились к писателю в его маленький, уютный домик на улице Чапаева. Павел Петрович радушно встретил нас и проводил в свой кабинет. — Ну, так о чем же мы будем с вами говорить? — улыбнувшись, спросил он. — Сразу как-то и не придумаешь, хотя поговорить есть о чем… Разговор получился интересный и значительный. Он до сих пор отчетливо сохраняется в памяти. Павел Петрович много и с воодушевлением говорил об устном народном творчестве, о тех особенностях, которые присущи рабочему фольклору Урала, о создателях сказов, легенд, песен. — Творчество сказителя — это большое, нужное дело, — говорил Павел Петрович. — Но и работа собирателя произведений устного народного творчества также необходима. Надо все шире и шире развертывать работу по собиранию фольклора. Причем записывать надо не только целые произведения, но и отдельные выражения, отдельные слова… Павел Петрович в беседе с нами подробно развил мысль о том, что изучение местных говоров, диалектов очень важно. В них отразилась история заселения края, история развития промышленности на Урале, специфика горнозаводского быта. — Я считаю, — доказывал Павел Петрович, — что изучение и собирание устного народного творчества, изучение языка, быта народа — это то, с чего должен начинать каждый молодой писатель. В молодости я бродил по Чусовой, аккуратно вел записи всего того, что доводилось слышать. В те времена — это было задолго до революции — на Чусовой говорили: «Живем весело: кабак на горе — далеко видно и спускаться легко» или «Где сеют да веют, а у нас — снимай штаны до полезай в воду». Вы только подумайте, сколько в этих словах чисто чусовской истории! Так и вспоминаются «Бойцы» Мамина-Сибиряка, сплав по реке, разбитые барки, потонувший металл… Его надо вытаскивать — местному люду все заработок… Много мне тогда удалось интересного записать. Жаль, что все эти записи погибли во время колчаковщины: кто-то утащил из амбара вместе с другим добром… Беседа коснулась различных вопросов изучения истории Урала. — По-моему, — заявил Павел Петрович, — история Урала еще по-настоящему не написана. Надо обратить серьезное внимание на историю старых уральских заводов. Каждый из них по-своему интересен и своеобразен. Надо все это тщательно изучать. И здесь опять-таки мы должны обратиться к рабочему фольклору и языку… Павел Петрович обратил наше внимание и на важность изучения географических названий. — Вот, например, возьмите, — говорил он, — Тургояк. Это название озера на Южном Урале. Об этом озере знают многие. А почему оно так называется? В переводе на русский язык это название означает: «Остановись, нога!» Действительно озеро настолько красиво, что, увидев его, люди останавливаются в изумлении. Смысл многих названий до сих пор еще неясен. Так у нас в Сысерти есть Рым. Одно место так называется… Что значит этот «Рым», я до сих пор понять не могу. А понять хотелось бы. Может быть, под этим названием кроется какое-нибудь историческое событие, очень важное для истории Сысерти. — В изучении истории Урала, — продолжал Павел Петрович, — надо во многом итти от фольклора. Надо только умеючи его использовать, снять с него скорлупу, добраться до ядрышка. А то, что наш уральский фольклор ставит вопросы истории края и сам же дает на них ответы — это для меня совершенно ясно… В заключение нашей беседы Павел Петрович высказал сожаление о том, что на Урале еще очень мало выявлено сказителей — создателей произведений устного народного творчества. Да и собирателей фольклора еще немного. — Надо больше уделять этому очень важному делу внимания, — сказал он, прощаясь с нами. — Это прямая задача Домов народного творчества, литературных и общественных организаций. Встреча с П. П. Бажовым дала нам очень много. В короткой беседе писатель развернул перед нами целую программу действий и в области изучения истории Урала, и в деле собирания и изучения устного народного творчества. г. Шадринск Л. Татьяничева ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ В Челябинске проходила конференция молодых писателей Южного Урала. В жизни нашей литературной организации — это немаловажное событие. Участники конференции радовались скромным успехам своих товарищей, приехавших с новыми произведениями. В кулуарах велись оживленные разговоры, молодые авторы знакомились друг с другом — поэты читали свои стихи, прозаики рассказывали о своих повестях и рассказах. Для участия в нашей конференции приехали свердловчане — поэт Константин Мурзиди, прозаики Семен Самсонов и Виктор Стариков. В конце третьего дня работы конференции, когда кончились прения по основному докладу, был устроен вечер встречи писателей и поэтов с молодежью города. Погода стояла тихая, морозная, падал снежок. Шумной компанией, оживленные, возвращались мы домой, продолжая обмениваться впечатлениями от прошедшей встречи. Не успела я снять пальто, как раздался резкий телефонный звонок междугородней станции, телефонистка предупредила: «Не отходите, сейчас будете говорить со Свердловском»… Прошло несколько секунд. Вдруг в трубке раздался глубоко взволнованный глуховатый голос: — Сегодня умер Павел Петрович Бажов… Не было сил задавать вопросы, выражать соболезнование — так больно заныло сердце, такая тяжесть навалилась на плечи. Мелькнула мысль: надо позвонить товарищам. Но рука не поднималась набрать номер. Было очень тяжело сообщать печальную весть. Естественным порывом каждого было немедленно ехать в Свердловск принять участие в выполнении последнего долга перед любимым писателем. А как быть с конференцией? Впереди еще творческие семинары, пленарное заседание… Вправе ли мы обрывать конференцию молодых, воспитанию которых так много сил отдал Павел Петрович? Такое решение было бы недостойно памяти П. П. Бажова. Посоветовавшись, участники конференции единодушно пришли к решению — продолжать свою работу и работать как можно организованнее, плодотворнее. Присоединились к этому решению и свердловчане, хотя им особенно хотелось находиться в эти скорбные дни в Свердловске. Но вот итоги конференции подведены, делегаты разъехались по городам и районам области. На похороны П. П. Бажова было решено послать делегацию трудящихся Челябинской области. 9 декабря Челябинская делегация выехала в Свердловск на похороны выдающегося писателя и общественного деятеля Павла Петровича Бажова. Везли необычный груз — огромные венки, остро пахнущие смолистой хвоей. Навсегда запомнится эта ночь. В уснувшем вагоне под ритмичный перестук колес картина за картиной всплывали в памяти ставшие вдруг особенно значительными и незабываемыми воспоминания о П. П. Бажове — чудесном, самобытном таланте и обаятельном человеке. * * * 1929 год. Я училась в то время в 5 классе Свердловской школы имени Ленина. Со мною вместе учился Алеша Бажов, черноволосый задумчивый мальчик с выразительными глазами. Он, Боря Долинов, Миша Шубин и я очень дружили. Все мы, за исключением Шубина, писали стихи, — и это скрепляло нашу дружбу. После уроков, собравшись в пионерской комнате, мы устраивали «литературные вечера», читали друг другу стихи, а еще чаще затевали интересные игры, овеянные романтикой гражданской войны. Все мы жили в одном районе. Мне запомнилось, как однажды, идя на пионерский сбор, мы — целая ватага одноклассников — зашли за Алешей Бажовым. Была весна, окна домика, в котором жил Алеша, широко распахнуты. В одном из них я увидела удивительное лицо сказочного старика. Впрочем глаза у него были молодые, горячие, с лукавинкой, а стариком он мне показался потому, что лицо его пряталось в широкой волнистой бороде, какой я ни разу ни у кого не видела. Остановившись у окна, мы с нескрываемым удивлением уставились на обладателя удивительной бороды. — Ну что, ребята, хорошая борода? — спросил нас старик и, добродушно рассмеявшись, спросил: — Наверно, Алешины товарищи?.. В это время появился Алеша, и когда он стал у окна, я сразу догадалась, что это и есть Алешин отец — Павел Петрович Бажов. Так были похожи друг на друга отец и сын. По рассказам Алеши, нам было известно, что его отец — журналист. В моем детском представлении журналисты непременно должны быть важными, неприступными, ходить в необыкновенных клетчатых костюмах и носить внушительные роговые очки. Облик же Павла Петровича совершенно не соответствовал этому представлению. Впоследствии, проходя мимо уютного домика Бажовых на тихой улице Чапаева, я не раз видела Павла Петровича, склонившегося над письменным столом. Когда на улице затевались веселые детские игры, он иногда прерывал работу и с доброй, ласковой усмешкой смотрел на ребят. Детей Павел Петрович очень любил. Разговаривал с ними солидно, не спеша, словно перед ним были равные ему собеседники. Умел терпеливо выслушивать, дорожил мнением детей: «А ты как думаешь?» или «Как бы ты посоветовал?» — спросит он, бывало, своего юного собеседника и взглянет по-отечески в глаза, да так, что сразу все, что на душе есть, увидит. Ярким выражением этой большой любви к детям служат сказы П. П. Бажова. Детские образы, созданные им, волнуют и запоминаются на всю жизнь. Такова Васенка из сказа «Ключ земли», Таютка из произведения «Таюткино зеркальце», Иванко из сказа «Иванко-Крылатко» и многие, многие другие… * * * …Ночью, на одной небольшой станции, в вагон вошли новые пассажиры. В вагоне все места были заняты. Вошедшие направились в купе, где разместилась челябинская делегация. Увидев венки и узнав, что здесь едет челябинская делегация на похороны П. П. Бажова, пассажиры в скорбном молчании обнажили головы. Имя и произведения Павла Петровича им были хорошо известны. Один товарищ, присев на край скамьи, грустно сказал: — Подумайте, какое горе. Душевный был человек, а ума какого! Знал его, поговорить однажды посчастливилось. Как живой перед глазами стоит… Как живой!.. Не хочется верить, что он уже умер, что его уже нет. В ушах еще звучит его голос, неторопливый, окающий говорок. Любовью к жизни, заботой о людях лучатся его мудрые глаза. И снова в памяти оживают встречи, беседы с Павлом Петровичем Бажовым — человеком редкостной душевной красоты. Не забудется его приезд в Челябинск весной 1945 года на областную писательскую конференцию. Я помню, как мы обрадовались, узнав, что Павел Петрович примет участие в нашей работе. Все очень ждали его выступления, и когда он поднялся на трибуну, установилась глубокая тишина. Слушатели жадно ловили каждое слово П. П. Бажова. Он говорил о великой теме труда, призывал молодых писателей глубже вникать в трудовую жизнь родного Урала. Не в тиши кабинетов, а среди народа, в самой гуще жизни советовал он искать темы и поэтические, образы произведений. Необходимо проникать глубоко в жизнь. Отсутствие связей с жизнью, незнание ее приводит к тому, что создаются пустые, поверхностные произведения, не оказывающие никакого воздействия на чувства читателей. П. П. Бажов принял активное участие в обсуждении произведений молодых писателей и поэтов. Внимательно выслушав стихи одного челябинского поэта, который громко декламировал о своей любви к Уралу, Павел Петрович легонько усмехнулся, помолчал, словно мысленно взвешивая что-то, а потом произнес: — Очень уж крику много в этих стихах — уши слышали, а до сердца не дошло… Участники конференции осаждали Павла Петровича и в перерывах между заседаниями и в гостинице, куда он возвращался лишь в поздний час, просьбами прочитать их произведения, дать совет, консультацию. Павел Петрович всегда стремился оказать помощь молодым писателям в их первых творческих поисках. Он никогда не отказывался принять молодого автора и побеседовать с ним. Для него было всегда характерно хорошее русское гостеприимство и то отеческое внимание, которое делало общение с ним особенно радостным и приятным. Он никогда не лукавил и всегда говорил то, что думал, как бы ни горька была правда. Был он страстным противником фальши, вычурности, словесной расхлябанности, смысловой неточности. Однажды П. П. Бажов обратил внимание на следующие строчки одного моего стихотворения: «Мне слышно, как плачет о доме Бездомная птица желна». Прочитав эти строки, он посмотрел на меня исподлобья и спросил: — А вы знаете, что это за птица желна? Я ответила, что это что-то вроде кукушки. — То-то и есть, — пожурил Бажов, — что вроде. А желна-то совсем не кукушка, а дятел. Об этом еще у старика Даля написано… Два начинающих автора обратились к нему с жалобой на местные организации, которые не создают якобы молодым писателям условий для профессиональной работы. Павел Петрович в упор спросил: — Хорошо. О чем же писать вы будете? Молодые люди запальчиво ответили: — Разумеется, о жизни… — Вот что, ребята, — прервал их Бажов. — Не надо торопиться стать писателями-профессионалами. Надо работать на заводе, в газете, в колхозе, в школе и писать только о том, что хорошо знаешь, что любишь всей душой… Когда наша конференция закончилась, Павел Петрович изъявил желание ехать в Свердловск на автомашине. Было начало июня, погода стояла теплая, деревья буйно зеленели. — Хорошая поездочка предвидится… — мечтательно говорил П. П. Бажов: — Дорога мне сызмальства знакома, редкостные места, глаз не оторвешь, а сердцем я к ним давно прирос… Мы вызвались проводить Павла Петровича до Свердловска. Поездка в самом деле оказалась изумительной, хотя в дороге нас застал дождь. Павел Петрович, видимо, опасаясь, что мы останемся недовольны путешествием, всю дорогу был необыкновенно словоохотлив. Он рассказывал удивительные истории, и я никогда себе не прощу, что не догадалась их записать. * * * …И вот снова дорога в Свердловск. Но как она непохожа на ту, которая была пять лет тому назад! Челябинская делегация приехала в Свердловск ранним морозным утром. У вокзала нас встретила легковая машина. Громадные венки пришлось перевозить по одному, прикрепив на крыше автомобиля. С вокзала мы направились к зданию филармонии, где был установлен гроб с телом Павла Петровича Бажова. Несмотря на раннее утро, здесь было многолюдно. Каждую минуту в вестибюль филармонии вносили все новые и новые венки. А возле здания уже скапливалась очередь свердловчан, пришедших проститься с Павлом Петровичем Бажовым. Пожилая женщина, с заплаканным лицом, принесла бережно укутанные живые цветы — несколько яркокрасных домашних роз. Она просила, чтобы их положили на гроб Павла Петровича. …В зал вливался поток людей, пришедших отдать последний долг своему любимому писателю. Шли дети, юноши, старики — посланцы школ, институтов, заводов, колхозов. Они вносили в зал пахнущие морозной хвоей венки с развевающимися траурными лентами. Наступил час похорон. Медленно падая, кружился крупный, узорчатый снег. Траурная процессия растянулась по всей улице Ленина. Вначале несли венки. Их было много. Целый поток живых цветов лился по улице, запорошенной снегом. За гробом Павла Петровича шли десятки тысяч людей. Это были друзья и знакомые писателя, читатели его произведений, те, которым дорого простое имя Бажова. Из переулков, как ручейки в могучую реку, вливаются все новые потоки провожающих. Если бы не торжественные звуки шопеновского марша, не траур на знаменах, не скорбно сомкнутые уста людей, медленно идущих по мостовой, можно было бы подумать, что идет демонстрация. Так могуче было это народное шествие. Урал провожал в последний путь своего певца, своего замечательного сына. Навсегда и нашему и всем грядущим поколениям оставил Павел Петрович свою «Малахитовую шкатулку». Открой ее и увидишь, как заискрится и засверкает гранями не умирающий бажовский талант, почувствуешь, как вольно и молодо бьется его щедрое к людям сердце. На вершине большого холма, в окружении сосен, под просторным свердловским небом мирно покоится писатель Павел Петрович Бажов. Он любил и эти сосны, и это небо, и могучий индустриальный город, что виден с вершины холма. Но больше всего он любил русского человека, его умелые золотые руки и свободолюбивую душу. Советский народ бережно, с любовью будет хранить память о прекрасном писателе-большевике Павле Петровиче Бажове. К. Боголюбов НАШ БАЖОВ (Воспоминания) Еще остра горечь утраты. Вспоминаются горькие минуты прощания. Поток венков впереди автомашины с гробом Павла Петровича. Как странно, как страшно произносить слово «покойный» по отношению к нему, всегда живому, деятельному, активному участнику нашей великой стройки. А теперь на лицо его падают и не тают редкие снежинки и в прорези облаков глядит студеное декабрьское небо — небо его родины, которую он любил такой горячей, такой беззаветной любовью. Весь Свердловск провожал в последний путь своего славного земляка. Горячей любовью дышали прощальные речи. Поэтесса Елена Хоринская прочитала волнующее стихотворение, посвященное умершему учителю и другу: И пусть навеки пухом будет Ему уральская земля… Больно и тяжело было хоронить такого человека — писателя необыкновенной духовной красоты, большой силы таланта. Особенно тяжело нам, уральцам. Ведь вся жизнь Павла Петровича была связана с Уралом, да и сам он был коренным уральцем. Слава его была славой нашей Родины и в первую очередь нашего Сталинского Урала. Мы говорили «Бажов» и видели перед собою Урал во всем величии его богатырских дел. Как любили его! Накануне похорон толпы уральцев стояли перед зданием областной филармонии. Людской поток беспрерывно лился в зал, где, утопая в живых цветах, стоял гроб с телом покойного и почетный караул отдавал последнюю честь певцу Урала. Скорбно звучала мелодия… Теперь, когда уже нет в живых нашего Бажова, хочется сохранить в памяти его дорогие черты, хочется вспомнить многочисленные встречи с ним, замечательным писателем и человеком, хочется поделиться этими воспоминаниями с огромным кругом тех, кто любил и уважал творца «Малахитовой шкатулки», большого народного писателя, гордость и славу нашей советской Отчизны. * * * Встретились мы впервые больше двадцати лет назад. Это было зимой 1928 года. Свердловское областное издательство ютилось тогда в низеньких комнатах одноэтажного дома на Пушкинской улице, недалеко от книжного магазина. Штат был небольшой — человек пять. Как-то один из редакторов — грузный мужчина с львиной гривой, носивший романтический псевдоним «Изгнанник», — указал в окно. — Вон наш дед идет. Я тогда не знал, что «Дед» было чем-то вроде клички. Впоследствии Павел Петрович вспоминал, что «Дедом» прозвали его за бороду, которую он, кстати сказать, брил только в 1919 году, когда вел подпольную работу в колчаковском тылу в Сибири. Действительно, взглянув в окно, я увидел «деда». В шубе, в шапке, с широкой окладистой бородой — это был природный русак, настоящий уральский мужик. С клубами морозного пара вошел он в комнату и сразу внес какую-то особую атмосферу простоты и добродушия. Протянул руку. — Б а ж о в. Я ощутил твердое пожатие его большой рабочей руки. Первое впечатление было вполне определенным: я думал, что передо мной один из знатных селькоров нашей области, откуда-нибудь из-под Камышлова или Ирбита. Сама фамилия еще ничего не говорила. Павел Петрович в те годы был в стороне от литературных организаций. Редактор предложил гостю папиросу, но Павел Петрович вынул из кармана кисет и ловко скрутил цыгарку. — Деревенский табачок, а фабричному не уступит… — Кому что нравится… Вы опять из командировки? «В народ ходили»? — А как же. У меня в Байкалове, в Туринске, в Манчаже — везде почтовые станции, везде знакомцы. Любопытные эти наши уральские места… Послушайте-ко, расскажу, как я с ямской старухой ездил… И Павел Петрович повел рассказ о том, как он ездил по деревням, с кем встречался. Все это пересыпалось острыми шутками, а «любопытные места» вставали такими, как будто он прожил в них всю жизнь. Всех увлек этот рассказ. Когда ушел Бажов, я спросил, кто он, где работает. — Да это наш старый уралец. Он написал несколько брошюр. Читали его «Уральские были», «За советскую правду», «К расчету»? В «Крестьянской газете» работает, в отделе писем… Это первое впечатление осталось в памяти навсегда. Именно таким — исконным уральцем, глубоко народным, простым и скромным человеком — вошел он в сознание с первой встречи. * * * Большую часть своей жизни провел Павел Петрович в Свердловске. Хорошо он знал старый дореволюционный Екатеринбург — город миллионеров Злоказовых, Макаровых, Агафуровых, город рабочей и ремесленной бедноты, ютившейся в подслеповатых избенках на бесконечных Опалихах. В этом городе был фешенебельный ресторан «Пале-Рояль», полдюжины церквей и даже монастырь, целые кварталы публичных домов на Водочной улице, зато не было ни одного высшего учебного заведения, не было городской бани и мощеных улиц. Но здесь сплачивал боевые революционные дружины «товарищ Андрей» — Я. М. Свердлов в 1905 году. На весь мир гремела слава екатеринбургских мастеров-гранильщиков. Павел Петрович любил свой родной город. Впоследствии в повести «Дальнее — близкое» он дал яркую картину старого Екатеринбурга, «железного города». Здесь чуть не каждый дом вызывал у него воспоминания. Однажды шли мы по улице Розы Люксембург. Возле цирка свернули направо. Рядом — громоздкое кубообразное здание большой рязановской церкви, ниже, у самого берега Исети, белели колонны рязановского особняка. — Рязановых-то я хорошо помню, — говорил Павел Петрович. — Чудили в свое время… Вот ведь единственная единоверческая церковь была в старом Екатеринбурге. Даже такой столп, как Рязанов, качнулся в единоверие. Конечно, это был компромисс. Все царские чиновники старались. В Кыштыме, например, управитель (заметь, поляк!) ретиво обращал кержаков в единоверие… А у рязанского попа вышла ссора с другим екатеринбургским тузом — Толстиковым. Поп-то что делал! Как только ектения, возглашал: «Мир всем, кроме Яши Толстикова…» Тот терпел, терпел, да и выстроил свою церковь. Это на теперешней улице Степана Разина… Были и другие чудаки. Вот помню барыньку одну, генеральшу Тиме. Она завела двенадцать собачек и прогуливалась с ними по главной улице. Чем не маминский тип?.. Все это чертополох… О «чертополохе» Павел Петрович всегда говорил с саркастической усмешкой. Зато увлекательно рассказывал о «мужицких заводах» на Исети и Пышме, о старинном мастерстве «искровищиц», о строителях старого Екатеринбурга. Как-то, идя по плотине, он размышлял вслух: — А ведь сооружение-то прочное. Долго держится. Больше двухсот лет миновало. А кто строил? Простой человек, демидовский мастер Леонтий Злобин. Знаменитый был мастер. Да и плотинное-то дело — исконное русское. Генин вон хвастает своим заграничным. Немец так немец и есть. По его словам выходит так, что без немцев мы бы на Урале и заводов не построили. Враки! Как дошел он в своей истории заводского устройства до плотинного дела, так и пошли русские наименования: вешняк, вешняный прорез, ряжи, водяные лари, понурный мост. Ни одного слова немецкого!.. Прошло несколько лет. В Уральском государственном университете открылась научная конференция, посвященная 225-летию Екатеринбурга — Свердловска. Вступительное слово произносил старейший свердловчанин — Павел Петрович Бажов. Это было одно из самых ярких его выступлений. — Выставляя себя на первый план, — говорил он, — Генин старательно замалчивал всех других. Даже в таком разделе, как «Плотинное дело», Генин ухитрялся не отметить главного. В одном месте даже написал: «А плотины, завод и мануфактуры строю крестьянами, которые приписаны к заводам»… Выходит, строил он, Генин. В действительности же известно, что место для екатеринбургской плотины выбирал Татищев, а строил ее и верхисетскую плотинный мастер Злобин, посланный Демидовым… О первых строителях таких плотин, об истоках их знания и опыта, о их ближайших сотрудниках хотелось бы знать гораздо больше, чем мы знаем сейчас. Историкам надо направить свои усилия в сторону изучения творческой деятельности тех простых людей — уральцев, которые мало или вовсе не показаны в материалах генералов-строителей… У П. П. Бажова был свой подход к изучению истории Екатеринбурга. Он, например, критически относился к историческим трудам Чупина и Мамина-Сибиряка. Ему хотелось видеть в этих трудах основную фигуру истории — рабочего и его труд. О тружениках Урала Павел Петрович не забывал никогда. Он всегда ориентировал специалистов на изучение истории труда, его своеобразных форм и особенностей в условиях Урала. «Были знаменитые мастера, да только в запись не попали» — эти слова Павла Петровича звучат, как завет его будущим певцам Урала. Сам человек труда, он хотел, чтобы люди труда стали основными героями как историко-научных, так и литературно-художественных произведений. * * * Вспоминается встреча с П. П. Бажовым в 1936 году в издательстве. Павел Петрович крепко тогда пожурил меня и Ладейщикова за неудачные статьи о Мамине-Сибиряке. — Вы все на социологию напираете — народник или не народник. А ведь Мамин-то художник, да еще какой. Вот о художнике-то и надо говорить… Спросил я его, над чем он работает. Павел Петрович хитро улыбнулся. — Над словом работаю… Работа у меня ювелирная… Тогда я не знал, что Бажов написал свои первые три сказа — «Дорогое имячко», «Про великого Полоза», «Медной горы хозяйка». Вскоре эти сказы появились в книге «Дореволюционный фольклор на Урале». Непонятно было только, почему они печатались как сказы Хмелинина. П. П. Бажову — замечательному уральскому сказочнику было отказано в праве назвать своими собственные произведения. Некоторые свои вещи в этот период Павел Петрович подписывал псевдонимом Колдунков. Я удивлялся, почему он избрал такой псевдоним. Узнал я об этом значительно позже, когда однажды зашла у нас речь о значении различных фамилий. — Есть у нас в Сысерти Чепуштановы, их еще называют «береговики». Почему так? Оказывается, у Даля чепуштан — это береговой лес для сплава. А то есть еще Темировы. Эта фамилия татарского происхождения. По-татарски, темир — железо. Жил, наверно, на заводе татарин, какой-нибудь Темирко. Вот от него и пошли Темировы. Да взять хотя бы мою фамилию — Бажов. Ведь она от слова «бажить», что значит колдовать. Отсюда слово «набажил» — наговорил, напророчил то-есть. «Эге, вот откуда появился Колдунков», — подумал я. Впрочем, псевдонимов у Павла Петровича было много: Осинцев, Старозаводский и даже Чипонев, что означало: читатель поневоле. * * * Псевдонимом «Чипонев» Павел Петрович подписывал свои рецензии, как правило, резко обличительные. Гневно выступал он против «коммерции» в литературе, против бездушного ремесленничества. Но еще суровее становились его рецензии, когда тот или иной автор, прикрываясь званием советского писателя, протаскивал в литературу враждебную идеологию. Когда однажды С. Шмаков напечатал рассказ «Чужие записки», Павел Петрович выступил с рецензией под заголовком «Чужие записки или записки чужака». Эта сторона деятельности П. П. Бажова почти неизвестна широкому кругу читателей. Между тем публицистические выступления Павла Петровича предшествовали его литературно-художественной деятельности. Для многих, знавших Павла Петровича в 20—30-е годы, он был прежде всего автором историко-революционных брошюр, критических статей и рецензий, корреспондентом «Крестьянской газеты», очеркистом. Сам писатель впоследствии указывал на огромное значение для него работы в газете. — Газета пробудила во мне любовь к очерку. Я стал еще сильнее присматриваться к особенностям народного языка, изучать быт народа. В 30-х годах П. П. Бажов стал близок к литературной организации Свердловска, но почти не принимал участия в литературных спорах. Уже в то время он пользовался популярностью как исключительный знаток Урала, как историк и краевед, никогда не замыкавшийся в узкие рамки своей специальности. Его очерки о деревне Любиной захватывали острым чувством современности, жизненной правды, глубоким знанием крестьянского быта. С страстной заинтересованностью писатель отмечал ростки нового, следил за каждым шагом по пути строительства новой жизни. Самый старый из уральских литераторов, он являлся самым молодым в смысле активного отношения к действительности. «Живое чувство современности», чувство нового никогда не изменяло ему. * * * Народная тема всегда стояла в центре его внимания. Уже ранние произведения — «Уральские были», «За советскую правду», «К расчету!» — посвящены этой теме. Как-то Павел Петрович сказал, что эти произведения являлись лишь незначительной частью всего, что было задумано им в 1925—30 годах. — Целый список у меня был, больше тридцати тем. Тогда по молодости казалось, что легко справлюсь, а вот не успел. Сейчас уж не напишу. Среди этих неосуществленных замыслов была трилогия о народном движении на Урале, об освободительной борьбе уральских мастеровых и крестьян. Первым звеном этой трилогии должно было стать повествование об атамане Золотом. Атаман Золотой по просьбе мастеровых Висимо-Шайтанского завода (нынешний Первоуральск) убил свирепого заводчика Ширяева. Имя народного мстителя опоэтизировано в легендах и сказах. Не случайно личность героического атамана привлекла внимание Павла Петровича. Незаконченным осталось крупное произведение «Через межу» — повесть о женщине-колхознице. Те отрывки, которые написаны, говорят о большой силе таланта художника-реалиста. К источнику народной поэзии Павел Петрович обращался еще в годы своей работы учителем. — Ходил по деревням и заводам, записывал всякие побаски. Шесть больших тетрадей записал. Пропали в гражданскую… Постепенно созревала книга сказов «Малахитовая шкатулка». Появление этой книги было настоящим праздником литературной общественности Урала, большим событием в советской литературе. Вслед за «Малахитовой шкатулкой» напечатана была первая повесть П. П. Бажова для детей «Зеленая кобылка». С этой повестью произошел курьезный случай. Подписал ее Павел Петрович псевдонимом Е. Колдунков. В газете появилась рецензия, автор которой приветствовал появление в детской литературе «талантливого молодого писателя». Павел Петрович прочел рецензию и, «улыбку пряча в бороде», сказал: — Насчет талантливости судить не берусь, а что молодой — так это совершенно правильно. Я, действительно, молодой детский писатель. Первые шаги делаю… Вскоре он сделался любимым писателем нашей детворы. Популярность его у маленького читателя была необыкновенна, буквально ни один школьник не пропускал его, чтобы не поприветствовать. — Здравствуйте, Павел Петрович! И Павел Петрович добродушно отвечал: — Здравствуйте, здравствуйте, ребятки. Впоследствии он рассказывал: — Когда на экране вышел «Каменный цветок», ребята за мной гужом ходили. С детьми он сразу находил нужный язык. Однажды пришлось ему выступать перед большой аудиторией — несколько сот ребят из ремесленных училищ собралось в зале клуба имени Ф. Э. Дзержинского. Публика оказалась довольно шумная, но стоило появиться Павлу Петровичу, как после дружных аплодисментов наступила полная тишина. Можно было подивиться тому контакту, который сразу образовался между ним и ребятами. Говорил Павел Петрович о серьезных вещах, но говорил так ясно и просто, с такой теплотой, что каждый из сидевших чувствовал себя его собеседником. Любимой темой его выступления была беседа о труде народном. — Вот вы слышали, что я написал сказы, а ведь, строго-то говоря, настоящий их творец — народ. Народ создает все своим трудом. Нет ничего выше народной поэзии. Нужно собирать ее золотые крупицы. Мне молодые фольклористы частенько говорят: «Вам хорошо, Павел Петрович, вам старики все рассказывают, а нам нет». Нет, и мне старики не все рассказывают. А рассказы их собирать нужно. Много в них любопытного. Ведь у нас на Урале коренное-то население заводское. Заводы-то еще при феодалах строились, при первых Демидовых, в XVIII веке, а некоторые и раньше — в XVII веке. Поезжайте в Невьянск — там из одних Поляковых можно конференцию собрать, да Шмелевых столько же. Ведь это же целая история завода. В любой семье вам ответят: это мне дедушка рассказывал, про это бабушка говорила. У нас на Урале фольклор особенный — он не успел отстояться. Горячо агитировал Павел Петрович за собирание фольклора» считая это чрезвычайно важным делом. * * * Коренной уралец, П. П. Бажов любил свой край неизменной горячей любовью. — То, что сказы мои уральские — вот в чем главное, — говорил он, делая ударение на слове «уральские». — Кочнев вот написал про ткачей, так оно хоть и занятно, а видно сразу — не широк у него круг — миткаль да горностайка — вот и все. А у нас на Урале сколько профессий да таких, каких нигде больше нет. Возьмите хотя бы горщиков. Ведь это коренная уральская профессия и сколько в ней поэзии. У нас ведь и мастерство здесь коренное. Еще в прошлые времена столько было настоящих самородков, крупнейших талантов. Любопытна, например, история с золотом. Найти-то его нашли, а вот что с ним дальше делать — не знают. Стали плавить, выплавили в год восемьдесят пудов. И что же, простой штейгер Брусницын предложил свой способ дробить и промывать руду. Сразу счет на сотни пошел. С той поры так и стали называть: брусницынское золото. Разве это не новаторство? Или взять хотя бы каслинское литье. Мировой известностью пользуется. Нигде в мире нет лучше каслинского литья. А в чем его секрет? То ли чугун особенный, то ли опоки, то ли руки такие у каслинских мастеров. Все дело в том, что литье-то художественное, значит, и здесь уральское мастерство сказалось. После поездки в родные места — в Сысерть, в Полевской завод — П. П. Бажов буквально молодел. Поездки эти были для него лучшим отдыхом. Однако, любя свой край, он всегда едко высмеивал тех, кто напирал на уральскую исключительность, пуская в ход такие выражения, как «уральский язык», «уральский словарь». — Урал, товарищи, — не удельное княжество и никогда им не был. Вот один горе-исследователь насчитал семнадцать коренных уральских слов, а на поверку-то вышло, что все они у Даля имеются. У него была собрана большая литература об Урале. Глубокое изучение Урала нашло отражение и в сказах «Малахитовой шкатулки». При этом Павел Петрович всегда придерживался научного объяснения. Так, например, он отстаивал версию об уральском происхождении Ермака еще задолго до опубликования своих «Ермаковых лебедей». В связи со сказом «Про великого Полоза» он, например, говорил: — Откуда взялся полоз на Урале — это интересный факт. Вот и Сабанеев пишет, что был на Урале полоз… Историю горных заводов он знал прекрасно и мог дать исчерпывающие сведения но этому вопросу. Привлекала его история раскола. Вспоминается несколько случаев, когда Павел Петрович высказывал свой взгляд на роль кержачества в истории горного дела на Урале. — Недооцениваем мы роли старообрядцев — положительной и отрицательной. А ведь кержаки наш-то город строили. Я считаю, что кержаки и были в первую очередь носителями русского национального начала. Вот уж эти Западу не подражали, ко всему иноземному относились с недоверием. А если и брали, так примеривали и переделывали на свой лад. Положительным свойством была и сплоченность их. Люди были трезвые, трудолюбивые. Правительство видело в старообрядстве дух протеста, оттого и преследовало. Конечно, нельзя переоценивать этот момент. Это уже будет щаповщина. Щапов видел в кержаках чуть ли не революционеров, а не замечал, что в кержацких общинах кто побогаче гнул своих единоверцев в три дуги. Но суть в другом. У правительства-то среди православных был постоянный агент — поп. Не у мужика, так у бабы мог выведать все тайные мысли. А у кержаков нельзя было. Ни мужик, ни баба не идут к попу, живут сами по себе, и кто их знает, о чем они думают… Зашла речь о пугачевском восстании. — Это верно, что шли за Пугачевым кержаки. А вот на турчаниновских заводах работали только православные, и здесь пугачевцы не могли ничего сделать. Видимо, правительство использовало религиозную рознь. Занятный факт. * * * П. П. Бажов был очень скромным человеком. Рассказывали, что во время выборов в Советы Павлу Петровичу пришлось выступить в качестве агитатора. Случилось это на избирательном участке. Павел Петрович уже вышел на пенсию по инвалидности и среди прочего «неорганизованного» населения был приглашен прослушать беседу. Как человек дисциплинированный, он явился одним из первых. Большинство присутствующих составляли ребятишки и женщины-домохозяйки. Тема беседы оказалась — старое и новое. Агитатор, молодой паренек, хорошо знал новое, а о старом много сказать не мог. Увидав седую стариковскую бороду Павла Петровича, он сразу же нашел выход. — Вот ты, дедушка, наверно, давно живешь на свете. — Подходяще, — отвечал Павел Петрович. — Ты, конечно, хорошо помнишь, как жилось рабочему человеку при царизме. — Ну как не помнить — помню. — Так вот расскажи-ка нам, дедушка, как вам тогда жилось… — Что ж, это можно… И Павел Петрович начал рассказывать о том, как скитался отец его по заводам, как обсчитывали сысертские «заправилы» и прочая «шушера», как на спичечной фабрике у Белоносихи сгорали в несколько лет молодые сильные люди, как погиб талантливый импровизатор по прозвищу Мекина. О многом страшном из прошлого рабочего Урала рассказал «дедушка». Лилась и лилась увлекательная беседа. И по мере того как он говорил, у агитатора вытягивалось лицо: уж больно складно и ярко говорил незнакомый старик. — Кто это? — в смятении спросил он у присутствующих. — Бажов Павел Петрович — писатель, — ответили ему. Кончилась беседа. Агитатор сконфуженно благодарил Павла Петровича и извинялся. — Не знал, что вы Бажов. — Ну, это пустяки, — сказал Павел Петрович. — История — это мой хлеб. * * * Любовно и тщательно работал он над словом, как искусный мастер-гранильщик. Однажды пригласили его в Свердловский коммунистический институт журналистики на встречу со студентами, будущими советскими журналистами. Павел Петрович начал говорить о работе над словом, о бережном к нему отношении, о языковой ответственности журналиста и литератора. Особенно предостерегал от слов, которые первыми легли под перо. Он говорил о том, насколько неточны бывают эти «первые» слова. В качестве примера привел он собственную работу над языком сказов. — Как-то я десять слов перебрал и все, гляжу, не те слова. А вот слово «удумает» так и вошло в фразу потому, что оно единственное и было в ней нужным. Сердился, когда слышал искажения. — Читают, например, «поперечный», а надо «поперешный». Или еще хуже в «Приказчиковых подошвах» вместо «душной козел» — «душный козел». Слова-то ведь уже различные по смыслу. А вот этого не понимают даже мастера художественного чтения. Выслушав юмористический рассказ Горбунова, Павел Петрович заметил: — Не люблю я его. Это с его легкой руки пошли Ваньки — Таньки. Просто неприятно, когда слышишь, когда большие артисты читают «бонба», «оттедова». Высмеивают фонетические неправильности: вон, мол, как они говорят, сиволапые… А кого высмеивают. Народ высмеивают. Сам он умел доносить простоту и мудрость народного слова, его меткость и образность. Помню его выступление в Свердловском пехотном училище. Сотни курсантов слушали его, затаив дыхание. А он, сказав несколько приветственных слов, вдруг начал: — В наших-то правителях дураков все-таки многонько было. Иной удумает, так сразу голова заболит. А хуже всего с немцами приходилось. Другого хоть урезонить можно, а немца никак. Свое твердит: «О, я ошень понималь». Это было начало сказа «Тараканье мыло», неторопливый сказ про то, как немец пробовал свои порядки заводить и какой конфуз из этого получился. Каждое слово доходило до сердца, поражая своей безыскусственностью. Как будто это сам дедушка Слышко возле караулки на горе Думной рассказывал у ночного костра свои чудесные истории из прошлой жизни. Доклады Павла Петровича нельзя было назвать докладами в общепринятом смысле слова. Это была задушевная беседа, увлекательная по остроте и богатству мысли, оригинальная по форме, сверкающая народным лукавым юмором, неожиданными и меткими сравнениями. Не доклад, а вдохновенная импровизация. На это Павел Петрович был большой мастер. Как-то про одного поэта он сказал: «Крылышки хоть у него и маленькие, да свои». О другом товарище, которого рекомендовали на руководящую заботу, отозвался: «Всем хорош парень, да только с зайцем в голове». * * * До глубины души волновали П. П. Бажова вопросы и истории родного края. Об одном писателе — авторе нескольких произведений, посвященных прошлому Урала, — Павел Петрович отзывался с негодованием: — Нельзя же так обращаться с историей. А как о женщине пишет. Это даже не натурализм, а прямая похабщина. И между прочим, ведь человек способный. Только способность-то не туда направлена. В своих сказах он не раз полемизировал с этим писателем. В рассказе «Шелковая горка» есть такое место: «Всякий, кому понадобится рассказывать о заводской старине, непременно с нашего завода начинает. Случалось мне, читывал. Не одна книжка про это написана. Одно плохо — говорят больше о хозяевах, о Демидовых то-есть. Сперва побасенку расскажут, как Никита Демидов царю Петру пистолет починил и за это будто в подарок казенный завод получил, а потом и начнут расписывать про демидовскую жизнь… На деле не так было. Все-таки не сами Демидовы руду искали, не сами плавили да до дела доводили. Много зорких глаз, умелых рук, большой смекалки да выдумки приложено, чтоб демидовское железо по всему государству на славу вышло и за границу поехало. Знаменитые мастера были, да в запись не попали…» Сам он только частично осуществил свою заветную мечту — написать историю Урала, как историю труда, историю «знаменитых мастеров». — Профессор Смирнов сказал насчет Ивана Калиты: от лемеха пошла Москва. Я думаю, что в этом есть рациональное зерно… Или так: в летописи записано: «Пришел атаман с пятидесятые товарищами и покорил Камчатку». Шутка ли. Значит, не в оружии дело-то было, а в том, что новое, лучшее несли русские люди. Колонизация наша совсем не похожа на американскую. То же ведь было и на Урале. Пришел монах Долмат и основал монастырь. Это по летописи, а ведь дело-то, конечно, было в другом. Ключевский добросовестно исследовал прошлое, но он был человеком другой эпохи, другого класса. То же и в отношении Чупина: не всему нужно верить у него. Он тоже другими глазами видел. Я вот думаю, что уральские-то заводы строили нижегородские да павловские мастера, а немцы тут ни при чем. Сам правдивый изобразитель жизни прошлого, он со строгим критерием подходил ко всему, что писалось на историческую тему, было ли это научное исследование, или роман. — Историческая-то тема, можно сказать, только еще начинается. Возьмем, например, Костылева «Иван Грозный». Ну, к чему все эти канаусовые рубахи, аксамит и прочее. Ведь деталь только тогда хороша, когда она помогает раскрыть и понять образ. С историческими деталями надо уметь обращаться. Есть там такая сцена, когда Темрюковна в штанах скачет на аргамаке, а Иван ее снимает с коня. Разве так могло быть. Ведь это польский обычай, а совсем не московский. Никогда московский царь и московская царица не могли этого себе позволить. Что касается исторического образа, так он у нас часто пишется по рецепту: столько-то того-то. Вон как у Костылева Иван Грозный. Надо ему добавить жестокости, пожалуйста, — Иван велит кого-нибудь высечь. Надо прибавить ума — посадить Ивана читать византийские изографы. А человека-то и не получается… Можно было удивляться необычайной широте кругозора П. П. Бажова — этого большого писателя и большого человека, — богатству его знаний, их энциклопедичности. С ним можно было посоветоваться по любому вопросу. Он прекрасно знал экономику Урала, а его историю в особенности. Историкам он завещал непочатый край работы — написать историю труда уральских мастеровых, историю борьбы рабочих Урала за свое освобождение. Еще в начале 30-х годов Горький говорил: «Основным героем наших книг мы должны избрать труд, т. е. человека, организуемого процессами труда». Эта горьковская мысль лежала в основе взглядов Бажова и на историю и на устное народное творчество. Павлу Петровичу принадлежит почетная роль открывателя устного рабочего творчества. Еще в 30-х годах не раз он говорил: — Читаю я труды наших фольклористов и вижу: обегают они заводы. Думают, что устное творчество создает только деревня. А ведь это неверно. На заводах-то свой фольклор создавался. Я-то знаю… * * * Стоял горячий июльский полдень. Плавился асфальт тротуаров. Около Дома печати увидел я маленькую коренастую фигуру в сером пиджаке. — Павел Петрович. — Вот что, Константин Васильевич, у меня к тебе дело есть. Зайди-ко в Лестехиздат. Павел Петрович работал в это время в Свердловском отделении Гослестехиздата в должности редактора. Как я узнал впоследствии, по его инициативе было предпринято издание отдельных произведений Мамина-Сибиряка. Произведениями, выбранными по указанию Павла Петровича, оказались следующие: «Бойцы», «Горное гнездо», «Три конца», «Охонины брови». Это были любимые его произведения. Он тщательно отбирал иллюстрации к ним. Например, шел спор о рисунке для обложки романа «Горное гнездо». Из нескольких представленных вариантов Павел Петрович остановился на том, где была изображена туча в виде протянутой над заводским поселком руки. — Это подходяще, — сказал он. — Это по Мамину. Идею отражает точно. В самом деле, рисунок вполне соответствовал описанию летней ночи в «Горном гнезде». «Летняя короткая ночь любовно окутала мягким сумраком далекие горы, лес, пруд и ряды заводских домишек. По глубокому северному небу, точно затканному искрившимся серебром, медленно ползла громадная разветвленная туча. Как будто из-за горизонта протягивалась гигантская рука, гасившая звезды и вот-вот готовая схватить самую землю. Домики Кукарского завода на этой руке сделались бы не больше тех пылинок, которые остаются у нас на пальцах от крыльев моли, а вместе с ними погибли бы и обитатели этих жалких лачуг…» В связи с этим вообще следует сказать об отношении Павла Петровича к литературному наследству Урала. Он очень уважал Решетникова за то, что он первый в русской литературе поднял тему рабочего человека, за его суровый реализм, глубокое и точное знание изображаемой действительности. — Нет, — говорил он, — Решетникова нельзя отодвигать на задний план по сравнению с Маминым-Сибиряком. К последнему отношение у Бажова было сложное. Он дал этому писателю яркое определение еще в первой своей статье — в первом своем литературном выступлении. Он отмечал как выдающееся качество писателя его оптимистическое мироощущение, бодрость духа, жизнерадостность. «Какие бы темные стороны жизни не изображал Мамин, в его рассказах чуется яркое солнце, вольная ширь, радость бытия, бодрость, вера в силы человека и его будущее». Кроме этого гуманистического начала, Бажов отмечал у Мамина-Сибиряка черты, наиболее родственные ему самому: «редкую изобразительность» и «богатейший лексикон народного языка, полный метких слов». Впоследствии он очень образно определил сложность творчества Мамина-Сибиряка: «Такие писатели, как Дмитрий Наркисович Мамин, похожи на большую реку в половодье. Она тащит на себе все: и огромный пароход, и арбузную корку, и отбросы нефти». Так он думал о писателе, которого очень высоко ценил. Любопытно, что лучшими из его произведений он считал роман «Три конца» и повесть «Охонины брови». Вспоминается выступление Павла Петровича на Маминской конференции в 1940 году, когда он выступил с речью и со статьей, посвященной памяти «певца Урала». За что же он любил его? За то, что он нарисовал правдивую картину пореформенного Урала, за его искренний демократизм, за его чуткость к общественным проблемам. Однако неизменно добавлял: — А рабочего-то он знал плохо. И вот здесь он обычно приводил в качестве наиболее яркого, примера творчество А. П. Бондина. Алексей Петрович Бондин: был всего на три года моложе Павла Петровича. Но не то, что они являлись людьми одного поколения, определяло их близость, а само отношение к литературе, общность идейных позиций. Почти в одно время начали они литературную работу, стали печататься. Он встречался с ним на собраниях литературного кружка «Мартен», еще в 1923 году. Он стал первым редактором романа «Лога». С негодованием говорил он о параллелях, которые иные критики проводили между Бондиным и Маминым-Сибиряком. Павел Петрович называл Бондина большим художником, у которого нужно учиться изображению рабочего быта, языку рабочих. — Смерть еще далеко не конец для Алексея Петровича, — говорил он. — Он долго будет жить в своих произведениях. По-настоящему его еще не оценили. Слава еще придет к нему. Теплое предисловие написал он к книжке «Избранные рассказы» Бондина, вышедшей в библиотеке «Огонек» в 1949 году. Вот что, между прочим, писал он в этом предисловии: «Бондин — слесарь, токарь, рабочий-изобретатель. Большую часть своей жизни он был связан с уральскими предприятиями, но случалось ему работать и в Сормове и в Ленинграде. Свое скудное образование в городском училище Алексей Петрович старался восполнить чтением книг, но мешала работа из-за куска хлеба. В силу этого по литературной вооруженности А. П. Бондин неизбежно отставал от Мамина-Сибиряка и других своих уральских предшественников. Зато у него было другое преимущество: жизнь рабочего на производстве и в семье Бондин знал не «понаслышке», не с «чужих слов», не «на основе более или менее длительных наблюдений», а как непосредственный участник этой жизни, известной ему во всех тонкостях. Не случайно А. М. Горький поставил биографическую повесть Бондина в один ряд с самыми блестящими воспоминаниями о детстве. Производственные навыки и кровная связь с рабочим коллективом позволили А. П. Бондину в одном из его произведений подняться до технического предвидения. Роман «Ольга Ермолаева», героиня которого борется за организацию многостаночного обслуживания, был написан в то время, когда еще в печати не было и разговора о многостаночниках». Роман «Ольга Ермолаева» Павел Петрович считал лучшим произведением Бондина. Вероятно, еще и поэтому, что здесь не фигурировали интеллигенты. — Интеллигенция ему не удавалась, — говорил он. — В «Логах» как дойдет до интеллигента, так и провал. Полагал, что интеллигент обязательно должен говорить книжным языком… А оказалось, что все эти Столяровы и Маевские — бумажные фигуры… Ну, и случай с разводом Добрушина тоже мне кажется ненужным. К чему эта тема семейного разлада. В свое время, конечно, можно было показывать, как муж «перерос» жену или жена — мужа, а сейчас это просто не нужно, потому что нежизненно… Память у П. П. Бажова была на редкость цепкая. Однажды зашла речь о дореволюционной поэзии. Павел Петрович был в ударе и, к искреннему удивлению присутствовавших, процитировал наизусть несколько стихотворений поэтов 900-х годов. Он мог свободно называть даты, имена, название журналов и газет пятидесятилетней давности. Как-то вспомнил он об одном дореволюционном журналисте. — Виноградов его фамилия. Одного толка с Буйницким. Тот писал: «Я распятый», а этот веселее — про крылатого Эроса… «Весна веет ароматами, манит в луга и рощи Эрос крылатый…» Декадентщина, словом… В 1923 году приехал я в Свердловск. Вижу в редакциях старых знакомцев. Большая часть — дореволюционной формации. Стали появляться в «Уральском рабочем» корреспонденции с Ленинской фабрики. Все за подписью ткачихи тети Маши. И так ловко эта «тетя Маша» писала, что просто удивительно. Ну, потом-то уж обнаружилось, что это все тот же Виноградов. С крылатого Эроса на производственную тематику переключился… Чертополох, — с сердцем заключил Павел Петрович. * * * О поэзии Павел Петрович говорил иногда полушутя, полусерьезно. — Много ли у нас после Маяковского написали равного Маяковскому. Совсем мало… Вот у Льва Ошанина есть стихотворение о путях-дорогах. Стихотворение-то так себе, а одна строчка золотая: «Нам дороги эти позабыть нельзя…» Хорошо… Это навечно, это запомнится. Когда вышла в свет книга Подсосова «Новый Гольфстрим», Павел Петрович сказал: — Трудно писать фантастические романы. В будущее-то надо глядеть марксистским глазом. Раньше в толстых журналах печатали переводные романы, вроде послесловия, в конце книги. Вот такой роман с продолжением в конце 70-х годов был напечатан в «Русском вестнике». Какого-то француза… «Железная рабыня» назывался… Так вот француз этот писал о том, что через пятьдесят лет даст электричество. И не нашел ничего лучше, как применить электричество для очистки Сены. До чего же убогая фантазия. Посмотрел бы этот француз, как у нас электричество работает. Надо бы разыскать этот роман да сопоставить с нашей электрификацией… Неоднократно напоминал Павел Петрович о писательской «вышке», о необходимости для советского литератора смотреть на жизнь марксистским глазом. Но наряду с этим постоянно говорил о значении литературного мастерства. Говоря о значении детали в художественном произведении, он привел однажды такой пример. — Как-то к знаменитому скульптору Родэну ученик принес сделанную им статую фавна. Статуя была выполнена безупречно. И все же как будто чего-то нехватало. Родэн взял молоток, подошел к фавну и вышиб у него один зуб. И что же, — статуя сразу ожила. Вот чего, оказывается, нехватало — жизненности… То же ведь и в литературе. Еще, кажется, Шаляпин сказал, что в искусстве «чуть-чуть» много значит… На одном литературном «четверге» Павел Петрович прямо заявил: — Надо, чтобы на наши «четверги» ходили люди и не литературные. Из самой гущи жизни. Почему мы пишем слабо? От бедности впечатлений. Отсюда и неизбежное самоповторение. У Мамина тоже встречается самоповторение, но все-таки «Горное гнездо» и «Хлеб» — это два разных романа. Почему нужно обязательно ехать куда-то. Разве для того только, чтобы вставить пейзаж… Белая березка и прочее… Правда, здесь в городе, пожалуй, не найдется пейзажа с березкой. Зато здесь есть труд и люди труда. А, значит, и поэзия труда. Идите на любой завод, понаблюдайте там жизнь несколько недель — и перед вами откроется такой мир, такая масса творческого материала, что вы поразитесь. Да что завод. В какой-нибудь мастерской вы найдете и тему и образы. Мы не должны замыкаться в четырех стенах. Если мы будем сидеть с вами в этой комнате, мы ничего не увидим и ничего не напишем… Никогда не забывал Павел Петрович звать писателей учиться у жизни, вторгаться в жизнь. О себе он говорил, обращаясь к молодым писателям: — Про старое пишу потому, что знаю, чего вы не знаете, а про новое вам надо писать… И все-таки писал и про старое и про новое. Противопоставление нового старому проходит как основная тема в сказах последних лет. Особенно любовно П. П. Бажов относился к очерку. Этот жанр всегда его занимал. Ведь и сам он был превосходным очеркистом. Достаточно вспомнить «Уральские были» — прекрасную книгу о быте дореволюционного горнозаводского Урала, где острая публицистичность сочетается с яркой художественностью. Когда обсуждался вопрос о создании книг по географии современного Урала, Павел Петрович с жаром отстаивал необходимость работы над такими книгами. Не случайно же он принял участие в сборнике «Свердловск». — Это дело коллективное, — говорил он. — Одному тут не справиться. А надо, товарищи. Ему хотелось воплотить в живых чертах, в художественных образах, в статьях и очерках весь Урал. Он считал необходимым для всех литераторов «писать летопись современности». Приводил в качестве примера очерки Мамина-Сибиряка и Немировича-Данченко об Урале. — Все-таки у нас еще недооценивают труд очеркистов. А ведь это, товарищи, — большое дело. Хотя бы и в очерковой форме, а запечатлеть черты времени — необходимо. Зато всякое отступление от исторической и жизненной правды возмущало его до глубины души. Он требовал точности, будет ли это художественное произведение, или публицистическая статья. Два автора, написавшие пьесу, читали ее в присутствии Павла Петровича. Он сидел в своей обычной позе, опустив голову. Кончилось чтение, и Павел Петрович сказал свое слово: — Вот у вас герой пьесы падает в шурф и сразу же произносит монолог. А представляете вы глубину шурфа?.. Пишете вы о том, что за полярным кругом создают оранжереи, целые «зеленые цеха», и выдаете это за новинку, а знаете ли вы, что еще сто лет назад русские ученые занимались проблемой озеленения Севера. В произведении одного молодого писателя, талантливом и интересном, рассказывалось между прочим, как председатель колхоза разрешил юным туристам взять бревна для сооружения плота. Павел Петрович с возмущением говорил об этом эпизоде. — Если и был где-нибудь такой председатель, так он или дурак, или преступник, которого надо судить за расхищение колхозной собственности. Вот к чему приводит незнание действительности… Обсуждали книгу очерков «Карпинск». Автор нагромоздил кучу сырого материала, очень небрежно обработал его и сразу же вызвал резко отрицательную реакцию со стороны участников обсуждения. Но в горячих выступлениях критиков этой вещи трудно было отыскать главное, что бы помогло автору найти кратчайший путь к исправлению ошибок. Этот путь указал Павел Петрович. — Надо ведь и о читателе думать, — сказал он. — Очерк-то ведь художественная литература… Вот я спрашивал об историческом прошлом. У другого города двести лет история, а сказать нечего. Карпинск — особь статья. Почему, например, когда в России было всего-навсего сто горных инженеров, один из них, Карпинский, попал в Богословск. Значит, чем-то отличался Богословск от других заводов. Неспроста это. Вот это и надо раскрыть. А сборник, что ж… Сборник весь надо перелопатить. * * * С чувством настоящей гордости говорил П. П. Бажов об успехах социалистического строительства, о культурном росте советских людей. — Был у меня один знакомый — бывший комиссар финансов… В районном масштабе. Казалось бы, интеллигентный человек. Так он в 1918 году приехал в свое село, пошел в церковь, надел на себя ризу и сплясал в алтаре. Вот ведь какая психология. И люди были неплохие. Чистые сердцем, преданные делу революции. Культура была другая. Теперь не то. Если раньше поколение измерялось десятилетиями, так теперь оно измеряется пятилетками. Да что пятилетками. Каждый год приходят сотни тысяч высокообразованных молодых людей. А что будет через пять, через десять лет, — мы даже представить не можем… Недавно был я в Москве. Сижу в издательстве, смотрю — заходят два молодых человека. Начинают разговаривать между собой по-английски. Оказывается, наши советские студенты. Я уверен, — с каким-то вдохновением заключил Павел Петрович, — скоро у нас каждый кончающий вуз будет владеть тремя иностранными языками… * * * Не один раз приходилось слышать от Павла Петровича высказывания его о советской женщине — матери и работнице, полные глубокого уважения к ней. — Читаю журнал «Советская женщина»… Хорошо… Правильно пишут. Пишут о докторах химии, о лауреатах, о героинях социалистического труда. Хорошо. А вот вижу однажды фотографию — звено Макаровых. Восемь женщин и все Макаровы, заметь. Стало быть, одна семья. Воспитала же эта самая Макарова-мать своих восемь дочерей. Ведь дело это государственное… А то вот еще приходил ко мне недавно бывший партизан. Сейчас ему пятьдесят четыре года. Так он успел побывать и на этой войне. Шестерых сыновей на войне потерял, сам получил ранение. Теперь осталась одна дочь. Она — врач и тоже военная. С парашютом прыгала к партизанам. Геройская семья. Я вот думаю, что мало мы пишем о женщине-матери, о ее роли в жизни. А ведь она и почетная, и тяжелая, и, в конце концов, самая главная. Обидно иной раз бывает, когда видишь, что иногда некоторые женщины забывают о своих материнских обязанностях, пренебрегают ими. Другая, смотришь, живет сама по себе, на холостом положении, семьи у нее нет. Неправильно это. * * * П. П. Бажов был человек внимательный, чуткий. Многие чувствовали на себе его заботу, его ласку. Припоминается мне такой случай. Пришла рецензия из Москвы на мою рукопись. В ней, между прочим, содержался такой упрек автору: «В некоторых случаях в работе даются малоупотребительные и малопонятные слова, которые следовало бы сопроводить объяснениями или же заменить другими, более известными. Таковы, например, слова: «Речка гудит в вешняках». Кстати, по Далю «вешняком» называется окольная дорога, пролагаемая в весенний разлив». Такое определение слова «вешняк» меня, признаться, обескуражило. Я решил обратиться за разъяснением к Павлу Петровичу, потому что кто-кто, а он-то уж превосходно разбирается в значении этого слова на Урале. При первой же встрече я прочитал ему выдержку из рецензии. Павел Петрович ответил, что он не знает такого толкования слова «вешняк» и не думает, чтобы именно так толковал его Даль. Разговор наш был прерван. Прошло некоторое время, я уже забыл о «вешняке». Но вот на очередном литературном «четверге» Павел Петрович сует мне в руки какую-то бумажку. — Что это, Павел Петрович. — Прочитай. Я прочел следующее, написанное неровным старческим почерком: «Константин Васильевич! Тут, видимо, просто недосмотр в рецензии. У Даля в числе прочих значений вешняка указано: «Запор, творило, ворота с подземным заслоном в плотинах и запрудах для спуска лишней весенней воды». Это, как видите, совершенно точно передает значение слова вешняк , бытующее по всем уральским заводам. К этому у Даля добавлено: «Иначе говоря. Вершняк или вышняк , что может быть правильно, когда есть нижняк , т. е. верхн. и нижн. плотина с творилом». Мне не случалось слышать на Урале слов с такими ударениями, но иногда вешняки заменяются словом вершняки (почему-то всегда в множественном числе). В словаре Ушакова дано 5 значений слова вешняк, но этого нет. Обычный недуг этого словаря: в нем нигде не найдешь того, что особенно нужно. П. БАЖОВ 1.VII—49 г. * * * Страстный жизнелюбец, мужественный и стойкий в испытаниях, Павел Петрович не любил говорить о смерти. Уже будучи смертельно больным, он чуть ли не в юмористических тонах говорил о смерти людей, которых он знал. — Доменщик Соколов хорошо умер. Накануне его с восьмидесятилетием поздравляли, с наградой и прочее. А на следующий день еще один посетитель явился с поздравлением. Соколов и говорит: «Что-то я устал, не могу». Прилег отдохнуть и помер… А вот академик один во время конференции умер… Доклад кто-то делал. А он сидит и как-то все на правый бок валится. Поглядели, а он уже не дышит… Удивительна была способность П. П. Бажова оттенять природу вещей, выделять в явлении самый главный его признак, повернуть предмет самой яркой гранью. — Старик один самоубийством кончал, — рассказывал Павел Петрович. — Было это зимой в Ирбитском районе. Вот, значит, этот старик подошел к колодцу, снял полушубок, снял валенки и сиганул в колодец. Вот она, психология «хозяйственного мужика». В смертный час и то подумал: зачем добру пропадать… Павел Петрович всегда резко возражал против бесполезного труда, не приносящего никому никакой пользы. — Жил вот старик один, — говорил писатель, — каждую ночь у него огонь горел. Видели в окно: сидит старик над книгой. И пошла про него молва: ученый. Умер старик. Стали искать плоды его труда. И что же оказалось. Он подсчитывал, сколько букв в библии… Вот тебе и ученый. П. П. Бажов был певцом труда и подлинно прекрасным в его глазах был только человек труда, творчества, вдохновенного труда на пользу народа. «Работа — она штука долговекая. Человек умрет, а дело его останется». Эти слова начертаны на цоколе временного памятника П. П. Бажову. Они были лейтмотивом всего его творчества, всей его жизни. Бессмертным в памяти народа осталось имя его — имя творца «Малахитовой шкатулки», одного из крупнейших писателей сталинской эпохи. * * * Тот, кто слушал неторопливую глуховатую речь П. П. Бажова, не забудет его очарования. Это почти всегда был увлекательный по форме, глубокий по содержанию рассказ, основанный на внимательном изучении жизни, на широкой эрудиции. Язык его поражал богатством и своеобразием. Исконное уральское «о» и иностранное «эталон», острая народная шутка и латинская поговорка — все это соединялось в какой-то неповторимый сплав. Так мог говорить только Бажов. Художник большой силы чувствовался в каждом его выступлении. Помню, например, что свой доклад на конференции, посвященной истории Екатеринбурга — Свердловска, он начал с известного чеховского рассказа о старухе и дьячке, который перепутал в своем синодике живых и умерших. — Вот и вы, товарищи, в моем докладе разберите сами, что к чему. Может, я тоже вроде чеховского дьячка напутал… Это было, конечно, лишь выражением исключительной скромности этого человека. Не собраны еще выступления П. П. Бажова — его речи и доклады, сверкавшие блеском мысли и художественного таланта. Это богатый материал. Выступления П. П. Бажова были всегда полны незабываемых образов, по-бажовски самобытных и народных. Политические понятия он умел выражать образно, ярко. Например, речь перед избирателями в г. Красноуфимске в феврале 1946 года Павел Петрович заключил так: — Недавно мне был задан вопрос: что такое советская демократия. Вместо ответа я привел один пример из практики уральских гранильщиков. При огранке изумруда самым лучшим образцом у старых гранильщиков считается камень, имеющий так называемую «теплую грань». Мастер должен добиться, чтобы каждая грань была на строго одинаковом расстоянии от так называемого «куста» — узла преломления света. Этот пример, мне кажется, глубоко символичен. Как в драгоценном изумруде, в нашей стране солнце Сталинской Конституции находится на одинаковом расстоянии от каждого советского человека, одинаково тепло и ярко светит каждому из нас. Если тебе действительно дороги интересы Родины, своего народа, — трудись честно, развивай свои способности, а Родина, народ не забудут твоего труда… * * * П. П. Бажов, как и герой его чудесного сказа «Каменный цветок» мастер Данило, всегда был с людьми и назначение своей жизни видел в служении народу. С первых же дней войны он, давно уже будучи пенсионером, пришел в издательство и заявил, что хочет работать. В грозные для Родины дни писатель-патриот работал с напряжением всех своих сил. Народ облек его своим доверием, избрав депутатом Верховного Совета СССР. Павел Петрович полностью оправдал это доверие. Исключительно пунктуально выполнял он свои обязанности. Свердловчане видели знакомую сутулую фигуру Бажова, медленной стариковской походкой подходившего к зданию облисполкома. Здесь в нижнем этаже находилась его комната депутата. Отсюда он не выходил, не приняв всех посетителей, не выслушав всех, кто обращался к нему за советом и помощью. — Со всякими вопросами приходят: о квартире, о покосных участках и прочее, — рассказывал он однажды, — на первый взгляд, кажется, мелочи, а если подумать, так совсем не мелочи. Многим оказал он помощь, и многие долго будут вспоминать его не только как писателя, но и как государственного деятеля, показывавшего пример большевистского отношения к своим обязанностям. Трудно себе представить Бажова вне этих обязанностей. Обычным было видеть его беседующим с людьми самых разнообразных профессий. Обычно было видеть его в президиуме собраний, на трибуне. Он немыслим был вне коллектива, в отрыве от большой жизни нашей страны. До конца дней своих он активно вторгался, входил в эту жизнь. * * * На углу улиц Чапаева и Большакова — одноэтажный домик с крыльцом. В долгие зимние ночи, когда уже давно погасли в соседних домах огни и лишь изредка промчится авто, освещая фарами примятый снег, только в этом домике ярко светится квадрат окна. За столом среди книг и рукописей сидит пожилой человек. У него широкий и выпуклый лоб — лоб мыслителя, седая борода ложится на грудь. Он — русский всем своим обликом. Он красив той благородной старческой красотой, которую дает людям большая, честно прожитая жизнь. Это наш Бажов, наш Павел Петрович. Таким мы знали его живого. Можно было зайти в этот дом на углу Чапаева и Большакова, и хозяин, даже будучи больным, всегда принимает гостя радушно. Кабинет его пополнился книгами, подарками, в нем становилось тесно. Кто-то из художников нарисовал портрет, кто-то написал картину, уральский пейзаж. Лучшее дарили певцу Урала — залог глубокой любви к нему, глубокого уважения. На нижних полках «Малахитовая шкатулка» в переводах на языки народов СССР, на языки народов мира. По всему свету гремит крылатое слово уральского рассказчика. Павел Петрович берет тегеранское издание, показывает рисунок: ящерица с женской головой нарисована очень искусно. — Традиция чувствуется, — замечает он. — Видимо, в иранской мифологии эта фигура часто встречается… В одно из последних посещений зашла у нас речь об издании ранних его произведений. — Хотелось бы, Павел Петрович, собрать статьи еще периода гражданской войны. Павел Петрович задумался. — Надо бы, да я, пожалуй, и сам сейчас не узнаю, которая из них моя. Без подписи ведь шло. С живейшим интересом подхватил он мысль об издании ранних произведений и немедленно принялся за собирание материалов. Первым книгам его суждено было составить его последнюю книгу. * * * Теперь, когда П. П. Бажова нет с нами, хочется запечатлеть черты его. Последние встречи, последние впечатления о большом человеке нашего времени, с которым нам выпало счастье вместе жить и работать. Осень 1948 года. Павел Петрович сидит, покуривает трубку и кашляет. Он недавно вернулся из Сухуми. Настроение у него превосходное. Рассказывает о Новом Афоне, о природе Юга. — Хороши кипарисовые аллеи. По-моему, кипарис для аллей самое подходящее дерево… Видел я обезьяний питомник. Любопытно. У них, у обезьян-то, все еще патриархат. Павел Петрович смеется в бороду. Проходит год. Здоровье слабеет. Плохо с глазами, одышка. — Что поделаешь — врачи говорят: необратимые процессы… И все-таки он не сдавался болезни. Ходил на собрания, в товарищеском кругу шутил. Как-то зашла речь о писателе Б. — Пишет он книгу об Урале… Читал я… Немного не то получается… Вот, например, пишет о купце Севастьянове. Дом его теперешний Дом союзов. Сооружение в ложноготическом стиле… Хорошо… Садился, говорит, Севастьянов на скамейку перед домом полюбоваться на окрестности. И тут же анекдот: когда будто бы захотел Севастьянов посеребрить крышу на доме, родственники объявили его сумасшедшим… А я вот другой анекдот слышал… Будто бы Севастьянов оказался главой хлыстовской общины и был сослан… Не о том надо писать. У меня вот из ума нейдет семидесятипятиметровая стрела, которую я видел на Уралмаше. Шагающий экскаватор — это штука серьезная, товарищи. Кто-то замечает: — Б. искал соавторов. — Знаю. Он к Пермяку обращался. Ну, это совсем неподходящая пара. «В одну телегу впрячь неможно коня и трепетную лань». — Да он и ко мне обращался. — Ну, вот бы получилась тройка. Ты в коренниках, Пермяк в пристяжке и тот сбоку бежит… Павел Петрович смеется от всей души, до кашля, до слез. Видимо, он в воображении ясно представил себе «тройку». Последняя встреча моя с Павлом Петровичем состоялась ранней осенью 1950 года. Болезнь его прогрессировала. Производил он впечатление страшно утомленного человека, но по-прежнему не пропускал собраний. После одного из них мы разговорились о рассказах Мамина-Сибиряка, которые предполагало издавать Свердловское издательство. Павел Петрович отобрал такие, как «Зимовье на Студеной», «Емеля-охотник», особенно похвалил рассказ «В каменном колодце», а о «Легендах» сказал: — Не надо. Не та философия. Критерием оценки у Павла Петровича был оптимизм того или иного рассказа. — Рассказ «Штучка» неплохой, да уж очень мрачный. Не думалось тогда, что через каких-нибудь три месяца мы, близко знавшие его, будем стоять в почетном карауле у его гроба, пойдем провожать его в последний путь на Ивановское кладбище. Представление о смерти как-то не вязалось с духовным обликом П. П. Бажова. Любил он жизнь, любил людей, любил труд. * * * Широко гремит трудовая слава уральских богатырей, сталинских «мастеров с полетом», с «живинкой в деле». По всему свету разносит эту славу окрыленное мыслью, вдохновенное слово народного писателя П. П. Бажова. Нет его, но осталась его «Малахитовая шкатулка», полная бесценных сокровищ, — подлинно народная книга. Со страниц этой книги поднимаются незабываемые поэтические образы, и поет в них душа русского человека — сильная и прекрасная душа народа, творчески преображающего мир для счастья всего человечества. Певцом труда и силы народной вошел Павел Петрович в литературу великого советского народа. Урал вправе гордиться этим именем. Все творчество Бажова, выросшее на уральской почве, являлось народным. «Когда писатель глубоко чувствует свою кровную связь с народом, — это дает красоту и силу ему». Эти слова Горького можно отнести ко всем произведениям Бажова. Все написанное им полно возвышенной любви к нашей свободной и прекрасной Родине, к нашему народу-труженику и творцу. Это — воплощение того соединения народности и партийности, которое выражает истинный дух нашей литературы и жизни. Павел Петрович продолжает жить в своих замечательных сказах, очерках и статьях, как боевой участник нашей современности, нашей борьбы за коммунизм. Созданное им учит любить Родину, партию, народ, учит гордиться трудовой славой своего народа, учит «не книзу глядеть — на то, что сделано, а кверху глядеть — как лучше сделать надо», искать «живинку, которая во всяком деле есть, впереди мастерства бежит и человека за собой тянет», учит не успокаиваться на достигнутом, а итти вперед, к вершинам мастерства. Вот чему учит Павел Петрович Бажов — певец Урала. Вечная память и вечная слава замечательному писателю, чья жизнь и творческий труд были посвящены цели — строительству коммунизма. Да будет ему пухом родная уральская земля! В. Сержантов ПЕВЕЦ ТВОРЧЕСКОГО ТРУДА Работа — она штука долговекая. Человек умрет, а дело его останется. П. Бажов Эти слова, завершающие один из сказов Павла Петровича Бажова («Чугунная бабушка»), с полным правом можно поставить эпиграфом ко всему творчеству замечательного писателя, нашего талантливого земляка, произведения которого широко известны советскому читателю и горячо любимы им. П. П. Бажов вошел в золотой фонд советской литературы как автор исключительной по своей талантливости и своеобразию книги сказов «Малахитовая шкатулка». Основная тема этой книги, ее основной мотив — творческий, созидательный труд рабочего человека, мастера-умельца, творца. Каждая страница этой невиданной еще в нашей литературе книги — вдохновенный гимн труду, трудящемуся человеку, преобразующему жизнь на земле. 1 А. М. Горький в своем докладе на первом Всесоюзном съезде советских писателей в 1934 году, обращаясь к деятелям литературы, говорил: «Мы должны научиться понимать труд как творчество…» П. П. Бажов с большой силой таланта раскрыл процесс труда именно как творческий процесс, процесс созидания. В своих поэтических сказах писатель выступил как страстный и пламенный певец творческого, созидательного труда. П. П. Бажов — человек труда. Вся его жизнь — благородный трудовой подвиг. Крепкими, неразрывными нитями П. П. Бажов связан с народом, с рабочим классом, с одним из передовых его отрядов — рабочими Урала. П. П. Бажов — коренной потомственный уралец. Его дед — Василий Александрович Бажов — был крепостным и долгое время работал на Полевском медеплавильном заводе, Сысертского горного округа на Урале. Бабушка — Авдотья Петровна — была, как пишет Павел Петрович в своем автобиографическом вступлении к «Малахитовой шкатулке», «коренных сысертских родов», но в молодости попала в число «обменных девок, коих отправили на старый завод для принятия закону с тамошними парнями». «Привезенная в Полевской завод таким диким способом, — рассказывает П. П. Бажов, — бабушка «приняла там закон, с кем указали», прожила здесь свыше двадцати лет, вырастила детей, но все-таки, как видно, «не вжилась». Как только было отменено крепостное право, дед писателя Василий Александрович Бажов перешел из медеплавильщиков в доменщики и вся семья Бажовых переехала в Сысерть на родину Авдотьи Петровны. Здесь на восточном склоне Урала в Сысертском заводе — центре горного округа, в семье мастера-пудлинговщика, 28 января 1879 года родился Павел Петрович Бажов. Отец его — Петр Васильевич — принадлежал к тем мастерам-умельцам, знатокам своего дела, образы которых впоследствии так вдохновенно и с такой любовью нарисованы писателем в сказах «Малахитовой шкатулки». Тяжелым было детство Павла Петровича. Отца его за непокорный характер и острый язык часто увольняли с работы. Семье приходилось переезжать с завода на завод, а иногда и месяцами ждать, когда отец снова может устроиться на работу. Об одном из таких ожиданий П. П. Бажов в автобиографической повести «Уральские были» рассказывает: «…Съедено уже все. На поденные работы в заводе отец, однако, не выходит. Знает, что там все равно не примут, да и позором это считается для фабричного рабочего. Промышляет, чем придется: рыбалкой, старательством, сенокошением». С завода на завод переезжала семья Бажовых. Перед будущим писателем еще в раннем детстве проходят картины горнозаводской жизни, различные типы уральских рабочих: горщиков, камнерезов, металлургов, углежогов, старателей. Он знакомится с их бытом, с условиями труда, с языком, с их устным творчеством — различными легендами, сказками, песнями, пословицами, поговорками. В самой гуще народной жизни, в недрах рабочего Урала с детских лет живет и воспитывается П. П. Бажов. Эта органическая связь с народом, с рабочим классом Урала не порывалась у П. П. Бажова в течение всей его жизни. В одиннадцатилетнем возрасте П. П. Бажов вместе с семьей попадает на Полевской завод, расположенный в том же горном округе; но на западном склоне Уральских гор. О Полевском заводе, который в семье Бажовых обычно называли «старым заводом», Павел Петрович слышал очень много и довольно часто. На этом заводе в течение многих лет работал у медеплавильных печей его дед. Здесь в течение 20 лет жила бабушка писателя, привезенная сюда насильно молодой девушкой и «принявшая закон, с кем указали». Естественно, что прежде всего в своей семье — от бабушки, от отца — Павел Петрович неоднократно слышал фантастические легенды о старом Полевском заводе и его окрестностях. В этих легендах-сказах загадочными, окутанными покровом таинственности, интригующими воображение мальчика вставали Азов-гора, Думная гора, Медная гора… В сказах повествовалось о том, что в недрах Азов-горы хранятся несметные богатства и что охраняет их «девка Азовка». «Иногда эта «девка», — рассказывает П. П. Бажов, — изображалась такой ослепительной красавицей, что всякий, взглянувший на нее, «навсегда свет в глазах потеряет и вовсе без ума станет». Чтобы получить доступ к оставленным в пещере богатствам, надо было знать «заклятое слово», «потаенный знак», «тайное имя», и тогда доступ в пещеру становился свободным, там встречала гостя девица, угощала его «крепким, стоялым пивом» и предоставляла брать из богатства, «что ему полюбится» («У старого рудника»). О Думной горе рассказывалось, что на ней был Емельян Пугачев. Три дня сидел он на этой горе, погрузившись в свои думы о народе, о его будущем, о борьбе с угнетателями трудового народа. О Медной горе ходили страшные рассказы. Бабушка Авдотья Петровна, рассказывая своему внуку о Медной горе, не раз повторяла: «Самое это проклятущее место. Сколько народичку оно съело! Сколько народичку!» («У старого рудника»). Юному воображению будущего писателя рисовалась эта гора высокой, страшной, суровой. Каково же было разочарование Павла Петровича, когда он, приехав впервые в Полевской завод, нашел вместо горы «…поле самого унылого вида. На нем даже трава росла только редкими кустиками» («У старого рудника»). На недоуменные вопросы мальчика отец ответил: — Я же говорил, что рудник это. Медную руду добывали. Значит, гора и есть. Всегда руду из горы берут. Только иная гора наружу выходит, иная в земле. Об этой-то горе, находящейся в земле, среди коренных жителей Полевского завода ходило очень много легенд и фантастических рассказов. Эти устные рассказы, яркие, самобытные образцы горнозаводского народного творчества, услышанные П. П. Бажовым еще в детстве, легли впоследствии, полвека спустя, в основу замечательных сказов «Малахитовой шкатулки». Когда семья Бажовых поселилась в Полевском заводе, это предприятие уже являло собою картину запустения и постепенного умирания. П. П. Бажов в своем автобиографическом очерке «У старого рудника» рассказывает: «Завод умирал. Давно погасли домны. Одна за другой погасли медеплавильни. С большими перебоями на привозном полуфабрикате работали переделочные цеха». Из 7000 населения на заводе было занято только около 350 человек. Большинство населения занималось здесь углежжением, старательским делом, ремеслами, охотой, работой на рудниках и приисках и т. д. Несмотря на то, что на заводе с каждым годом было занято все меньше и меньше рабочих, население заводского поселка не уменьшалось. Все держались за свои насиженные в течение многих лет места. «Главной причиной особой привязанности населения к своему месту, — указывает П. П. Бажов, — был старый Гумешевский рудник, воспитанные работой на нем производственные навыки и твердая уверенность в исключительном богатстве недр вблизи Гумешек» («У старого рудника»). В недрах Гумешек лежали действительно несметные богатства. Но использовать их в интересах Родины, народа, стало возможным только при Советской власти. А тогда, с 1871 года, старый рудник стоял затопленным и только лишь легенды и рассказы об этом руднике, о таящихся в его недрах богатствах передавались из уст в уста. Рассказчиков было много. Их можно было встретить почти в каждой рабочей семье. Наиболее искусными среди них были старики, работавшие здесь еще при крепостном праве. Самым замечательным рассказчиком, знатоком легенд и сказов был Василий Алексеевич Хмелинин или, как звали его ребята, дедушка Слышко. Личность В. А. Хмелинина сама по себе представляет большой интерес. На Гумешевский рудник, как рассказывает П. П. Бажов, В. А. Хмелинин попал в 30-х годах XIX века, когда ему было 10 лет. С этого возраста он и пошел по горному делу. Хмелинин испытал на себе всю тяжесть жизни горняка как при крепостном праве, так и после «воли». Правда, однажды Хмелинину повезло. Он нашел самородок золота весом в 18 фунтов. Но старатель попал в хищные руки купца — скупщика золота и кабатчика. В пьяном угаре ушло, исчезло бесследно шальное старательское счастье. Когда будущий писатель П. П. Бажов встретил искусного сказочника, В. А. Хмелинину было уже за 70 лет. Он оставил «горное дело» и был сторожем. Его сторожка стояла на самой Думной горе. Старик охранял так называемую дровяную площадь, где находился обычно годовой запас дров для действовавших еще в то время пудлингового и сварочного цехов. Вот сюда, на Думную гору, к сторожке В. А. Хмелинина, откуда открывался замечательный вид на завод, на пруд, на синевший вдали густой бор, на Азов-гору, часто собирались ребятишки, любившие слушать сказки дедушки Слышка. Среди этих 10—12-летних босоногих обитателей Полевского завода был и П. П. Бажов. Сказы В. А. Хмелинина произвели на П. П. Бажова неизгладимое впечатление. Оно, пожалуй, было самым сильным впечатлением детства писателя. «Хмелинин не был единственным рассказчиком «тайных сказов» своего района, — замечает Павел Петрович, — но бесспорно рассказывал лучше всех, кого мне приходилось слышать… Большой жизненный опыт, живой ум и несомненный талант художника давали Хмелинину возможность легко и свободно вводить в сказы живые детали из жизни горняков, хорошо видеть и слышать героев своих сказов, в том числе и «тайную силу»… «Неграмотный старичонка» с редкой глубиной прочувствовал и понял жизнь горнозаводского рабочего и, как подлинный художник, сумел передать ее и всю историю округа в образах гораздо ярче и правдивее, чем делали это официальные историки» («У старого рудника»). Сказы В. А. Хмелинина, воплотившие в себе лучшие, наиболее характерные черты рабочего горнозаводского уральского фольклора, являются одним из источников оригинального и самобытного творчества П. П. Бажова. 2 П. П. Бажов получил начальное образование в заводской школе, которую окончил в десятилетнем возрасте. Он уже тогда поражал всех окружающих своими большими способностями, необыкновенной памятью, страстной любовью к литературе, к устному народному творчеству. Родители П. П. Бажова, прошедшие тяжелую трудовую школу, не имевшие в детстве возможности учиться, решили дать своему сыну, который был единственным ребенком в семье, образование. Однако это было очень нелегким делом. Отдать сына в гимназию они не имели возможности вследствие высокой платы за обучение. В горное училище принимались дети из привилегированных семей — сыновья дворян, инженерно-технической интеллигенции и т. п. Оставался только один путь — духовное училище. Здесь плата за обучение была сравнительно небольшой и отбор при приеме менее строгий. В 1889 году П. П. Бажов поступает в Екатеринбургское духовное училище, в котором в 1866—1868 гг. учился и Д. Н. Мамин-Сибиряк. Четыре года П. П. Бажов проводит в Екатеринбурге в стенах этого учебного заведения. Здесь будущий писатель начинает свое знакомство с сокровищами русской классической литературы, увлекается изучением истории родины. Его увлекают такие героические образы представителей русского народа, как образ легендарного рязанского богатыря Евпатия Коловрата, образы богатырей — героев былинного эпоса, образ Ермака Тимофеевича — покорителя Сибири. Любовь к чтению произведений русских писателей у маленького Бажова была чрезвычайно велика. Критик Л. Скорино в своей монографии о П. П. Бажове рассказывает, что однажды Павел Петрович увидел в библиотеке училища богато иллюстрированный однотомник произведений А. С. Пушкина. В ответ на просьбу — дать ему книгу почитать библиотекарь, которому не хотелось выдавать дорогую книгу какому-то заводскому мальчугану, поставил, как ему казалось, невыполнимое условие: книга будет выдана, если мальчик даст обещание выучить ее наизусть от первой до последней строки. Ожидаемого отказа не последовало. П. П. Бажов дал обещание выполнить это требование. Через некоторое время, когда П. П. Бажов возвращал книгу, библиотекарь убедился, что мальчик выполнил свое обещание. Он действительно наизусть знал все стихотворения и поэмы А. С. Пушкина, помещенные в книге, насчитывавшей около трехсот страниц. В 1893 году П. П. Бажов окончил четырехклассное духовное училище в Екатеринбурге. В этом же году он переезжает в Пермь и поступает в Пермскую духовную семинарию. О духовной школе второй половины XIX века существует довольно большая литература, ярко рисующая господствовавший там неимоверно жестокий режим и иезуитские методы обучения. «Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, — говорит И. В. Сталин, учившийся, как известно, в 1888 по 1894 год в Горийском духовном училище, а затем с 1894 до 1899 года в Тифлисской православной духовной семинарии, — я готов был стать и действительно стал революционером, сторонником материализма, как действительно революционного учения». [1] 1 И. В. Сталин. Беседа с немецким писателем Эмилем Людвигом. — Ленин и Сталин. Сборник произведений к изучению истории ВКП(б), том III, стр. 527. Эти сталинские слова дают исчерпывающий ответ на вопрос о том, почему из реакционнейших учебных заведений — духовных училищ и семинарий — выходили не только служители церкви, верные слуги царского правительства, но и борцы против угнетателей народа, деятели прогресса, видные представители литературы, науки и техники. Известно, что в духовных училищах и семинариях учились Н. Г. Помяловский, Н. А. Добролюбов, Г. И. Успенский, И. П. Павлов, А. С. Попов и др. Академик Ем. Ярославский, характеризуя обстановку в средней и высшей школе в 90-х годах пишет: «В 90-е годы духовные семинарии считались далеко не безопасными с точки зрения проникновения в них революционной пропаганды. Как ни старались оградить учащихся от проникновения революционной «заразы», но воздух там был насыщен освободительными передовыми идеями, что они проникали даже и в такие учебные заведения, как духовные семинарии». [2] 2 Академик Ем. Ярославский. Борьба за создание социал-демократической рабочей партии в России (1883—1901 гг.). Издание Высшей партийной школы при ЦК ВКП(б), стр. 169. Пермская духовная семинария не представляла исключения. Здесь в разное время учились крупнейший знаток Урала, известный русский писатель Д. Н. Мамин-Сибиряк, изобретатель радио A. С. Попов, публицист и краевед И. М. Первушин, собиратель прикамского фольклора В. Н. Серебренников и многие другие общественные и научные деятели. Еще в 60-е годы, как указывает биограф Д. Н. Мамина-Сибиряка, его племянник Б. Д. Удинцев, «Пермская семинария была настроена довольно бунтарски. В ней работали постоянно действующая подпольная библиотека с журналами и книгами по политическим, экономическим вопросам и точным наукам». [3] 3 Б. Д. Удинцев. Уральский период жизни Д. Н. Мамина-Сибиряка. Свердловск, 1936 г., стр. 19. Известный краевед и собиратель уральского фольклора B. П. Бирюков, учившийся в Пермской семинарии в первом десятилетии XX века, рассказывает, что «многое из того, что преподносилось в классе, сводилось на-нет во внеклассное время чтением запрещенных книг, участием в подпольных кружках и т. д.». П. П. Бажов принадлежал к учащимся, всячески сопротивлявшимся тому дурману, которым пытались отравить сознание семинаристов учителя и семинарское начальство. Будущий писатель с каждым годом все сильней и сильней увлекался литературой и устным народным творчеством. Тайком от начальства, от учителей он читал книги «без допустительной отметки», то-есть не допущенные в библиотеки школ, духовных училищ и семинарий. Среди этих книг были произведения М. Е. Салтыкова-Щедрина, Н. А. Некрасова, В. Г. Белинского, А. П. Чехова, Г. И. Успенского. В передовой, высокоидейной русской классической литературе, в устном народном творчестве черпал П. П. Бажов силы для того, чтобы противостоять «истинам», преподносимым с семинарских кафедр, чтобы сопротивляться семинарской «педагогике», имевшей целью воспитать верных слуг царей небесного и земного, находил силы, чтобы переносить карцер, различные формы глумления над чувством человеческого достоинства и другие виды «педагогического» воздействия на непокорных. Шесть лет провел П. П. Бажов в Пермской духовной семинарии. Задолго до окончания семинарии П. П. Бажов определил свой дальнейший путь. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы стать служителем церкви. П. П. Бажов поставил перед собой задачу служить народу, всегда быть вместе с народом, жить его жизнью, его думами, его радостями и печалями. Окончив в 1899 году семинарию, П. П. Бажов уезжает в глухую уральскую деревню Шайдуриха (около Невьянска). Здесь Павел Петрович начинает работать народным учителем. Народный учитель! Вот тот путь, который выбрал будущий писатель, вышедший из недр народа и никогда не порывавший с ним связи. По этому пути шел П. П. Бажов почти 18 лет. В деревне Шайдуриха П. П. Бажову долго учительствовать не пришлось, так как он отказался преподавать в школе закон божий. Павел Петрович уезжает в Екатеринбург, где учительствует до 1915 года. В 1915 году он переезжает в г. Камышлов, где продолжает преподавать русский язык. Здесь П. П. Бажова застает Великая Октябрьская социалистическая революция. Восемнадцатилетний период работы учителем, с 1899 по 1917 год, чрезвычайно важен для роста и формирования П. П. Бажова как писателя. Правда, о том, чтобы стать писателем, Павел Петрович в то время и не думал. Работая учителем, он ничего не писал и не печатал, если не считать небольшой статьи «Мамин-Сибиряк, писатель для детей», опубликованной в «Екатеринбургских епархиальных ведомостях» в 1913 году (№ 19). Но П. П. Бажов много записывал, много читал, много видел, слышал, изучал, то-есть приобретал то знание материала, жизни, людей, которое он впоследствии называл «своеглазным». Это был процесс формирования писателя, процесс подготовки к большой литературной работе. После напряженной работы зимой П. П. Бажов летом обычно путешествовал. Район его летних путешествий обычно ограничивался Уралом. Правда, он несколько раз выезжал на юг России — на Украину, на Кавказ, в Крым. Но эти путешествия совершались только лишь для «расширения кругозора», для того, чтобы посмотреть море, кавказские горы, южную растительность. Путешествия же по Уралу были целеустремленны, имели большой смысл. П. П. Бажов интересовался прежде всего горнозаводским Уралом. Он изучал историю уральской промышленности и быт уральских рабочих, собирал уральский рабочий фольклор и изучал уральские говоры. Во время своих странствований по Уралу Павел Петрович вел записи народных песен, сказок, легенд, пословиц, поговорок, отдельных слов. Эти записи велись с тщательностью и точностью научного работника, — соблюдались правила паспортизации материала, а иногда даже и требования фонетической транскрипции. К сожалению, эти записи, составившие к 1917 году шесть толстых тетрадей, были безвозвратно утрачены во время гражданской войны. 3 Великая Октябрьская социалистическая революция открыла новую страницу в жизни П. П. Бажова. Впоследствии Павел Петрович сам говорил, что «вероятно, никаких литературных работ у меня не было бы, если бы не революция». [4] Октябрьская социалистическая революция пробудила в П. П. Бажове талант писателя. Правда, писателем П. П. Бажов стал не сразу. Этому предшествовали годы борьбы за Советскую власть с оружием в руках, годы работы журналистом, редактором. 4 Газета «Уральский рабочий» от 28 января 1939 г. С первых же дней существования Советской власти П. П. Бажов с головой уходит в большую общественно-политическую работу. В Камышлове создается Совет рабочих и крестьянских депутатов. Учитель П. П. Бажов избирается членом Совета и назначается комиссаром по просвещению. В это же время начинается регулярная работа Павла Петровича в печати. Он редактирует газету «Известия Камышловского Совета рабочих и крестьянских депутатов», пишет очерки, фельетоны, публицистические статьи. В 1918 году в жизни П. П. Бажова происходит событие необычайно большой важности. Он вступает в ряды большевистской партии. Став коммунистом, он еще с большей энергией отдается строительству новой жизни, новой культуры. Начинается гражданская война. Верный сын народа, выходец из коренной уральской рабочей семьи, коммунист П. П. Бажов уходит добровольцем на фронт, чтобы с оружием в руках защищать родную Советскую власть, любимый свой край — Урал, защищать Родину от иностранных интервентов и их белогвардейских наемников. В армии П. П. Бажов ведет большую политическую работу среди красноармейцев. Вначале он зачисляется в «особую советскую роту красных орлов полка». Эта «особая рота» представляла собою группу военных политработников. Затем П. П. Бажова назначают начальником информационного отдела штаба 29-й дивизии и редактором дивизионной газеты «Окопная правда». «Начальник информационного отдела», «редактор дивизионной газеты» — все это звучало довольно громко. В действительности же все было гораздо проще. «Газета выходила на фронтовой линии, — рассказывает П. П. Бажов. — Я был и редактором, и секретарем газеты, и выпускающим — всё в одном лице. Газета вместе с типографией ездила в двух вагонах. Выходила нерегулярно. Выпустили мы пятьдесят номеров на Уральском фронте. Сотрудниками газеты были красноармейцы». Вместе с красноармейцами 29-й дивизии П. П. Бажов защищает Пермь. В результате предательства врага народа Троцкого и его ставленников 3-я армия, в составе которой была и 29-я дивизия, потерпела поражение и потеряла боеспособность. Произошла злополучная «Пермская катастрофа», на ликвидацию которой В. И. Ленин и Центральный Комитет большевистской партии направил тогда И. В. Сталина и Ф. Э. Дзержинского. П. П. Бажов вместе с группой красноармейцев пробирается в Сибирь. Здесь он становится активным деятелем партизанского движения. В рядах красных партизан П. П. Бажов сражается за Советскую власть в Сибири и на Алтае. Он выполняет в это время ряд ответственных партийных заданий. Так, например, он, после освобождения партизанами г. Усть-Каменногорска, в короткое время налаживает издание газеты. В 1920 году мы видим П. П. Бажова в Семипалатинске, где он также ведет большую работу, являясь членом Семипалатинского губкома партии. Но вот окончена гражданская война. Страна переходит к мирной работе по восстановлению народного хозяйства. П. П. Бажов, демобилизовавшись, возвращается на родной Урал, в г. Камышлов, где его помнят и знают как учителя, а потом как комиссара по просвещению и редактора газеты. П. П. Бажов снова становится журналистом. Он редактирует камышловскую газету «Красный путь». 1923 год. П. П. Бажов переезжает из Камышлова в Екатеринбург, где 8 лет тому назад работал учителем, где он учился, где впервые познакомился с великой русской литературой. С этого времени П. П. Бажов становится постоянным жителем Екатеринбурга (с 1924 года — Свердловска). Переехав в столицу Урала — Свердловск, П. П. Бажов продолжает свою журналистскую деятельность. В течение семи лет, с 1923 по 1930 год, Павел Петрович работает в Уральской областной «Крестьянской газете», переименованной впоследствии в «Колхозный путь». Здесь он работает секретарем редакции, а затем заведующим отделом крестьянских писем. Тысячи писем, написанных живым народным языком, содержащих множество интереснейших фактов, ценнейших деталей, подробностей народного быта, проходят через руки П. П. Бажова. С величайшим вниманием он относится к каждому письму, не устает восхищаться этим богатством народной речи, народной мудрости. Это «настоящая краеведческая река, — пишет Павел Петрович, — мощная, полная красоты и неисчерпаемых стилистических, художественных и научных богатств. Течет она, блестя юмором, сверкая веселой рябью народного говорка». [5] 5 Статья «Краеведческие истоки» (Крестьянские письма в газете). Журнал «Уральское краеведение». 1927 г., выпуск 1, стр. 23—28. Работая в газете, П. П. Бажов опять путешествует по Уралу, часто ездит по уральским колхозам, деревням. Но теперь он уже не только «записывает», но и пишет. Он пишет очерки и публицистические статьи, рецензии и фельетоны, подписывая их различными псевдонимами — П. Деревенский, П. Осинцев, Огнев, Чипонев («читатель поневоле», этим псевдонимом подписывались обычно критические рецензии). Помимо работы над оперативным, газетным материалом П. П. Бажов приступает к работе над своей первой автобиографической книгой — «Уральские были» (из недавнего быта сысертских заводов). Это произведение вышло отдельным изданием в издательстве «Уралкнига» в 1924 году. Отрывки печатались в свердловском журнале «Товарищ Терентий» (№№ 17—19 за 1924 год), а позднее — в журнале «Уральский следопыт» (1935 год, № 2). В журналах «Товарищ Терентий», «Колос» П. П. Бажов печатает в 1924—25 гг. различные очерки и статьи краеведческого характера — «Из поездки в Каслинский завод», «Тихое дело» (из поездки на Полевской химический завод), «Там, где делают жернова и точильные брусья» (Мраморский завод), «Морока синяя» (о Гумешевском медном руднике) и другие. В 1926 году в Свердловском издательстве «Уралкнига» выходят две книги П. П. Бажова. Книга «За советскую правду» (из жизни урмана) была посвящена описанию боевых действий и жизни сибирских партизанских отрядов, участником которых был сам автор. Вторая книга «К расчету!» — это яркий рассказ о забастовках рабочих Сысертского завода в 1905 году. Эта книга была переиздана в 1929 году. В 1929 году П. П. Бажов написал повесть «Потерянная полоса». Повесть была опубликована в 7 номерах «Крестьянской газеты». В 1930 году выходит из печати книга очерков П. П. Бажова «Пять ступеней коллективизации». Затем П. П. Бажов вновь обращается к истории гражданской войны на Урале и пишет две книги: «Бойцы первого призыва» (к истории красных орлов полка) — 1934 год и «Формирование на ходу» (история Камышловского полка) — 1936 год. 4 1936 год является знаменательным годом в процессе формирования П. П. Бажова как писателя. В этом году он заканчивает работу над своими первыми сказами («Дорогое имячко», «Медной горы хозяйка», «Про великого Полоза», «Приказчиковы подошвы»), которые печатаются в журнале «Красная новь», в книге В. П. Бирюкова «Дореволюционный фольклор на Урале», в сборнике В. Попова «Урал медный». Эти сказы сразу получают широкую известность и пользуются большим успехом у читателя. П. П. Бажов продолжает работать над сказами. Один за другим выходят сказы из-под пера талантливого писателя. П. П. Бажов нашел свою дорогу в литературе и уверенно шел по ней. В 1938 году в свердловской комсомольской газете «На смену» и альманахе «Уральский современник» появляется сказ «Малахитовая шкатулка». Одновременно в альманахе «Уральский современник» печатается и программный сказ П. П. Бажова «Каменный цветок». В 1939 году в издании Свердловского областного государственного издательства выходит первое издание сборника сказов «Малахитовая шкатулка» (сказы старого Урала). В сборник было включено 14 сказов. Одновременно в детском альманахе «Золотые зерна», под псевдонимом Е. Колдунков, была напечатана автобиографическая повесть П. П. Бажова для детей «Зеленая кобылка». После выхода в свет книги своих сказов П. П. Бажов не прекращает работы в этом направлении. Он создает все новые и новые сказы, пополняя чудесными самоцветами свою «Малахитовую шкатулку». Если в первом издании было всего 14 сказов, то во втором (издательство «Советский писатель», 1942 г.) — 19, в третьем (Свердлгиз, 1944 г.) — 29, в четвертом (Гослитиздат, 1944 г.) — 30, в пятом («Советский писатель», 1947 г.) — 31, в шестом (Гос. изд-во художественной литературы, 1948 г.) — 43 и т. д. В марте 1939 года П. П. Бажов был принят в члены Союза советских писателей. Популярность автора «Малахитовой шкатулки» растет. Писателя окружает всеобщая любовь и уважение. Это вдохновляет его на создание все новых и новых произведений. Во время Великой Отечественной войны писатель-патриот П. П. Бажов, защищавший с оружием в руках советскую власть в годы гражданской войны, отдает все свои силы делу победы советского народа над фашистскими варварами. Он борется против врагов таким острейшим оружием, как правдивое художественное слово советского писателя, талантливо раскрывающего красоту души, благородство, высокие моральные качества русского человека, человека творческого, созидательного труда. Он направляет против врагов нашей Родины острие сатиры. В годы войны один за другим в Москве, в Свердловске, в Челябинске выходят сборники новых сказов П. П. Бажова, включенные им впоследствии в «Малахитовую шкатулку». Сборники «Ключ-камень», «Уральские сказы о немцах», «Живинка в деле» (уральские сказы о мастерстве) и другие патриотические произведения П. П. Бажова с воодушевлением воспринимаются как в тылу, так и на фронте. Сказы П. П. Бажова часто передаются по радио, включаются в репертуар многочисленных фронтовых бригад артистов, исполняются лучшими мастерами художественного слова в концертных залах десятков городов нашей страны. Слово писателя-большевика, певца Урала воодушевляло, звало на бой против врага, на труд во имя победы. Один из первых исполнителей сказов П. П. Бажова артист Челябинского государственного драматического театра П. Кулешов рассказывает, что сказы Павла Петровича с одинаковым восторгом воспринимались и в тылу — в лучших концертных залах Москвы, Ленинграда, Свердловска, в рабочих клубах, в студенческих аудиториях, в колхозных избах-читальнях, и на фронте — в землянках, в лесу, а то и под открытым небом. Партия и правительство высоко оценило творческий труд П. П. Бажова. 19 марта 1943 года писателю за книгу «Малахитовая шкатулка» была присуждена Сталинская премия. 3 февраля 1944 года, в связи с 65-летием П. П. Бажова, Президиум Верховного Совета СССР награждает писателя за выдающиеся заслуги в области художественной литературы, в деле собирания уральского фольклора орденом Ленина. Окончилась Великая Отечественная война. Советский народ, народ-победитель, перешел к мирному труду. Неутомимо трудится и один из лучших представителей нашего народа писатель П. П. Бажов. Он пишет новые произведения. Помимо новых сказов он создает книгу «Дальнее — близкое», ярко, талантливо рисующую прошлое Свердловска (Екатеринбурга). П. П. Бажов ведет большую работу по воспитанию молодых писателей. Он руководит Свердловским отделением Союза советских писателей, редактирует альманах «Уральский современник», выступает с докладами в самых различных аудиториях. В 1946 году трудящиеся Полевского и Северского заводов Красноуфимского избирательного округа решили выставить заслуженного писателя кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Это предложение было горячо поддержано всеми избирателями округа. 10 февраля П. П. Бажов был единодушно избран депутатом Верховного Совета СССР. Павел Петрович оправдал высокое доверие своих избирателей. На посту государственного деятеля писатель показал себя верным слугой народа. Вот почему избиратели Красноуфимского избирательного округа 12 марта 1950 года вторично избрали П. П. Бажова депутатом Верховного Совета СССР. До последних дней своей жизни П. П. Бажов не прекращал своей большой государственной, общественной и литературной работы. Ежедневно к нему приходили письма с разных концов Урала и из разных городов страны. В его депутатской приемной всегда было много посетителей. П. П. Бажов всегда находил время и силы для решения многочисленных вопросов, выдвигаемых перед ним избирателями, для разговоров с молодыми писателями, для чтения их произведений, для работы над ними. Большую работу Павел Петрович вел по разоблачению англо-американских поджигателей войны. Как делегат первой Всесоюзной конференции сторонников мира, как известный советский писатель и государственный деятель, он выступал с многочисленными докладами, с публицистическими статьями в защиту мира во всем мире. …Тяжелый недуг свел П. П. Бажова в могилу. 3 декабря 1950 года перестало биться благородное сердце певца Урала. 10 декабря 1950 года столица Урала — Свердловск провожала любимого писателя в последний путь. За два дня через зал Свердловской государственной филармонии, где стоял гроб с прахом П. П. Бажова, прошло более 150 тысяч трудящихся, отдавших последний долг своему славному земляку. Скорбно звучали речи выступавших на траурном митинге. Выражая чувства всех собравшихся, чувства советских читателей, уральская поэтесса Е. Хоринская прочитала свое стихотворение, посвященное П. П. Бажову: …Но будут жить веками были В чудесном малахите строк. И не завянет на могиле Бессмертный каменный цветок. 5 Великий русский критик и революционный демократ В. Г. Белинский писал, что «литература — есть сознание народа, в ней, как в зеркале, отражается его дух и жизнь». Русская литература всегда являлась могучим средством служения народу. Признание народа, близость и доходчивость до массового народного читателя произведений русской литературы, «отражение индивидуальности, характерности народа, выражение духа внутренней и внешней его жизни, со всеми ее типическими оттенками, красками и родимыми пятнами» — все это ярчайшее свидетельство народности русской литературы. В. Г. Белинский понимал народность как ведущее начало в творчестве писателя, как выражение прогрессивных идеалов народа. В устном народном творчестве великий критик видел живые истоки развития литературы, основу для создания произведений большой обобщающей силы и художественного совершенства. О связи с народом — этом необходимом и обязательном качестве настоящего искусства (а следовательно, и литературы) — говорил В. И. Ленин в беседе с Кларой Цеткин: «Искусство должно уходить своими глубочайшими корнями в самую толщу широких трудящихся масс. Оно должно быть понятно этим массам и любимо ими. Оно должно объединять чувство, мысль этих масс, подымать их». Подходя с этих позиций к оценке творчества П. П. Бажова, мы видим, что оно, как и вся советская литература, является подлинно народным, близким, доступным народу, отражающим его чувства, мысли, стремления. Главной темой творчества П. П. Бажова является тема творческого труда рабочего человека — умельца, мастера, художника своего дела. Эта тема глубоко разработана писателем в сказах «Малахитовой шкатулки». Длителен и труден был путь П. П. Бажова к освоению и разработке этой темы. Длителен и сложен был процесс формирования писателя. Первое издание «Малахитовой шкатулки» появилось в 1939 году, когда писателю было уже 60 лет. Он уже имел большой жизненный опыт, опыт литературной, журналистской и общественно-политической работы, владел неиссякаемым запасом материала, продуманного, осмысленного, тщательно изученного. Некоторые критики сравнивают удачу автора «Малахитовой шкатулки» с удачей старателя, случайно напавшего на золотую жилу или нашедшего большой самородок золота. Это неверно. Здесь нет и элементов случайности. Весь жизненный, творческий путь П. П. Бажова был закономерным процессом роста писателя, формирования его взглядов, совершенствования его мастерства. Этот процесс привел писателя к созданию «Малахитовой шкатулки». Во многочисленных критических статьях, посвященных творчеству П. П. Бажова, уже указывалось, что творческими источниками его произведений являются устное народное творчество (главным образом, уральский горнозаводской рабочий фольклор), великая русская классическая литература, под мощным влиянием которой рос и развивался П. П. Бажов как писатель. Эти указания биографов П. П. Бажова и исследователей его творчества вполне справедливы. П. П. Бажов — народный писатель. Его творчество глубоко народно. Устное творчество рабочих Урала, сказы и легенды, слышанные писателем в детстве (и в семье, и от дедушки Слышко), огромный фольклорный материал, собранный им самим во время странствований по Уралу, а также содержащийся во многочисленных сборниках устного народного творчества, — все это одна из творческих основ произведений П. П. Бажова. Именно на этой фольклорной основе П. П. Бажов создает произведения большой обобщающей силы и художественного совершенства, произведения, свидетельствующие о самостоятельности авторского таланта, возникшего на народной почве. И поэтому глубоко неправы те, кто считал П. П. Бажова просто собирателем фольклора, воспроизводящим по памяти слышанные в детстве сказы В. А. Хмелинина. О могучем влиянии русской классической литературы, в частности таких ее представителей, как А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, М. Е. Салтыков-Щедрин, В. Г. Белинский, А. П. Чехов, А. М. Горький, Д. Н. Мамин-Сибиряк, Мельников-Печерский и др., Павел Петрович неоднократно рассказывал сам. Это влияние испытывалось им всю жизнь, начиная с ранних школьных лет. Однако, отмечая все это, нельзя забывать главное, что сделало П. П. Бажова писателем. Это — революция. Не случайно сам писатель говорил о том, что «вероятно, никаких литературных работ у меня не было бы, если бы не революция». Писатель П. П. Бажов, как и многие советские писатели, рожден революцией, советским строем, партией, в рядах которой он более 30 лет честно боролся за счастье народа. «Нужно научиться понимать труд, как творчество». Это требование А. М. Горького обращено ко всем советским писателям. Алексею Максимовичу, к сожалению, не пришлось познакомиться со сказами П. П. Бажова. Но если бы А. М. Горький был жив, то он, безусловно, указал бы на «Малахитовую шкатулку» как на самый яркий образец раскрытия в советской литературе творческого начала труда. Труд, как творчество, как созидание, раскрывается во многих сказах П. П. Бажова. Вот, например, сказы «Каменный цветок» и «Горный мастер». Здесь рассказывается о старом мастере-камнерезе Прокопьевиче и его ученике Даниле. Крепостной пастушок, не раз жестоко поротый на барской конюшне, Данила становится замечательным камнерезом, лучшим мастером по всей округе. Но Данила недоволен собой. Он переживает муки творческой неудовлетворенности. Данила выполняет заказ барина — вытачивает замечательную чашу по барскому чертежу. На чертеже «чаша нарисована со всякими штуками. По ободку кайма резная, на поясе лента каменная со сквозным узором, на подножке листочки. Одним словом, придумано…» Данила начинает выполнять барский заказ. «…Глаз у Данилушки верный, рука смелая, силы хватает — хорошо идет дело. Одно ему не по нраву — трудности много, а красоты равно и вовсе нет». Поделился Данила своими сомнениями с Прокопьевичем, но тот только удивился: — «Тебе-то что? Придумали, значит, и« надо…» Но Данила не хочет быть ремесленником, слепым, холодным исполнителем чьего-то чужого замысла. Он хочет создать что-то свое. — «Чаша мне покою не дает, — говорит он, — охота так ее сделать, чтобы камень полную силу имел… Вижу, поди-ко, какой у нас камень, а мы что с ним делаем? Точим да режем да полер наводим, и вовсе ни к чему. Вот мне припало желанье так сделать, чтобы полную силу камня самому поглядеть и людям показать». Сделал Данила чашу по барскому чертежу. Работа заслужила всеобщее одобрение. Самые лучшие, самые требовательные мастера заявили, что придраться не к чему. Но Данила недоволен. — «То и горе, что похаять нечем, — говорит он. — Гладко да ровно, узор чистый, резьба по чертежу, а красота где? Вон цветок… Самый что ни есть плохонький, а глядишь на него — сердце радуется. Ну, а эта чаша кого обрадует? На что она?..» Творческие искания молодого мастера продолжаются. Он подбирает подходящий камень и вновь вытачивает чашу, но уже не по барскому чертежу, а по дурман-цветку. Данило подражает природе, но вновь терпит неудачу. В сказе об этом говорится так: — «…Работа ходко идет. Низ камня отделал. Как есть, слышь-ко, куст дурмана. Листья широкие кучкой, зубчики, прожилки — все пришлось лучше нельзя. Прокопьич и то говорит — живой цветок-то, хоть рукой пощупать. Ну, а как до верху дошел — тут заколодило. Стебелек выточил, боковые листики тонехоньки — как только держатся! Чашка, как у дурман-цветка, а не то… неживой стал и красоту потерял…» Вспоминает Данила о каменном цветке. Еще в детстве о нем ему рассказывала бабушка Вихориха. Позднее ему старый мастер, «ветхий старичонка», что еще Прокопьича и других мастеров учил, рассказал о «горных мастерах», работа которых «от нашей, от здешней, на отличку». «Они цветок каменный видали, красоту поняли». Данила обращается за помощью к Хозяйке Медной горы. Данила просит показать ему каменный цветок, который, как гласит слышанное Данилой поверье, цветет в ее владениях один раз в году. Тому, кто его увидит, открывается самая сокровенная тайна искусства. Но познавший эту тайну, больше не возвращается к людям. Он навсегда остается мастером у Хозяйки Медной горы. Хозяйка Медной горы советует Даниле не вешать голову, а попытаться самому добиться успеха. Она призывает его напрячь всю силу творческой фантазии, выдумки. В соответствии с его творческими замыслами она обещает дать ему и материал («Камень тебе будет по твоим мыслям»). Но Данила не способен к борьбе. Хозяйка Медной горы удовлетворяет просьбу камнереза, показывает чудесный «каменный цветок». Данила убеждается, что мастерство его несовершенно, разбивает малахитовую чашу, оставляет свою невесту и уходит к Хозяйке Медной горы в горные мастера. Повествование о Даниле завершается в сказе «Горный мастер». Но здесь уже на первом плане его невеста Катя, которая силой своей любви, верности добивается возвращения Данилы. В чем смысл истории мастера-камнереза Данилы? Он заключается в том, что каждый мастер, подлинный художник, должен быть не копировщиком, а творцом, созидателем. Он должен обладать творческой фантазией, крылатой мечтой. Его труд должен быть творчеством, а не ремеслом. Этому учит Данилу Хозяйка Медной горы, олицетворяющая в сказе природу и вместе с тем являющаяся хранительницей несметных богатств, заключающихся не в золоте и самоцветах, а в тайнах подлинного искусства, в секретах высокого мастерства. Эти секреты может познать только лишь тот мастер, который никогда не будет успокаиваться на достигнутом, который всегда полетом своей творческой фантазии, выдумки будет стремиться вперед, который всегда будет испытывать чувство неудовлетворенности достигнутым. Таков глубокий философский смысл сказа «Каменный цветок» — одного из программных сказов П. П. Бажова. Тема творческого труда разрабатывается П. П. Бажовым и в сказе «Иванко-Крылатко». Этот сказ построен на материале Златоуста. Он навеян автору рассказами о знаменитых мастерах-оружейниках — творцах златоустовского «украшенного» оружия. В сказе противостоят друг другу немец Штоф, по прозвищу Фуйко, и русский мастер Иван Бушуев. Штоф — мастер-ремесленник. В работе он тщательно выполняет все правила, у него все сделано очень чисто, без пятнышка, без лишнего штриха. Поглядишь на его работу, все правильно, все как следует быть и в то же время все мертво, безжизненно. В работе немецкого мастера отсутствует живая, творческая фантазия, выдумка, творческая струя. — «Работал этот Фуйко, — говорится в сказе, — по украшению жалованного оружия. Как один у него золотые кони на саблях выходили, и позолота без пятна. Ровно лежит, крепко. И рисовка чистая. Все честь-честью выведено. Копытца стаканчиками, ушки пенечками, чолку видно, глазок — точечка на месте поставлена, а в гриве да хвосте хоть силышки считай. Стоит золотой конек, а над ним золотая коронка. Все жички [6] , цепочки разобрать можно…» Русский мастер Иванко — настоящий художник. У него богатая творческая фантазия. Он не ремесленник, работающий по одной, раз заученной схеме, а творец, создающий каждый раз новое, более совершенное. Крылатые кони Иванко, нарисованные им на сабле, несущиеся во весь опор, полные жизни, стремительного движения вперед, несравнимы с мертвыми, условными коньками Штофа. Немец-ремесленник был посрамлен русским мастером-художником. Творческое начало в труде восторжествовало. 6 Жички — черточки. «Крылатко» — так зовут главного героя сказа Иванко. В этом прозвище таится глубокий смысл. Еще более этот смысл подчеркивается в заключительной фразе сказа: «Не может того быть, чтобы Крылатковы дети без крыльев были…» В этих словах выражена глубокая вера в творческие силы народа. Таким же мастером-художником, творцом предстает перед читателем и герой сказа «Хрупкая веточка» камнерез Митюнько, сын Данилы и Катерины — героев сказов «Каменный цветок» и «Горный мастер». Сказ «Чугунная бабушка», посвященный творчеству каслинских мастеров, также ставит и разрешает проблему творческого труда. «Фигурки, по коим литье велось, — говорится в сказе, — не все заводские художники готовили. Больше того их со стороны привозили: которое, как говорится, из столицы, которое из-за границы, а то просто с толчка…» Старому литейщику Василию Федоровичу Торокину, сделавшему за свою жизнь не одну тысячу отливок, стало в конце-концов не по себе: — Придумывают тоже! — возмутился он. — Все какие-то Еркулесы да Лукавоны? А нет того, чтобы понятное показать… И решил Василий Федорович, вместо рабского, бездумного копирования различных чуждых народу образцов, создать свое — близкое, понятное, родное… И он вылепил фигуру бабки Анисьи. Но не дали в то время ходу творению В. Ф. Торокина. «Полсотни годов прошло, как ушел из жизни с большой обидой неграмотный художник Василий Федорыч Торокин, — пишет П. П. Бажов, — а работа его и теперь живет. В разных странах на письменных столах и музейных полках сидит себе чугунная бабушка, сухонькими пальцами нитку подкручивает, а сама маленько на улыбе, вот-вот ласковое слово скажет…» Творческий труд бессмертен, он приносит славу и бессмертие человеку-творцу. «Работа — она штука долговекая. Человек умрет, а дело его останется…» В изумительном по глубине мысли, по силе художественного обобщения сказе «Живинка в деле» мы находим опять ту же идею созидания, идею творческого труда. «По нашим местам ремесло, известно, разное. Кто руду добывает, кто ее до дела доводит. Золото моют, платинёшку выковыривают, бутовой да горновой камень ломают… Кто опять веселые галечки [7] выискивает да в огранку пускает. Лесу валить да плавить приходится немалое число. Уголь тоже для заводского дела жгут, зверем промышляют, рыбой занимаются. Случалось и так, что в одной избе у печей ножи да вилки в узор разделывают, у окошка камень точат да шлифуют, а под полатями рогожи ткут. От хлебушка да скотинки тоже не отворачивались. Где гора дозволяла, там непременно либо покос, либо пашня. Одним словом, пестренькое дело и ко всякому сноровка требуется, да еще и своя живинка полагается…» 7 Веселые галечки — самоцветы. Герой этого сказа Тимоха Малоручко «придумал всякое здешнее мастерство своей рукой опробовать» и «в каждом деле до точки дойти». «Много перепробовал Тимоха заводского мастерства и нигде не оплошал. Не хуже людей у него выходило». Но вот Тимоха попал к углежогу деду Нефеду, который принял его учеником, но с условием: «От меня тогда уйдешь, как лучше моего уголь доводить навыкнешь». Стал работать Тимоха с дедом Нефедом и понял, что все то, что он умел делать до сих пор, было не мастерство, а ремесленничество. Потому оно и не захватывало Тимоху, который ни к одному делу не пристрастился, ни одно дело не полюбил. Дед Нефед объясняет Тимохе, что все это происходило потому, «что ты книзу глядел, — на то значит, что сделано…» Тимоха научился доводить уголь. Он добился того, что уголь получался у него лучше, чем у деда Нефеда. И Тимоха никуда не ушел, он стал углежогом, полюбив это дело. Почему так получилось? Потому, что Тимоха стал, как учил его дед Нефед, кверху глядеть — как делать надо, стал совершенствовать свое дело, вкладывать в него свою душу, стал искать «живинку», которая «во всяком деле есть, впереди мастерства бежит и человека за собой тянет». «Живинка» — это живая душа каждого дела, это творческая мысль, это новаторство человека труда. «Живинка в деле» — характерная черта каждого из положительных героев сказов П. П. Бажова. Герои сказов писателя — камнерез, гранильщик, мастер художественного литья, златоустовский металлург и оружейник, старатель, горщик, углежог — все они трудятся с «живинкой». Без «живинки в деле» нет творческого труда, нет созидания. Сказы П. П. Бажова показывают, что все существующее на земле — города, села, заводы, машины, произведения искусства и литературы — все это результат творческой энергии народа. Сказы П. П. Бажова оптимистичны, жизнеутверждающи. Как ни тяжела, как ни беспросветна была жизнь трудового люда, как ни велика была эксплоатация трудящихся купцами, помещиками, заводчиками — все же народ не был сломлен, раздавлен, духовно опустошен. В нем зрели творческие силы, в недрах его рождались таланты. Урал богат талантливыми людьми, самородками, выросшими из «работных людей». Таковы «солдатский сын» Иван Ползунов — изобретатель первой в мире паровой машины, крепостные механики отец и сын Черепановы, построившие первый паровоз и первую железную дорогу, мастер-гидротехник Ушков, изобретатель листопрокатной машины мастер Шаптаев, изобретатель первого двухколесного велосипеда мастер Артамонов и многие другие. Таким образом, у П. П. Бажова было много прототипов для героев своих сказов — людей творческого труда, труда с «живинкой». Разрабатывая тему творческого труда, П. П. Бажов создает целую галерею образов мастеров-умельцев, носителей этого творческого начала. Это — люди высоких нравственных качеств, горячо любящие свой народ, свою родину. Это — люди гордые и смелые, любящие и ценящие свой труд. Они не стремятся к наживе, к обогащению. В этом отношении чрезвычайно характерен сказ «Жабреев ходок», герой которого золотоискатель Никита Жабрей знает тайну золотых самородков. Но ему и в голову не приходит мысль, чтобы воспользоваться этой тайной с целью личного обогащения. Он хочет открыть эту тайну подростку Дениске Сироте потому, что тот не жаден к богатству. К такому выводу Никита пришел после того, как увидел, что Дениску ничем нельзя подкупить, заставить согнуть спину перед богатством — ни конфетами, ни деньгами, ни самородком золота. Дениска заявляет Никите, что самородок золота «самому добыть лестно, чужого мне не надо». Никита Жабрей и Дениска Сирота стоят друг друга. Для них золото представляет интерес лишь как результат труда, находчивости, мастерства. П. П. Бажов как в этом, так и во многих других сказах совершенно снимает мотив чудесного, внезапного обогащения. Этот мотив совершенно чужд героям его сказов. П. П. Бажов показывает, что его герои владеют большим, чем любые сокровища, чем любое богатство. Они владеют источником всех сокровищ, всех богатств — мастерством, умением трудиться, творить, создавать! Поэтому так независимы и горды и мастер-камнерез Данила («Каменный цветок»), и чудесная рукодельница Танюшка («Малахитовая шкатулка»), и старый мастер Евлаха Железко («Железковы покрышки») и многие, многие другие. Сказы П. П. Бажова глубоко патриотичны. Они ярко показывают силу, твердость характера, богатство и благородство души русского человека, его превосходство над иностранцами. Из многих сказов, где звучит эта патриотическая тема, нам хочется отметить сказ «Коренная тайность». Этот сказ имеет свою предисторию. Писатель Е. А. Федоров в 1944 году опубликовал повесть «Тайна булата». В этой повести рассказывается о знаменитом златоустовском металлурге П. П. Аносове — первом создателе технологии производства высококачественных сталей. Е. А. Федоров в погоне за ложной занимательностью исказил образ П. П. Аносова. Он заставил героя в поисках тайны булата скитаться по Востоку, претерпевать различные приключения. В конце концов после долгих скитаний П. П. Аносов приезжает вновь в Златоуст и привозит из Дамаска секрет производства булата. Такая трактовка деятельности П. П. Аносова не имеет ничего общего с исторической действительностью, с исторической правдой. П. П. Бажов, желая восстановить истину, создает сказ «Коренная тайность». Писатель рассказывает, что немцы изо всех сил старались доказать, что «все путное у нас непременно из какой-нибудь чужой страны перенято. Так и пошел разговор, что инженер Аносов много лет ходил да ездил по разным кибиточным кузнецам и у одного научился булатную сталь варить. Которые пословоохотливее, те и вовсе огородов нагородили, будто Аносов у этого кузнеца столько-то лет в подручных жил и не то собирался, не то женился на его дочери. Тем мастера и взял и тайность у него разведал». П. П. Бажов разоблачает лживую легенду и показывает, что русским людям — инженеру П. П. Аносову и мастеру Н. И. Швецову принадлежит честь открытия способа производства высококачественной стали. Люди творческого труда — положительные герои сказов П. П. Бажова. Отрицательные герои его произведений — это люди праздные, ничего не делающие, ничего не производящие, это эксплоататоры и угнетатели трудящихся. Заводчики, чиновники, купцы — скупщики золота, кабатчики, приказчики, надзиратели — все это враги трудового люда, «захребетники», кровососы. Они невежественны, грубы, развратны. Один за другим проходят такие типы в сказах П. П. Бажова. Вот «малоумненький», «мотоватый» наследник — один из хозяев Сысертских заводов («Малахитовая шкатулка»), вот «заграничная барыня», из немок, которая помогала владельцу завода деньги тратить («Таюткино зеркальце»), вот заводчик Саломирсков, который «сроду в заводском деле не мараковал» («Травяная западенка»), вот приказчик Северьян, прозванный «убойцей» за то, что «мог только человека бить» («Приказчиковы подошвы»), вот надзиратель Ераско Поспешай — «егозливый старичонко», «лисьей повадки человечишко» («Таюткино зеркальце»), вот барский прислужник Ванька Сочень, потерявший человеческое достоинство, привыкший «прислуживаться» да «барские блюдья лизать», а потом скатившийся до наушничества, до предательства («Сочневы камешки»). Все эти и ряд других подобных образов даны в резко сатирическом плане. Противопоставление положительных и отрицательных образов сказов П. П. Бажова еще больше подчеркивает основную направленность его произведений. Только в творческом труде, в созидании человек находит счастье. В труде вырабатываются и закрепляются высокие нравственные качества человека. Люди же, живущие чужим трудом, «захребетники», люди, отказавшиеся от труда, — это люди внутренне пустые, без нравственных устоев, люди разлагающиеся, у которых уже нет будущего. * * * П. П. Бажов писал о старом, дореволюционном, горнозаводском Урале. Но сказы его современны, они понятны, близки и дороги нам — советским людям. Они волнуют и вдохновляют нас на творческий труд во имя построения коммунизма. Талантливый писатель подошел к богатейшему материалу прошлого с позиций современности, с позиций литературы социалистического реализма. Он создал поэтический и величественный образ русского человека, показал его трудовую смекалку, изобретательность, находчивость, рассказал о том, как простой уральский рабочий, мастер-умелец искал и находил новые пути в своем труде, переживал муки творческих исканий, достигал вершин мастерства, посрамлял чванливых иностранцев и удивлял соотечественников своим мастерством, полетом своей творческой мысли. В рабочих людях далекого прошлое писатель разглядел основные черты национального русского характера — ясный ум, сметливость, твердость в достижении намеченной цели, умение преодолевать препятствия и противостоять жизненным невзгодам. Вот почему так близки и дороги нам сказы П. П. Бажова, сверкающие как чудесные самоцветы в его бесценной «Малахитовой шкатулке». ПО НАШЕМУ КРАЮ Б. Переберин КАСЛИНСКИЕ МАСТЕРА Против наших каслинских мастеров по фигурному литью никто выстоять не может. П. Бажов НА МЕСТЕ СТАРОГО ГОРОДИЩА О многом говорит советскому человеку сильное и гордое слово Урал. О мощных доменных печах, длинных цепях гор, покрытых могучими лесами, о совершенных машинах и станках, об изумительных изделиях из камней-самоцветов, добытых в недрах гор, о замечательных чугунных скульптурах, отливаемых искусными руками каслинских мастеров… Одним из первых заводов на Урале является Невьянский железоделательный завод, построенный Демидовым еще в XVIII веке. С этого времени на Урале стали один за другим возникать горные заводы. Еще при жизни Петра I здесь выросли 16 заводов, а всего в XVIII веке на Урале было построено 123 чугуноплавильных и железоделательных и 53 медеплавильных завода. Заводы Урала позволили России встать на первое место в мире по выплавке чугуна. В 1800 году во всем мире выплавлялось 650 тысяч тонн чугуна, в том числе в России — 163 тысячи тонн. Из этого количества чугуна на долю Урала падало 130 тысяч тонн. В то же время на долю всей Англии приходилось 156 тысяч тонн, Франции — 140 тысяч и Соединенных Штатов Америки — 40 тысяч. Заводы Урала давали «рукодельную» и «секретную» сталь, «машинное» резное железо, проволоку, белую жесть и поковки, шпажные клинки и пушки. В годы промышленного переворота Англия значительную долю потребного ей металла ввозила из России, причем преимущественно это был чугун, выплавленный уральскими заводами. В книге «Русская техника» известный исследователь, лауреат Сталинской премии профессор В. В. Данилевский, рассказывая об этом периоде развития русской металлургии, пишет: «…событие всемирно-исторического значения — промышленная революция XVIII века в Англии — основано в значительной мере на использовании труда русских людей, добывавших руду, выплавлявших чугун и ковавших на Урале звонкое железо, отправляемое в Англию. Овеществленный труд русских горняков и металлургов XVIII века лег в основание созданной впервые в истории крупной машинной индустрии». В то время русские доменные печи были не только самыми крупнейшими в мире, но и самыми экономичными. Западные буржуазные историки вынуждены были признать, что домны Нижне-Тагильского, Невьянского и Каслинского заводов тратили на выплавку одного пуда чугуна в два-три раза меньше топлива, чем лучшие европейские домны. Однако, несмотря на замечательные технические достижения, которыми ознаменовано развитие русской металлургии во второй половине XVIII века, полоса ее расцвета скоро закончилась. Дело в том, что уральские заводы того времени держались на крепостном труде полурабочих-полукрестьян, принадлежащих Демидовым и многим другим владельцам заводов. Заводчики сохраняли себе дешевый труд закабаленных рабочих и после реформы 1861 года. Поэтому они и не были заинтересованы в улучшении техники древесноугольной металлургии. В итоге уральская металлургия стала приходить в упадок. В. И. Ленин в своем труде «Развитие капитализма в России», вышедшем в 1899 году, ясно показал причины отставания уральской металлургии. Ленин писал: «…крепостное право, которое помогло Уралу подняться так высоко в эпоху зачаточного развития европейского капитализма, послужило причиной упадка Урала в эпоху расцвета капитализма…» И дальше: «Главной причиной застоя Урала было крепостное право; горнопромышленники были и помещиками и заводчиками, основывали свое господство не на капитале и конкуренции, а на монополии и на своем владельческом праве». История Каслинского завода отражает в себе историю возникновения, развития, расцвета и упадка уральской металлургии на протяжении XVIII—XIX веков. * * * Когда подъезжаешь к городу Касли, перед глазами открываются пейзажи, знакомые нам с детства по произведениям «певца Урала» — писателя Д. Н. Мамина-Сибиряка. Здесь, у вытекающей из озера Касли речки Кургулак, на месте старого городища, и стоит Каслинский завод — один из старейших уральских заводов. Поставил его в 1747 году предприимчивый тульский купец Яков Коробков. Трудно было найти лучшее место для закладки завода. Два огромных озера нашли себе приют в горах, покрытых темной зеленью вековых сосновых и лиственных лесов. Зеркальная гладь озер, богатых рыбой, отражает в себе и голубое небо и крутые скалистые берега. И всюду остроконечные вершины сравнительно невысоких, но чрезвычайно живописных гор. Берега озер покрыты почти спускающимися в воду густыми зарослями кустарника… Но не сказочной прелестью этих мест пленился Коробков, когда решил здесь поставить чугуноплавильный и железоделательный заводы. Богатые рудные месторождения, залегающие почти на поверхности, являлись отличной сырьевой базой для металлургического производства. Вековые леса, окружавшие завод, служили убежищем для старообрядцев — «кержаков» и раскольников, скрывавшихся здесь со всех концов России от гонений и преследований со стороны духовных и светских властей. Среди раскольников были мастера тульских и олонецких заводов. Эти «пришлые», беглые люди становились рабочими Каслинского и других заводов Урала. Однако основным источником пополнения кадров заводских рабочих были крепостные Демидова, которому Коробков в 1752 году продал Каслинский завод, приписанный к кыштымским заводам. Кыштымские заводы владели пятьюстами тысячами десятин земли. Эта громадная площадь была куплена у башкир всего за… 250 рублей ассигнациями. В 1772 году поселок Каслинского завода насчитывал до 300 бревенчатых домиков. У самого озера дымилась домна, неподалеку от нее были поставлены 18 кричных горнов, 8 молотов ковали полосовое железо. Каслинский завод, оснащенный передовой по тому времени вододействующей техникой, выплавлял ежегодно до 130 тысяч пудов чугуна, который на месте переделывался в полосовое, сошниковое и кусковое железо. Железо это называлось соболиным (пошло это название от заводской марки — двух соболей, стоявших на задних лапах). Соболиное железо поразило Европу своими превосходными качествами, оно не имело в мире соперников. Иностранные металлурги подделывали это клеймо, чтобы облегчить сбыт своему железу. Труд мастеровых, своими руками умножавших славу и богатство уральских горнозаводчиков, был неимоверно тяжел. Рабочий день начинался у мастеровых с первыми проблесками зари и продолжался до захода солнца. Зимой рабочий день длился 10 часов, весной и осенью — 12 часов, летом — 14 часов. За малейшую провинность и даже за болезнь мастеровых секли розгами, били батогами, заковывали в цепи, ссылали в рудники. Жаловаться на произвол заводчика мастеровые не имели права: по царским законам за это жестоко наказывали, а жалобы оставляли без последствия. Упадок производства, застой, охвативший всю уральскую металлургию, поразили и Каслинский завод. Именно в это время Демидов и продал Каслинский завод известному на Урале винному откупщику Расторгуеву. НАРОДНЫЕ ТАЛАНТЫ Если в XVIII веке Каслинский завод завоевал общее признание своим «соболиным» железом, то в следующем столетии мировую известность ему принесло художественное литье из чугуна. Чистый древесноугольный чугун и богатые формовочные пески, каких много было здесь, дали возможность организовать на заводе отливку тонкостенных чугунных горшков, очажных плит и сковородок. Затем была освоена отливка кувшинов — кумганов и так называемых «азиатских чаш» — котлов для варки мяса. Каслинское литье быстро разошлось по всей России, оно доставлялось на Нижегородскую и Ирбитскую ярмарки, его знали в Москве и Петербурге, большим спросом оно пользовалось на рынках Средней Азии. По свидетельству современников, посудное литье Каслинского завода можно было встретить в башкирских улусах, в бурятских и монгольских юртах, в караван-сараях Бухары и даже в горных аулах Кавказа. Каслинская чугунная скульптура и берет свое начало от этих незатейливых, но сложных в отливке кумганов и «азиатских чаш». Первые художественные изделия — надгробные барельефы — были отлиты в 30-х годах XIX столетия потомственным каслинским формовщиком Никитой Тепляковым. К 50-м годам ассортимент изделий был расширен. На заводе стали отливать решетки и скамейки для украшения парков и многопудовые бюсты царя. За это в 1860 году владельцы завода были удостоены золотой медали от императорского Вольно-Экономического общества. Год спустя, за художественные изделия из чугуна, экспонированные на Петербургской мануфактурной выставке, завод получил серебряную медаль. Каталог художественных изделий, выпускаемых заводом, из года в год пополнялся новыми наименованиями. Этому немало способствовало мастерство искусных каслинских литейщиков и чеканщиков. Издавна считалось, что для отливки скульптур можно использовать только бронзу. Обладая тягучестью и вязкостью, этот сплав легко разливается по фортам и принимает нужные очертания. Чугун, отличающийся хрупкостью и плохой жидкотекучестью, шел на отливку только простейших деталей, от которых не требовалось особой прочности и красоты. Каслинские мастера научились приготовлять высококачественный чугун, который по некоторым механическим свойствам превосходил бронзу, будучи гораздо дешевле ее. Из такого чугуна каслинцы и стали отливать свои скульптуры, ничем не уступающие скульптурам, отлитым из так называемых благородных сплавов. Неповторимое мастерство каслинских литейщиков как бы вдохнуло жизнь в грубый металл. Чугун ожил в произведениях каслинских умельцев. Чугунные скульптуры каслинцев в 70-х годах экспонировались на выставках в Петербурге и Москве, в Вене и Париже, в Филадельфии, Копенгагене и Стокгольме. Всюду они удостаивались высоких наград, почетных дипломов и золотых, серебряных и бронзовых медалей. Подлинный триумф Каслинскому заводу принесли его экспонаты на Парижской всемирной выставке 1900 года. Тысячи посетителей выставки осаждали небольшой павильон, в котором экспонировались изделия заводов Кыштымского горного округа. Этот уникальный павильон представлял собой легкий металлический каркас, искусно орнаментированный тончайшими барельефами, скульптурными изображениями птиц, животных и диковинных цветов. Золотые руки каслинских мастеров как бы соткали павильон из тонкого металлического кружева, являющегося подлинным произведением искусства. Павильон, высота которого равнялась четырем метрам, состоял из трех тысяч художественных деталей. Отлитые из чугуна, они поражали посетителей выставки изяществом и красотой. Главной диковинкой из числа вещей, привезенных в Париж на выставку, стала чугунная цепочка для карманных часов, являвшая собой шедевр литейного искусства. Она имела шестьдесят круглых звеньев, вес ее был всего 10 граммов. На выставке демонстрировалась также чугунная пружина. Когда ее сдавливали, спирали пружины входили одна в другую. Была здесь также чугунная линейка — настолько гибкая, словно сделанная из стали. На Парижской выставке каслинское литье удостоилось высшей награды. Ему была присуждена Большая золотая медаль. Но почетные дипломы, золотые и серебряные медали, которых удостаивался завод на различных выставках, приносили славу лишь владельцам завода. Создатели же прекрасных скульптурных изделий из чугуна, потомственные каслинские литейщики и чеканщики, передававшие свое искусство из рода в род, оставались безвестными, жизнь их попрежнему была бесправной, а труд подневольным. Среди искусных каслинских мастеровых было немало подлинно народных талантов. Таким талантливым скульптором-самородком был литейщик Василий Федорович Торокин. Им создан ряд великолепных, глубоко реалистичных, скульптур, которые по праву можно причислить к лучшим образцам народного творчества. В совершенстве овладев мастерством формовщика, Василий Федорович Торокин отлил для Парижской выставки ту самую чугунную часовую цепочку, которая была оценена дороже золотой. С малых лет Торокин работал на формовке. Ему доверялись самые тонкие, ответственные работы. Но какую бы модель ему не дали, он в точности по ней отливал чугунную скульптуру. Дело это трудное и сложное. Известно, что бюсты и статуэтки в подавляющем большинстве своем имеют очень сложную фигуру, лишенную симметрии. Если модель разрезать надвое и в таком виде заформовать, то ничего не получится: ее невозможно вынуть из песка, так как она сломает форму. Поэтому каслинские мастера формуют скульптуру по частям. Вот перед вами скульптура крестьянки с граблями. Формы ее настолько совершенны, что фигура выглядит как живая. Все передано с предельной выразительностью — брови крестьянки, ее ресницы, глаза, завитки волос на голове, ткань платья. Чтобы отлить эту скульптуру, формовщик разрезает модель на отдельные кусочки, представляющие собой простейшие элементы скульптуры. Чем сложнее модель, тем больше кусочков. Часто их число достигает нескольких десятков. Вначале формуется голова скульптуры, затем ее шея, плечи, руки, грабли, туловище, ноги. При формовке скульптур применяется специальный состав — смесь красной глины с жирным и мелким песком, зерна которого не превышают в диаметре 0,05 миллиметра. Такой специальный формовочный состав позволяет отливать из чугуна скульптуры, являющиеся точной копией модели. Когда все формы готовы, эти кусочки — отпечатки модели — сушат в специальной печи. Сушка придает им прочность, огнеупорность и газонепроницаемость. После этого литейщик, поставив перед собой модель, составляет из отдельных кусочков целую форму. С большой тщательностью и подлинно художественным вкусом, орудуя крошечной металлической лопаточкой-бушвариком, формовщик приглаживает едва заметные неровности, а случайно попавшие в форму песчинки выметает глухариным пером. На этом, однако, работа не заканчивается. Внутренность каждой части формы надо покрыть тонким слоем древесного порошка. Это необходимо потому, что в момент заливки формы чугуном от горения древесного порошка образуется как бы газовая изоляция, которая и предохраняет форму от пригаров. Когда отливка готова, ее чистят и передают чеканщикам. Настоящие художники своего дела, они не только подправляют все изъяны отливки, но и специальными инструментами насекают на скульптуре волосы, ткань одежды, морщинки на коже. Затем скульптуру бронзируют и красят. Василий Федорович Торокин сам и формовал скульптуру, и чеканил ее, и бронзировал, и красил. В то время владельцы завода, жившие в Петербурге да за границей, слали в Касли много разных фигурок с предписанием сделать по присланному образцу чугунные скульптуры. Торокин отливал их, а дома занимался лепкой. Так он слепил, а затем сформовал и отлил изумительную скульптуру «Старуха с прялкой», описанную в известном сказе уральского писателя П. П. Бажова «Чугунная бабушка». Василию Торокину принадлежат также такие известные скульптурные группы, как «Поездка кулака на праздник», «Крестьянин на пашне», «Углевоз», «Литейщики на работе», и поныне считающиеся лучшими образцами каслинского художественного литья. Работы Торокина имели ярко выраженную социальную направленность. Его скульптурная группа «Крестьянин на пашне» служит прекрасной иллюстрацией к рассказу о горькой, беспросветной жизни тогдашних крестьян, о их тяжелом, изнуряющем труде. Две лошади, напрягаясь из последних сил, тащат плуг. За ним шагает крестьянин, плечи которого придавлены усталостью. И вот другая скульптура Торокина — «Поездка кулака на праздник». Здесь даны образы деревенских богатеев, нещадно эксплоатировавших бедняцкую часть деревни. Вполне понятно, что хозяева завода косо смотрели на скульптурные занятия Торокина, считали, что это не его, простого рабочего, дело, что его удел — только формовка и отливка готовых моделей. Торокин, половину суток проводивший на заводе и получавший за это нищенскую оплату — 10 копеек, лепкой занимался лишь дома, отрывая на это время от своего короткого отдыха. Однажды Торокин заговорил со смотрителем завода о своем желании учиться. — Много вас охотников до просвещения, и так проживешь, — последовал ответ смотрителя. Тогда Торокин попросил послать его детей в художественную школу. Смотритель, смерив мастера презрительным взглядом, резко оборвал: — Твоих детей учить? А наши-то тогда что будут делать?.. После этого Торокину вообще запретили заниматься лепкой. Такая же судьба постигла и другого каслинского мастера — Афанасия Федоровича Широкого, который одинаково хорошо лепил, рисовал, бронзировал и чеканил. Широков — автор статуэток «Старуха с кузовом грибов» и «Мальчик, выбирающий чугун». Талантливый мастер не перенес постоянных обид и унижений и ушел с Каслинского завода. Так, подавляя стремления лучших каслинских литейщиков и чеканщиков к самостоятельному творчеству, хозяева завода эксплоатировали их замечательное мастерство, заставляли изготовлять всякие безделушки, стоившие рабочим огромного труда, здоровья, а зачастую выводившие их из строя. — Помню как управитель кыштымскими заводами, — рассказывает сейчас уже 83-летний мастер художественного литья Николай Афанасьевич Вихляев, — поручил мне сделать брелок для чугунной часовой цепочки. Зашел как-то в цех, подал мне крохотный кусочек меди и приказал: — Сделай рыбку!.. Вихляев был тогда еще молодым литейщиком, но глаз имел приметливый, а руки умелые. Бережно взял он двумя пальцами кусочек меди, повертел его в руках и, захватив сачок, пошел на озеро. Поймал там небольшого окунька, спустил его в баночку с ведой и с ним вернулся в цех. Глядя на окунька, плававшего в банке, Вихляев принялся за работу. Разметил головку, определил, где будут глаза, где плавники, где хвост. Отчеканил на модели чешую. А это, пожалуй, было самое трудное. Рыбка-то всего в каких-нибудь полтора сантиметра величиной, а чешуя у нее от головки мелкая, чуть заметная. Подальше, к середине туловища, покрупнее, а у плавников и хвоста опять мельче. По этой модели Вихляев сделал форму и сам отлил чугунную рыбку. Затем, вооружившись крохотными инструментами, он подправил все изъяны отливки, отчеканил чешую. Но работа на этом не окончилась. Талантливый мастер нанес на каждую малюсенькую, едва видимую простым глазом чешуйку тончайшее кружево волосинок. Разглядеть эти волосинки можно было только через увеличительное стекло. В итоге получился изумительный брелок — маленькая чугунная рыбка необычайно тонкой работы. Управителю завода этот брелок понадобился для той самой чугунной цепочки, которая была на Парижской выставке. Долгое время имена талантливых мастеров, создавших шедевры художественного литья — тончайшую цепочку и миниатюрную рыбку-брелок, — никому не были известны. А сколько других произведений подлинного искусства было создано каслинскими мастерами! Вот, например, простые пепельницы. Ведь из восьми десятков видов пепельниц, фигурировавших в заводском каталоге, едва ли десяток имел авторов. Эти небольшие по размеру художественные изделия отличаются богатством и разнообразием тем, взятых народными художниками из окружающей действительности, из мира уральской природы. Вот перед нами дровни, наполненные чугуном, лапти и плетеные корзины, листья клена и дуба, цветы, окуни и караси. Отлитые из чугуна, они просты по отделке и скромны с виду. Но это настоящие произведения искусства. В каталоге завода значилось более 80 различных видов пепельниц. К сожалению, имена создателей этих чудесных вещиц в большинстве своем так и остались неизвестными. ТВОРЧЕСКОЕ СОДРУЖЕСТВО Еще задолго до Парижской выставки каслинское чугунное литье, снискавшее себе широкую известность, привлекло к себе внимание знаменитых русских скульпторов. Это было время, когда русская скульптурная школа, выдвинувшаяся на рубеже XVIII—XIX столетий, заняла ведущее место в мировой скульптуре. Русские скульпторы создавали произведения большой идейной значимости и высокого мастерства, оставляя далеко позади лучших мастеров Запада. Именно 30-е годы прошлого столетия явились тем этапом, который знаменует дальнейшее прогрессивное развитие русской скульптуры, этапом, который положил начало периоду ее обновления, периоду рождения подлинно реалистического искусства. Вот в этот период нового подъема русской скульптуры в Касли приехал известный тогда скульптор М. Д. Канаев. Именно Канаев, непосредственно сам убедившийся в изумительном мастерстве каслинских литейщиков и чеканщиков, первый способствовал тому, чтобы их самобытное творчество было связано с творчеством виднейших русских скульпторов. Канаев выписал для каслинских мастеров копии скульптур знаменитого П. К. Клодта — «Кобылица с жеребенком», «Упавший всадник», «Всадник, садящийся на лошадь», «Лошадь на воле», «Павшая лошадь и волк», «Прыгающая лошадь», «Жеребенок, прыгающий через пень» и др. Клодтовские работы обогатили тематику, подняли художественный уровень каслинского литья. Вслед за произведениями П. К. Клодта в Каслях появились работы его ученика Н. И. Либериха. Они отображали охотничьи сцены и фигуры животных, которые особенно удавались скульптору. К числу лучших работ Либериха относятся такие, как «Крестьянка на лошади с граблями», «Охота на медведя», «Собака — понтер», «Медведица», «Убитый кабан» и «Медведь на задних лапах». К этому же времени относится появление в Каслях произведений известных русских скульпторов Е. А. Лансере, А. Л. Обера, Соловьевой и Оссовской. Небольшие статуэтки Лансере отличались изяществом и тонкостью лепки, они с большой жизненностью передавали характерные национальные особенности народов Кавказа. Такие произведения скульптора, как «Джигитовка лезгин», «Охотники с борзыми собаками» и «Тройка летом», до сих пор остаются в числе любимых работ каслинских мастеров. В ряду с ними стоит и оберовская скульптура «Киргиз на лошади». Скульптор Соловьева в своих работах дала серию гоголевских типов, выведенных в «Мертвых душах». Ей же принадлежит работа «Солоха и чорт», навеянная рассказом Гоголя «Ночь перед Рождеством». Работы Оссовской были посвящены темам произведений А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова. Однако М. Д. Канаев не ограничивал свою деятельность в Каслях выпиской копий работ известных русских скульпторов того времени. Он создал на заводе школу лепки, в которой учились многие скульпторы-самородки. Канаев во многом способствовал развитию таланта заводского скульптора В. Ф. Торокина и других каслинских умельцев. Наряду с этим Канаев значительно пополнил заводской каталог художественного литья, организовав отливку ажурных тарелочек и канделябров, письменных приборов и подсвечников, ваз и рамок. Канаеву принадлежат оригинальный подчасник — «Геркулес, разламывающий Пещеру ветров», канделябр «Мальчик, играющий в снежки», ваза «Раковины», рамка «Лавровый венок» и многие другие работы. Работа Канаева на заводе была весьма плодотворной и способствовала дальнейшему подъему художественного уровня каслинского литья. После смерти М. Д. Канаева в Касли приехал молодой академик скульптуры Н. Р. Бах. Как и Канаеву, каслинское литье обязано ему своим дальнейшим прогрессом. Трудолюбивый и весьма наблюдательный скульптор, Бах создает большое количество моделей на темы уральской природы. Тут у него и чернильницы, и пресс-папье, и подсвечники. Прекрасный знаток животных и птиц, он воссоздает их в скульптуре. Взять хотя бы баховскую скульптуру — чернильницу «Драка филина с ястребом на пне». Скульптор сумел создать целую сцену из жизни природы, полную драматизма и напряжения. В течение долгого времени был связан с каслинскими мастерами брат Н. Р. Баха, художник и скульптор Р. Р. Бах, который также оставил яркий след в развитии каслинского художественного литья. Им была выполнена серия бюстов корифеев русской литературы и музыки — Крылова, Толстого, Тургенева, Достоевского, Чайковского и Рубинштейна. Баху принадлежит превосходная статуэтка «Зубр». Немало сделал Р. Р. Бах для Каслинского завода ваз, пресс-папье, подсвечников и моделей других вещей, которые пережили скульптора и остались в заводском каталоге до наших дней. Творческое содружество каслинских мастеров с выдающимися русскими скульпторами было периодом роста и расцвета художественного литья на Урале в XIX веке. В конце 90-х годов прошлого столетия владельцы Каслинского завода развернули усиленную подготовку к Парижской выставке 1900 года. В заводском каталоге появился ряд работ иностранных — в основном, французских — скульпторов: «Жанна Д’Арк» — Моро, «Гамбета» и «Тьер» — Бюлье, «Мария-Антуанетта» — Буре, «Карно» — Бюлье, «Меркурий» — Жан-Болена. Незадолго до этого со Стокгольмской выставки, происходившей в 1897 году, была привезена скульптурная группа шведского скульптора Молина — «Борьба древних скандинавов». Каслинский завод, как и другие уральские заводы, вступил в полосу упадка производства. Для того чтобы поправить свои дела, владельцы завода решили блеснуть необыкновенным искусством каслинских мастеров художественного литья. Но английских и французских капиталистов художественное литье не привлекало. Их привлекало совсем другое… В Лондоне было создано акционерное общество, которое, приобретя весь основной капитал кыштымских заводов, завладело ими. Английского капиталиста Уркварта, ставшего во главе акционерного общества, интересовали богатейшие залежи различных руд и другие богатства, которыми изобиловал Кыштымский горный округ. Хозяйничанье английского хищника Уркварта на заводе привело к тому что работа каслинских мастеров художественного литья почти совершенно прекратилась. Правда, были попытки заставить каслинских умельцев работать в области освоения произведений скульпторов-символистов, творчество которых было далеким от жизни. Однако «творчество» жрецов «чистого искусства» было чуждым каслинским мастерам-художникам, воспитанным на лучших образцах народного творчества и реалистического искусства русских скульпторов XIX века. Но реалистическое, органически связанное с жизнью, искусство каслинских мастеров было в это время на заводе в загоне. В каталоге завода уже не появлялось ни одного сколько-нибудь значительного художественного произведения. НОВАЯ ЖИЗНЬ Успех каслинского литья на Парижской выставке 1900 года был, в сущности, последним его успехом в дореволюционные годы. Только Великая Октябрьская социалистическая революция возродила славу каслинских мастеров, создала возможности для широкого развития их подлинно народного творчества. Но сколько труда, каких героических усилий стоило каслинским мастерам спасение своего замечательного искусства! В годы гражданской войны, когда белогвардейские банды Дутова и Колчака грабили завод и поселок, старые мастера Кочергин, Вихляев, Малышкин, Козлов и другие спасли от гибели модели классических скульптур. Не боясь опасности, они спрятали лучшие модели от белобандитов. Многие из каслинцев с оружием в руках боролись против белогвардейцев и интервентов за победу советской власти. В память о революционных заслугах каслинских рабочих в Каслях воздвигнут монумент. На гранитной колонне, установленной на четырехгранном сером гранитном постаменте, высится фигура рабочего с молотом в одной руке и с винтовкой в другой. Этот памятник борцам революции отлит на заводе мастерами художественного литья в 1921 году. С установлением на Урале советской власти каслинские рабочие с энтузиазмом принялись за восстановление завода. Тогда же была начата работа и по восстановлению производства художественного литья. Вскоре в музеях и клубах молодой Советской республики появились новые работы с маркой Каслинского завода. Первые работы каслинских мастеров были посвящены В. И. Ленину и И. В. Сталину — великим организаторам и создателям большевистской партии и советского государства. Были отлиты также барельефы Карла Либкнехта, Розы Люксембург и уральских революционеров — Вайнера и Толмачева. В 1924—25 гг. Каслинский завод давал уже вдвое больше литья, чем в довоенном, 1913 году. Заводской каталог пополнился рядом работ советских скульпторов. Большую помощь каслинским мастерам оказывает приехавший тогда в Касли племянник знаменитого скульптора П. К. Клодта — К. А. Клодт. Он собрал модели каслинских скульптур, спрятанных старыми мастерами от белогвардейских банд Дутова и Колчака. Восстановив производство литья по этим моделям, он создал, будучи сам талантливым скульптором, ряд новых работ. Шли годы. Росла и крепла наша страна. Развивалось социалистическое искусство. Перед каслинскими мастерами встала задача отразить в художественном литье героический труд рабочих и крестьян нашей страны, образы новых людей — строителей социалистического общества. Для того чтобы решить эту задачу, им нужна была помощь и внимание со стороны работников искусства, со стороны широкой общественности. И вот старые каслинские мастера в 1935 году обратились с письмом к Алексею Максимовичу Горькому. «Вам, наверное. Алексей Максимович, известно, — писали они, — о существовании на Урале Каслинского завода. Этот старый завод, принадлежавший ранее купцам Расторгуевым, имеет почти вековой опыт по художественному литью. В старое время каслинские мастера-литейщики удивляли своим искусством заграницу и наши изделия на международных выставках получали высокую оценку. Сейчас мы снова взялись за возрождение художественного литья. Однако в нашей работе нет полного размаха. Самое главное, по-нашему, это малое количество моделей. Нам нужны новые модели! Если бы нашему заводу прислали модели революционного содержания, скульптурные изображения ярких событий гражданской войны, бюсты и фигуры наших вождей, лучших ударников страны, статуэтки из быта рабочих и колхозников, народов СССР — с каким бы удовольствием мы принялись бы за новую интересную работу». Письмо каслинских мастеров не осталось без ответа. Алексей Максимович Горький привлек к Каслям внимание широких кругов советской общественности. Старые каслинские мастера М. В. Торокин, М. О. Глухов, Д. И. Широков и другие были приглашены в Москву и Ленинград. Каслинцы побывали в столичных музеях и Третьяковской галерее, встретились с известными советскими скульпторами. Вскоре каслинское художественное литье обогатилось новыми моделями. Все это послужило толчком для нового бурного расцвета производства каслинского художественного литья, заслужившего мировую славу. В течение двух-трех лет изделия каслинцев получили среди трудящихся более широкое распространение, чем за все время существования завода. Чугунные скульптуры и архитектурное литье каслинцы отправляли в Москву для украшения столичных набережных, мостов, Центрального парка культуры и отдыха имени А. М. Горького, Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, подземных станций метро. Каслинские мастера отлили замечательные скульптуры для Центрального музея В. И. Ленина, для канала имени Москвы, для Ленинграда и Свердловска, Сталинграда и Киева… Сотни колонн, тысячи метров чугунных изгородей, огромное количество художественных светильников и гигантских ваз за короткий период были отлиты и отчеканены на Каслинском заводе для различных городов нашей страны. В 1940 году в каталоге художественных изделий, выпускаемых заводом, уже было вдвое больше работ советских скульпторов, чем в 1939 году. Среди них были произведения Н. Андреева, Н. Томского, Манизер, И. Ефимова и других мастеров. На выставке художественного чугунного литья в 1940 году каслинцы демонстрировали около 30 работ советских скульпторов. Особенно хорошо каслинские мастера справились с созданием скульптурного портрета В. И. Ленина, исполненного по модели Н. Андреева. ЛЮДИ ТРЕХ ПОКОЛЕНИЙ Славу художественному чугунному литью создавало не одно поколение каслинских мастеров. Передавалось это вдохновенное искусство из рода в род, от отца к сыну, от деда к внуку. На Каслинском заводе работают и творят люди трех поколений. Немало здесь старых мастеров, начавших свой благородный труд еще в прошлом столетии. К числу их относится Федор Михайлович Самолин. Знаменитый чеканщик, он лишь в прошлом году ушел на пенсию. Уже за восемь десятков перевалило старому мастеру. Из них он почти шестьдесят пять лет отдал заводу. Не меньше работает на заводе и Илья Петрович Кочергин. Недавно умерший 75-летний Михаил Осипович Глухов пришел на завод десятилетним подростком. М. О. Глухов был не только высококвалифицированным чеканщиком, но и талантливым художником, работы которого выставлены в столичных музеях. По пятьдесят-шестьдесят лет трудятся на заводе мастера своего дела — чеканщик Николай Афанасьевич Вихляев, формовщик Петр Иванович Шмачков, чеканщики Павел Семенович Малышкин, Петр Иванович Козлов, Михаил Васильевич Торокин, формовщики Илья Сергеевич Мочалин, Николай Михайлович Тепляков, Михаил Петрович Ахлюстин, мастер окраски Николай Григорьевич Бродягин, формовщик Михаил Александрович Дунаев… Это — представители старой гвардии каслинских мастеров, ветераны труда, золотой фонд завода. Им знаменитое каслинское литье во многом обязано своей славой, своим вторым рождением. Вот Павел Семенович Малышкин. Родился он в 1877 году, на завод пришел подростком 14 лет. Три сына у старого чеканщика. Старший Константин — инженер Уралмашзавода в Свердловске, награжден орденом «Знак Почета». Младший Александр — бухгалтер, работает также в Свердловске на заводе «Металлист». Средний Валентин в 1947 году демобилизовался из армии и вернулся домой в Касли. Дочь Анна окончила десятилетку и сейчас учится в институте. Внук Малышкина Николай, окончив Каслинское художественное ремесленное училище, работает чеканщиком вместе с дедом. Профессию чеканщика избрал себе и второй внук Малышкина — Евгений, также обучавшийся в ремесленном училище. Федор Михайлович Самолин начал работать на заводе в прошлом столетии. Он был сначала формовщиком художественного литья, затем стал чеканщиком. Еще до войны Ф. М. Самолин ушел на пенсию. Но стоило старому мастеру узнать, что на заводе восстанавливается производство художественного литья, как он не замедлил вернуться в цех. — Душа горит. Как можно отдыхать в такое время… И Самолин встал за верстак. У него обучался внук Валентин. Комсомолец, он окончил художественное ремесленное училище и сейчас работает чеканщиком. Не одного своего внука обучил Самолин тонкому искусству чеканки. У него есть и другие ученики. Воспитанники Каслинского художественного ремесленного училища еще и в 1950 году приобретали практические навыки чеканки под руководством старого мастера. Только советская власть по достоинству оценила труд искусных каслинских мастеров, открыла им путь к творчеству, подняла на щит славы, окружила почетом и уважением. Интересна судьба простого каслинского мастера Михаила Осиповича Глухова. Глухов не только мастер чеканки чугунных скульптур. Чекану старого мастера принадлежат картины на стали «Утро в лесу» Шишкина, «И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов в Кремле» Герасимова, портрет М. И. Калинина и многие другие. Картину «И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов в Кремле» Глухов отослал в подарок К. Е. Ворошилову. Вскоре он получил письмо, в котором маршал Ворошилов искренне благодарил его — «за присланную прекрасную Вашу работу по металлу». До этого Глухов отчеканил на стали картину для М. И. Калинина и лично отвозил ее в Москву. Взволнованный радушным приемом и сердечной беседой с М. И. Калининым, Глухов дал себе обет отчеканить портрет всесоюзного старосты. Когда портрет этот был готов, старый мастер вместе со своей супругой поехал в Москву. Михаил Иванович Калинин принял Глухова и его жену в Кремле, крепко пожал обоим руки. Долго смотрел он на портрет, любуясь мастерством старого чеканщика. Затем, приветливо улыбнувшись, еще раз крепко пожал Глухову руку. — Доволен, Михаил Осипович, очень доволен вашим подарком… Михаил Иванович интересовался творческими планами старого чеканщика, расспрашивал о жизни и работе, о Каслях, в которых приходилось ему бывать. В конце этого же дня в гостиницу «Москва», где остановились Глуховы, принесли письмо от Михаила Ивановича Калинина. На бланке Председателя Президиума Верховного Совета СССР, датированном 29 апреля 1944 года, значилось: «Товарищу Глухову Михаилу Осиповичу. Уважаемый Михаил Осипович! Очень благодарен Вам за мой портрет, искусно сделанный Вашей рукой. От души желаю Вам самого главного — здоровья и сохранения творческих сил. М. Калинин». Представители второго поколения каслинских мастеров умножают славу своих учителей. Группу каслинцев второго поколения составляют формовщик Михаил Ильич Зацепин, чеканщики Яков Трофимович Самолин, Семен Михайлович Гилев и многие другие. Каждый из них проработал на заводе по два-три десятка лет. Михаил Ильич Зацепин так формует и отливает художественные изделия из чугуна, что чеканщику и работать над ним не приходится. — Не работа, а красота, — говорят о нем на заводе. — Это наш второй Торокин, что на Парижскую выставку чугунную цепочку отливал. Та же чистота работы, то же мастерство, — подтверждает старый мастер Федор Самойлович Самолин. Идет время. Престарелые мастера один за другим уходят на пенсию. На смену старикам приходит талантливая молодежь, с большим упорством и настойчивостью постигающая мастерство художественной формовки, отливки, чеканки, покраски и бронзирования чугунных скульптур. Каслинцы с уважением отзываются о молодом скульпторе-самоучке Павле Аникине. Талантливый юноша пришел на завод из детдома, учился в заводской школе лепке и рисованию у академика скульптуры Озерского, перенимал тонкое мастерство чеканки по металлу у старого мастера Ильи Петровича Кочергина. Первая самостоятельная работа Аникина — бюст А. М. Горького — вызвала общее одобрение. Аникину принадлежат две глубоко реалистичные скульптурные группы из времен Отечественной войны — «Партизаны в тылу врага» и «Танковый десант». Им же созданы скульптура И. В. Сталина и символическая скульптура «Гимн Советского Союза», выставленная сейчас в Московском Историческом музее. Печать большого дарования лежит на самостоятельных работах комсомольца Александра Гилева — воспитанника художественного ремесленного училища. Комсомолец Гилев создал отличный бюст народного певца Казахстана Джамбула, чудесный подчасник «Девушка с гусем». Обе вещи одобрены художественным советом завода и сданы в массовое производство. У старого чеканщика Павла Семеновича Малышкина обучается комсомолец Николай Яскин. Происходит он из семьи потомственных каслинских мастеров. Воспитанник ремесленного училища, он успешно овладевает филигранным мастерством чеканщика, самостоятельно чеканит сложные скульптурные группы. — Молодец, — сказал ему как-то старый мастер Малышкин, с удовлетворением оглядывая отчеканенную Яскиным скульптурную группу. — Вкус у тебя есть, старания не занимать, вот и работай, будь таким же искусным чеканщиком, каким был твой отец Павел Михайлович… Отец и мать Геннадия Кобелева — старые рабочие завода. Сейчас они на пенсии. Геннадий занял их место в цехе. Выпускник ремесленного училища, молодой чеканщик быстро сумел завоевать авторитет. Его уважают в цехе за старательность и настойчивость, с которой он овладевает искусством художественной чеканки. Молод он, а работы доверяются ему сложные. На его верстаке можно видеть скульптурные группы, чеканка которых доверяется обычно лишь признанным мастерам. Кто побывает в литейном цехе, тот невольно залюбуется работой молодой формовщицы комсомолки Марии Буравкиной. В Касли она приехала в начале войны из Белоруссии. Окончила здесь ремесленное училище и стала работать формовщицей художественного чугунного литья. Этому искусству учили Буравкину седобородые мастера Петр Иванович Шмачков и Илья Сергеевич Мочалин, отдавшие любимой профессии по полвека трудовой жизни. И молодая работница оправдывает надежды старых каслинских мастеров. — Без малого шесть десятков лет работаю на заводе, — говорит Илья Сергеевич Мочалин, — а никогда не помышлял, что девушка такой мастерицей станет. Раньше, когда мы работали на хозяина, женщину до формовки не допускали, считали, что ум у нее короток. А тут вон посмотрите, что наша Мария делает!.. Стариков за пояс заткнет… Так трудятся, так создают великолепные чугунные скульптуры три поколения искусных каслинских мастеров. Все они — и старые, и пожилые, и молодые — преисполнены горячего стремления творить, создавать произведения искусства, достойные нашей великой сталинской эпохи. БИБЛИОГРАФИЯ П. П. БАЖОВ КРАТКИЙ БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ [8] С каждым годом все большую и большую популярность приобретает не только на Урале, но и во всей стране творчество нашего замечательного земляка, писателя-большевика, лауреата Сталинской премии П. П. Бажова. Первые сказы П. П. Бажова — «Дорогое имячко», «Медной горы хозяйка», «Про великого Полоза», «Приказчиковы подошвы» — появились в печати в 1936 году. Первый сборник сказов П. П. Бажова «Малахитовая шкатулка» был издан Свердловским областным издательством в 1939 году. С тех пор книга «Малахитовая шкатулка» неоднократно переиздавалась в Москве, Свердловске и других городах. Десятки раз в различных городах Советского Союза издавались сборники сказов П. П. Бажова «Каменный цветок», «Ключ-камень», «Уральские сказки», «Сказы о немцах», «Русские мастера». Отдельными изданиями несколько раз выходили книги П. П. Бажова «Уральские были», «Зеленая кобылка», «Дальнее — близкое». Во многих журналах, газетах, альманахах, сборниках печатались и печатаются отдельные сказы Бажова. Произведения П. П. Бажова часто передаются по радио, читаются в концертных залах мастерами художественного слова, инсценируются различными театральными коллективами; на сюжеты сказов П. П. Бажова создаются кинокартины, пишутся художественные полотна. Образы, созданные П. П. Бажовым, получают отображение в скульптуре, в хореографическом искусстве (балет «Каменный цветок»), в музыке. 8 Составлен по материалам Челябинской государственной публичной библиотеки и Государственной публичной библиотеки имени В. Г. Белинского (Свердловск). Произведения П. П. Бажова получают распространение и за рубежами нашей родины. В 1946 году сборник сказов П. П. Бажова «Каменный цветок» вышел в Праге. Сборник сказов «Малахитовая шкатулка», «Каменный цветок» были изданы также в Лондоне и Париже. Редколлегия альманаха «Южный Урал» помещает в этом номере краткий библиографический указатель произведений П. П. Бажова и критической литературы о нем. ПРОИЗВЕДЕНИЯ П. П. БАЖОВА 1. ОЧЕРКИ, СТАТЬИ, ПОВЕСТИ Мамин-Сибиряк, писатель для детей. «Екатеринбургские епархиальные ведомости», 1913, № 19. Уральские были (Из недавнего быта сысертских заводов). Екатеринбург, «Уралкнига», 1924, 80 стр. Отрывки печатались в журн. «Товарищ Терентий», Свердловск, 1924, №№ 17—19; в журн. «Уральский следопыт», Свердловск, 1935, № 2. Там, где делают жернова и точильные брусья (Мраморский завод). Журн. «Колос», Свердловск 1925, № 1. Очерк подписан — Старозаводский. Из поездки в Каслинский завод. Журн. «Товарищ Терентий», 1925, № 12. Тихое дело (Из поездки на Полевской химический завод). Журн. «Товарищ Терентий», 1925, № 13. У мраморских кустарей. Журн. «Товарищ Терентий», 1925, № 16. Под старыми ветряками (Байкаловский район, Ирбитского округа). Журн. «Товарищ Терентий», 1925, №№ 17—18. Морока синяя (О Гумешевском медном руднике). Журн. «Товарищ Терентий», 1925, № 23. Подпись — Старозаводский. Старинные жители Урала (Черемисы). Журн. «Колос», 1925, № 1. Передовая деревня (Деревня Любина, Ирбитского округа). Журн. «Колос», 1925, № 4. Чернявый солдат (Памяти крестьянского писателя Кобелева). Журн. «Колос», 1925, № 6. За советскую правду (Из жизни Урмана). Свердловск, «Уралкнига», 1926, 50 стр. К расчету! (Сысертский завод в 1905 году). Свердловск, «Уралкнига», 1926, 103 стр., с илл. Испарт. Уралобкома ВКП(б), изд. 2, Свердловск, Уралоблит, 1929, 83 стр. Краеведческие истоки (Крестьянские письма в газете). Сб. «Уральское краеведение». Свердловск, Уральское областное бюро краеведения, 1927, вып. 1, стр. 23—28. Потерянная полоса (Повесть). «Крестьянская газета», Свердловск, 1929, №№ 40—46. Туринское восстание (в марте 1919 года). «Крестьянская газета», Свердловск, 1929, №№ 40—46. Бойцы первого призыва (К истории красных орлов полка. Очерки). Свердловск, Уралгиз, 1934, 98 стр. Тепленькое местечко. Широкая жилплощадь (Этюды). «Литературный альманах», Свердловск, 1936, № 1. Под знаком «синего тумана» (Очерк истории Гумешевского рудника). Сб. — Попов В. А. «Урал медный». Свердловск, 1936, стр. 38—50. Колдовская избушка. He-сказка (Производство спичек в Сысертском заводе). Газета «На смену», Свердловск, 1939, 28.I. У старого рудника (Очерк из истории Сысертского горного округа). «Уральский современник», Свердловск, 1940, № 3. стр. 179—199. См. также сборники сказов «Малахитовая шкатулка». На том же месте (Прошлое и настоящее Гумешевского рудника). Газета «Уральский рабочий», 1940, № 260, 7.XI. Пристальным, веселым глазом (Об А. П. Бондине и его творчестве). Газета «Уральский рабочий», 1940, № 262, 12.XI. Янкинские огни (Очерк). «Уральский современник», Свердловск, 1941, № 4, стр. 3—9. Некоторые итоги (О Маминской конференции). Газета «Уральский рабочий», 1941, 14.II. Творцам великого сказа (Письма фронтовиков). Газета «Уральский рабочий», 1943, 19.X. Наш город (Воспоминания о Екатеринбурге — Свердловске). В книге «Свердловск», Свердлгиз, 1945, стр. 93—127. Зеленая кобылка (Повесть). М., Детгиз, 1945. О будничном и малозаметном (О старых уральских изобретениях). Газета «Труд», 1946, № 43, 19.II. Зеленая кобылка (Повесть). М.—Л., Детгиз, 1947. История Екатеринбурга — Свердловска как зеркало горнозаводской жизни Урала. В книге «Материалы первой научной конференции в истории Екатеринбурга — Свердловска». Свердловский государственный университет, 1947, стр. 13—23. Дальнее — близкое. Биб-ка «Огонек», изд. «Правда», 1949, 70 стр. Зеленая кобылка. Рига. Латгосиздат, 1949, 99 стр. Дальнее — близкое. Свердловск, 1949, 192 стр. 2. СКАЗЫ Дорогое имячко (О кладах Азов-горы). «Литературный альманах», Свердловск, 1936, стр. 162—169; см. также; журн. «Красная новь», М., 1936, № 11, стр. 3; кн. Бирюков В. «Дореволюционный фольклор на Урале», Свердловск, 1936; кн. «Тайные сказы рабочих Урала», состав. Блинова, М., «Советский писатель», 1941; сборники «Малахитовая шкатулка». Медной горы хозяйка. В книге Бирюкова В. «Дореволюционный фольклор на Урале», Свердловск, 1936; см. также: кн. Попов В. А. «Урал медный», Свердловск, 1936, стр. 55—64; журн. «Красная новь», М., 1936, № 11; кн. «Тайные сказы рабочих Урала», состав. Блинова, М., «Советский писатель», 1941; журн. «Интернациональная литература», 1943, № 3, стр. 25—34 (на французском языке); журн. «Пияме-Ноу», Тегеран, 1947, № 7—8 (на персидском языке); журн. «Карогс», 1947, № 5, стр. 435—441 (на латышском языке); биб-ка журн. «Красноармеец», 1946, № 1; сборники «Малахитовая шкатулка»; «Ермаковы лебеди», Воениздат, 1946. Про великого Полоза. В книге Бирюкова В., «Дореволюционный фольклор на Урале», Свердловск, 1936; см. также: журн. «Красная новь», М., 1936, № 11; кн. «Тайные сказы рабочих Урала», состав. Блинова. М., «Советский писатель», 1941; сборники «Малахитовая шкатулка». Приказчиковы подошвы. Журн. «Красная Новь», М., 1936, № 11, стр. 3—20; см. также: кн. «Литературный альманах», кн. 3, 1937, стр. 181—195; газету «Уральский рабочий», 1939, № 22, 28.I; кн. «Тайные сказы рабочих Урала», М., «Советский писатель», 1941; биб-ка журн. «Красноармеец», 1946, № 1; сборники «Малахитовая шкатулка»; «Ермаковы лебеди», Воениздат, 1946. Сочневы камешки. «Литературный альманах», кн. 3. Свердловск, 1937; см. также сборники «Малахитовая шкатулка». Марков камень. «Литературный альманах», кн. 3, Свердловск, 1937; см. также: газету «Звезда», Молотов, 1938, № 256, 4.XI; кн. «Тайные сказы рабочих Урала», состав. Блинова, М., «Советский писатель», 1941; сборники «Малахитовая шкатулка», Свердловск, 1939; М., 1942 и М., 1944. Малахитовая шкатулка. Газета «На смену», Свердловск, 1938, 18.IX—14.XI; см. также: «Уральский современник», кн. 1, Свердловск, 1938; сборники сказов под одноименным названием; журн. «Интернациональная литература», 1943, № 10, стр. 12—26 (на английском языке). Каменный цветок. «Уральский современник», кн. 1, Свердловск, 1938; см. также: «Литературная газета», 1938, № 26, 10.V; журн. «Интернациональная литература», 1943, № 10, стр. 26—39 (на английском языке); сборники «Малахитовая шкатулка», «Живинка в деле», Молотов, 1944; «Уральские сказы», М.—Л., Детгиз, 1945; «Дружные ребята», 1946, № 7, стр. 21—23; «Русские мастера», М.—Л., Детгиз, 1946; «Каменный цветок», Прага, 1946 (на чешском языке); Осло, 1946 (на норвежском языке); «Каменный цветок» (на французском языке), Париж, 1947. Серебряное копытце. «Уральский современник», кн. 2, Свердловск, 1938, стр. 102—106; см. также: «Московский альманах», М., Гослитиздат, 1939, сборники: «Морозко», Свердловск, 1940; «Ключ-камень», Свердловск, 1942; «Уральские сказки», Челябинск, 1943; «Малахитовая шкатулка»; «Уральские сказки», М., Детгиз, 1945; журн. «Мурзилка», М., 1946, № 7, стр. 4—8; «Серебряный ноготок», Рига, 1946, 25 стр. (на латышском языке); «Серебряное копытце» (Пьеса для детей младшего возраста). П. Бажов в соавторстве с Е. Пермяком, журн. «Затейник», М., 1947, № 6, стр. 9—27. Горный мастер. «Малахитовая шкатулка», Свердловск, 1939 г. и последующие издания этого сборника; см. также: газету «На смену», Свердловск, 1939, №№ 7—10, 12 и 13; журн. «Работница», М., 1939, № 18 и 19; журн. «Октябрь», М., 1939, № 5—6; сборники: «Живинка в деле», Молотов, 1944; «Уральские сказы», М.—Л., Детгиз, 1945; «Русские мастера», М.—Л., Детгиз, 1946. Золотой волос. «Малахитовая шкатулка», Свердловск, 1939 г. и последующие издания этого сборника; см. также: «Золотые зерна», детский альманах, Свердловск, 1939; сборник «Ключ-камень», Свердловск, 1942; журн. «Октябрь», Уфа, 1947, № 8, стр. 43—48 (на башкирском языке); сборник «Уральские сказы», М.—Л., Детгиз, 1945. Кошачьи уши. «Малахитовая шкатулка», Свердловск, 1939 г. и последующие издания этого сборника; см. также: журн. «Индустрия социализма», М., 1939, № 2; журн. «Октябрь», М., № 5—6; сборник «Уральские сказы», М.—Л., Детгиз, 1945. Тяжелая витушка. «Малахитовая шкатулка», Свердловск, 1939 г. и последующие издания этого сборника; см. также: «Золотые зерна», детский альманах, Свердловск, 1939; журн. «Индустрия социализма», М., 1939, № 1. Две ящерки. «Малахитовая шкатулка», Свердловск, 1939 г. и последующие издания этого сборника; см. также: журн. «Октябрь», М., 1939, № 5—6; сборник «Уральские сказы», М.—Л., Детгиз, 1945. Змеиный след. «Малахитовая шкатулка», Свердловск, 1939 г. и последующие издания этого сборника; см. также: журн. «Октябрь», М., 1939, № 5—6. Зеленая кобылка (Детская повесть). «Золотые зерна», детский альманах, Свердловск, 1939, стр. 60—114. Подписано — Е. Колдунков. См. также: отдельные издания «Зеленой кобылки», Свердловск, 1940; М.—Л., Детгиз, 1945, 64 стр.; М.—Л., Детгиз, 1947, 93 стр. Надпись на камне (Из давних впечатлений). Журн. «Индустрия социализма», М., 1939, № 11, стр. 24—27; см. также: кн. «Светлое озеро», Свердловск, 1939. Синюшкин колодец. «Московский альманах», М., Гослитиздат, 1939; см. также: газету «На смену», Свердловск, 1940, №№ 4—6, 10 и 11; «Уральский современник», кн. 3, Свердловск, 1940, стр. 37—44; сборники: «Ключ-камень», Свердловск, 1942; «Малахитовая шкатулка»; «Уральские сказы», М., Детгиз, 1945. Демидовские кафтаны. Журн «Индустрия социализма», М., 1939, № 10, стр. 27—29; см. также сборники «Малахитовая шкатулка». Травяная западенка. Журн. «Индустрия социализма», М., 1940, № 1, стр. 29—33; см. также: газету «На смену», Свердловск, 1940, №№ 56, 57, 59, 60, 63, 64; сборники «Ключ-камень», Свердловск, 1942; «Уральские сказы», М., Детгиз, 1945; «Малахитовая шкатулка». Хрупкая веточка. Газета «Уральский рабочий», 1940, № 221, 22.IX; см. также: журн. «Смена», М., 1940, № 9, стр. 14—16; сборники: «Малахитовая шкатулка», М., 1942; Свердловск, 1944; М., 1944; М., 1947; «Живинка в деле», Молотов, 1944; «Русские мастера», М., 1946. Огневушка-поскакушка. Детский альманах «Морозко», Свердловск, 1940, см. также: «Уральский современник», кн. 4, Свердловск, 1941, стр. 60—68; сборники: «Малахитовая шкатулка», «Ключ-камень», Свердловск, 1942; «Уральские сказки», Челябинск, 1943; «Уральские сказы», М.—Л., Детгиз, 1945; газету «Советская жизнь», 1945 (на французском языке). Ключ-камень (ключ земли). Газета «Уральский рабочий», 1940, № 1, 1.I; см. также: сборники «Ключ-камень», Свердловск, 1942; «Малахитовая шкатулка»; «Уральские сказы», М., Детгиз, 1945; журн. «Октябрь», Уфа, 1947, № 5, стр. 49—51 (на башкирском языке). Ермаковы лебеди. Журн. «Техника — смене», Свердловск, 1940, № 9—11; см. также: «Уральский современник», кн. 4, Свердловск, 1941, стр. 44—59; сборники: «Ключ-камень», Свердловск, 1942; «Малахитовая шкатулка»; «Ермаковы лебеди», Молотов, 1944, 28 стр.; «Уральские сказы», М., Детгиз, 1945; «Ермаковы лебеди», Воениздат, 1946; биб-ка журн. «Красноармеец», № 1 (46). Таюткино зеркальце. Газета «Уральский рабочий», 1941, № 75, 30.III; см. также сборники: «Ключ-камень», Свердловск, 1942; «Уральские сказки», Челябинск, 1943; «Малахитовая шкатулка»; «Уральские сказы», М., Детгиз, 1945. Про главного вора (главный вор). Из рассказов дегтярского горняка. Газета «Уральский рабочий», 1941, № 197, 21.VIII; см. также: сборник «Сказы о немцах», Свердловск, 1943, Челябинск, 1944; М., изд. «Правда», 1945; «Челябинский рабочий», 1945, № 130. Иванко-Крылатко. «Уральский современник», кн. 6, Свердловск, 1942, стр. 58—63; см. также: однодневную газету «Литературный Урал», Свердловск, 1943; сборник «Мы с Урала», Свердловск, 1943; газету «Красная Звезда», М., 1943, 20.III; журн. «Новый мир», М., 1943, № 11, стр. 74—84; «Иванко-Крылатко», Саратов, 1943 (В помощь агитатору. Серия для громкой читки); сборники: «Сказы о немцах», Свердловск, 1943; Челябинск, 1944; М., Изд. «Правда»; «Уральские сказки», Челябинск, 1943; «Малахитовая шкатулка»; «Живинка в деле», Молотов, 1944; «Уральские сказы», М., Детгиз, 1945, № 228, 25.XI; «Иванко-Крылатко», М., Детгиз, 1922 (Книга за книгой); «Русские мастера», М., Детгиз, 1946; «Иванко-Крылатко», Свердловск, 1946; журн. «Интернациональная литература», 1944, № 3, стр. 24—34 (на английском языке). Жабреев ходок. Сборник «Ключ-камень», Свердловск, 1942; см. также сборники: «Малахитовая шкатулка»; «Уральские сказы», М., Детгиз, 1945. Солнечный камень. Сборник «Ключ-камень», Свердловск, 1942, стр. 54—59; см. также: «Спутник агитатора», 1944, № 1, стр. 25—27; сборники: «Малахитовая шкатулка»; «Уральские сказки», Челябинск, 1943; «Уральские сказы», М., Детгиз, 1945; «Солнечный камень», Свердловск, Изд. «Уральский рабочий», 1946, 21 стр., тир. 50 000 экз.; журн. «Интернациональная литература», 1942, № 4, стр. 28—32 (на английском языке); журн. «Карогс», Рига, 1947, № 5, стр. 441—445 (на латышском языке). Железковы покрышки. Сборник «Говорит Урал», Свердловск, 1943, стр. 317; см. также сборники: «Малахитовая шкатулка», «Русские мастера», М.—Л., Детгиз, 1946. Хрустальный лак. Однодневная газета «Литературный Урал», Молотов, 1943, 12.VI; см. также: «Уральский современник», кн. 7, Свердловск, 1943, стр. 12—19; сборник «Сказы о немцах», Свердловск, 1943; «Вечерняя Москва», 1944; сборник «Живинка в деле», Молотов, 1944; сборник «Сказы о немцах», Челябинск, 1944; М., Изд. «Правда», 1945; сборник «Иванко-Крылатко», Свердловск, 1946. Веселухин ложок. Сборник «Сказы о немцах», Свердловск, 1943, стр. 42—54; см. также: журн. «Новый мир», М., 1943, № 11, стр. 74—84; сборники: «Сказы о немцах», Челябинск, 1944; М., Изд. «Правда», 1945; «Малахитовая шкатулка»; «Уральские сказы», М.—Л., Детгиз, 1945. Заграничная барыня. Сборник «Сказы о немцах», Свердловск, 1943, стр. 10—14; см. также в других изданиях этого сборника: Челябинск, 1944 и М., Изд. «Правда», 1945. Провальное место. Сборник «Сказы о немцах», Свердловск, 1943, стр. 5—6; см. также в других изданиях этого сборника: Челябинск, 1944 и М., Изд. «Правда», 1945. Живинка в деле. Газета «Уральский рабочий», 1943, 27.X; см. также газеты: «Правда», 1943, 21.XI; «Труд», 1943, 21.XI; «Уральский современник», кн. 8, Свердловск, 1944; сборники: «Малахитовая шкатулка»; «Живинка в деле», Молотов, 1944; «Русские мастера», М.—Л., Детгиз, 1946; «Богатырева рукавица», М., Изд. «Правда», 1946. Тараканье мыло. Журн. «Огонек», М., 1943, № 34—35, стр. 15; см. также: кн. «Во славу отчизны», Челябинск, 1943, стр. 29—31; «Тараканье мыло», Книжка-малышка, Свердловск, Изд. «Уральский рабочий», 1944, 16 стр., тир. 200 000 экз.; сборники: «Сказы о немцах», Свердловск, 1943; Челябинск, 1944; М., Изд. «Правда», 1945; «Малахитовая шкатулка»; «Живинка в деле», Молотов, 1944; газета «Красный боец», Свердловск, 1945, № 246, 25.XI; кн. «Дружные ребята», Свердловск, 1946, № 7, стр. 21. Чугунная бабушка. Газета «Бой за родину» (Карельский фронт), 1943, № 33, 8.II; см. также: однодневную газету «Литературный Урал», Свердловск, 1944, 28.I; газету «Труд», 1944, 28.I; журн. «Новый мир» М., 1944, № 8—9, стр. 63; кн. «Уральский современник», кн. 9, Свердловск, 1944, стр. 8—14; сборники: «Малахитовая шкатулка»; «Живинка в деле», Молотов, 1944; «Сказы о немцах», Челябинск, 1944; «Русские мастера», М.—Л., Детгиз, 1946; «Иванко-Крылатко», Свердловск, 1946; «Богатырева рукавица», М., 1946. Богатырева рукавица. Газета «Уральский рабочий», 1944, № 18, 21.I; см. также: журн. «Новый мир», М., 1944, № 8—9, стр. 63—70; «Богатырева рукавица», Свердловск, Изд. «Уральский рабочий», 1946; «Богатырева рукавица», М., Изд. «Правда», 1946; «Малахитовая шкатулка». Круговой фонарь. Газета «Уральский рабочий», 1944, 7.XI; см. также газету «Челябинский рабочий», 1945, № 6, 10.I; журналы: «Красноармеец», 1945, № 1, стр. 15—16; «Новый мир», М., 1945, № 8; «Карогс», Рига, 1947, № 5, стр. 445—448 (на латышском языке). Коренная тайность (Из уральских сказов о булате). Журн. «Краснофлотец», 1945, № 1; см. также: газету «Уральский рабочий», 1945, № 265, 10.XI; «Огонек», М., 1946, № 7, стр. 13; «Коренная тайность», Магадан, Изд. «Советская Колыма», 1946, 20 стр., тир. 5000 экз.; сборники «Богатырева рукавица», М., Изд. «Правда», 1946 и «Малахитовая шкатулка». Орлиное перо. Газета «Уральский рабочий», 1945, № 94, 21.IV; см. также: газету «Красный боец», Свердловск, 1945, № 82, 21.IV; журналы: «Октябрь», М., 1945, № 5—6; «Пограничник», 1946, № 3, стр. 61—64; сборники: «Орлиное перо», Свердловск, Изд. «Уральский рабочий», 1946; «Богатырева рукавица», М., Изд. «Правда», 1946; «Малахитовая шкатулка». Алмазная спичка. Газета «Уральский рабочий», 1945, № 41, 18.II; см. также: газету «Вечерняя Москва», 1945, № 52, 3.III; журн. «Пограничник», 1945, № 22; сборник «Иванко-Крылатко», Свердловск, 1946. Золотые дайки. Газета «Уральский рабочий», 1945, № 238, 7.X; см. также: журн. «Новый мир», М., 1945, № 8; сборники: «Золото», Свердловск, 1946, стр. 18—29; «Богатырева рукавица», М., Изд. «Правда», 1946; «Малахитовая шкатулка». Голубая змейка. Свердловск, Изд. «Уральский рабочий», 1945; см. также: журн. «Мурзилка», М., 1945, № 9—10, стр. 8—12; кн. «Боевые ребята», Свердловск, 1946, № 6, стр. 3—13; «Голубая змейка», М.—Л., Детгиз, 1946, «Малахитовая шкатулка». Васина гора. Журн. «Молодой колхозник», М., 1946, № 1, стр. 16—17; см. также: газету «Уральский рабочий», 1946, № 54, 5.III; газету «Голос колхозника», Манчаж, 1946, № 62, 22.VIII; сборник «Богатырева рукавица», Изд. «Правда», 1946; кн. «Уральский современник», кн. 10, Свердловск, 1947. Старых гор подаренье. Газета «Уральский рабочий», 1946, № 103, 1.V; см. также: журн. «Звезда», Л., 1946, № 9, стр. 3—8; газету «Во славу родины», Вена, 1946, № 198, 1.IX; журн. «Октябрь», Уфа, 1947, № 5, стр. 49—51 (на башкирском языке); газету «Красная Башкирия», Уфа, 1947, № 128—129, 24.VII (на башкирском языке). Далевое глядельце (Из сказов мурзинских горщиков). Газета «Уральский рабочий», 1946, № 262, 7.XI; см. также «Огонек», М., 1947, № 1, стр. 11—13. Аметистовое дело (Рассказ старого горщика). Газета «Уральский рабочий», 1947, № 102, 1.V; см. также «Огонек», М., 1947, № 30, стр. 14—15. Заветное место (Страницы из повести «Егоршин случай»). «Уральский современник», кн. 10, Свердловск, 1947. Рудяные выхорьки (Из рассказов старого забойщика). Газета «Красная звезда», 1947, № 247, 19.X. Шелковая горка. Газета «Уральский рабочий», 1947, № 262, 7.XI; «Огонек», 1948, № 4. «Широкое плечо» (Из уральских сказов). «Огонек», 1948, № 26, стр. 13—14; газета «Уральский рабочий», 1948, 1.IV. Земли виток (Из сибирских сказов). «Огонек», 1948, № 17, стр. 20—21. Дорогой земли виток (Из уральских сказов). «Уральский современник», кн. 15, Свердловск, 1949, стр. 3—12. Золотоцветень горы (Рассказ старого горщика). «Литературная газета», 1949, 24.XII, стр. 3—4. Не та цапля (Из рассказов старого слесаря). «Огонек», 1950, № 29, стр. 20—22. Живой огонек. Биб-ка «Огонек», Изд. «Правда», М., 1951, № 1, стр. 55. 3. СБОРНИКИ СКАЗОВ Малахитовая шкатулка. Сказы старого Урала. Рис. А. Кудрина. Свердловск, 1939, 168 стр. с илл., 15 вкл. лист. илл. Сборник содержит: предисловие «У караулки на Думной горе», 14 сказов, «О речевых особенностях» и «Объяснение отдельных слов». Малахитовая шкатулка. М., «Советский писатель», 1942, 200 стр. Ключ-камень (Горные сказки). Свердловск, 1942, 109 стр. Сборник содержит 10 сказов. Сказы о немцах. Свердловск, 1943, 55 стр. Сборник содержит 7 сказов. Уральские сказки. Челябинск, типография изд. «Челябинский рабочий», 1943, 48 стр. с илл. и порт. (5 сказов). Уральские сказы о немцах. Челябинск, 1944, 64 стр. с илл. и порт. Сборник содержит 7 сказов. Живинка в деле (Уральские сказы о мастерстве). Молотов, 1944, 60 стр. Сборник содержит 8 сказов. Малахитовая шкатулка (Сказы старого Урала). Рис. А. Кудрина. Свердловск, 1944, 323 стр. Сборник содержит 29 сказов и предисловие «У старого рудника». Малахитовая шкатулка (на английском языке). Лондон — Нью-Йорк — Мельбурн. Изд. Хетчисон и К°, 1944, Сборник содержит 19 сказов. Сказы о немцах. М., Изд. «Правда», 1945, 59 стр. Сборник содержит 7 сказов. Уральские сказы. М.—Л., Детгиз, 1945, 167 стр. Сборник содержит 16 сказов. Иванко-Крылатко. Свердловск, 1946, 38 стр. Содержание: «Иванко-Крылатко», «Чугунная бабушка» «Хрустальный лак», «Алмазная спичка». Богатырева рукавица. М., Изд. «Правда», 1946, 62 стр. (Биб-ка «Огонек», № 32—33). Содержание: П. Бажов. Биографический очерк, «Богатырева рукавица», «Орлиное перо», «Живинка в деле», «Коренная тайность», «Чугунная бабушка», «Золотые дайки», «Васина гора»; на обложке — портрет. Русские мастера. М.—Л., Детгиз, 1946, 92 стр. Рис. Д. Минькова. Содержание: «Живинка в деле», «Иванко-Крылатко», «Железковы покрышки», «Каменный цветок», «Горный мастер», «Хрупкая веточка», «Чугунная бабушка». У караулки на Думной горе. Журн. «Литература и искусство», Шанхай, 1946, № 25, стр. 3—12. Несколько сказов на китайском языке. Каменный цветок. Прага, 1946, 470 стр. Сборник сказов на чешском языке. Сказы о немцах. Казань, Татгосиздат, 1946, 59 стр. Сборник сказов на татарском языке. Огневушка-поскакушка. Уральские сказы. М.—Л., Детгиз, 1947 (на обл. 1948), 64 стр. Малахитовая шкатулка. Рассказы. М., «Советский писатель», 1947, 411 стр. Содержание: «У старого рудника», 31 сказ, объяснение некоторых слов и библиографическая справка. Каменный цветок. Париж, 1947, 433 стр. Сборник содержит 19 сказов (на французском языке). Каменный цветок. Челябинск, 1948, стр. 179. Малахитовая шкатулка. М., Гослитиздат, 1948, стр. 568. Огневушка-поскакушка. Свердловск, 1949, 24 стр. Малахитовая шкатулка. Свердловск, 1949, 455 стр. Малахитовая шкатулка. Уральские сказы. Рисунки А. Якобсон. Тир. 45 000, 386 стр., Лениздат, 1950. Живой огонек. Уральские сказы. Сборник последних сказов П. П. Бажова. Биб-ка «Огонек». Тираж 150 000, 64 стр. Изд. «Правда», М., 1951, № 1. КРИТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА О ТВОРЧЕСТВЕ П. П. БАЖОВА Кузнецов П. П. Книжная полка. П. Бажов. Уральские были. Газета «Уральский рабочий», 1925, № 15; 18.I. Шубин А. Проба пера (Об уральских беллетристах). Журн. «Уральская новь», Свердловск, 1926, № 8; упоминается о творчестве П. П. Бажова и о его книге «Уральские были». Перцов В. Сказки старого Урала (О сборнике «Малахитовая шкатулка»). «Литературная газета», М., 1938, № 26, 10.V. Боголюбов К. «Малахитовая шкатулка». Газета «Уральский рабочий», 1939, № 15, 18.I. Рождественская К. Собиратель народных дум (П. Бажов). Газета «Уральский рабочий», 1939, № 22, 28.I. Ладейщиков А. Писатель-большевик (П. Бажов). Газета «Путевка», Свердловск, 1939, 28.I; Искусный мастер уральских сказов, газета «Колхозный путь», Свердловск, 1939, 28.I; Народный писатель, газета «Тагильский рабочий», 1939, № 23, 28.I; краткая биография и обзор творчества П. Бажова — Правдивость и мастерство, газета «На смену», Свердловск, 1939, 28.I; 60-летие П. Бажова, «Литературная газета», М., 1939, № 5, 26.I. Караваева А. Сказы о народе. «Литературная газета», М., 1939, № 15, 11.III. «Малахитовая шкатулка». Газета «Известия», 1939, № 79. 4.IV. В президиуме Союза советских писателей. «Литературная газета», 1939. № 19, 5.IV. Информация о заседании ССП 29 марта 1939 года, на котором был принят в Союз П. П. Бажов. Высказывания А. Караваевой, А. Фадеева и других. Чердынцев Н. Золотые зерна (отзыв о «Зеленой кобылке» Е. Колдункова). Газета «Уральский рабочий», 1939, 14.VI. Степанов А. Над чем работают свердловские писатели. Газета «Уральский рабочий», 1939, 9.VII. Заславский Д. «Малахитовая шкатулка». Газета «Правда», 1939, № 192, 13.VII. Астахов И. «Малахитовая шкатулка». Журн. «Литературное обозрение» 1939, № 17, стр. 34—39. Красноставский М. «Малахитовая шкатулка». Журн. «Индустрия социализма», М., 1939, № 7, стр. 54—55. Бармин А. «Синюшкин колодец» и «У старого рудника». Журн. «Звезда», Л., 1940, № 12. Караваева А. О новых писателях. Газета «Комсомольская правда», 1940, 27.I. Лерин Н. «Малахитовая шкатулка». Газета «Челябинский рабочий», 1940 2.II. Встреча с П. П. Бажовым. Газета «Сталинец». Орган свердловского КИЖ’а. Свердловск, 1940, № 5, 8.III. Крекшин Е. Новые имена, новые произведения. Журн. «Молодая гвардия», М., 1940, № 4. Ильичев В. Третья книга «Уральского современника». Газета «Уральский рабочий», 1940, 18.V. Человеков Ф. П. Бажов — «Малахитовая шкатулка». Журн. «Детская литература», М., 1940, № 6. Пермяк Е. Встреча с писателем. Газета «Уральский рабочий», 1940, 11.IX. Ильичев В. Голос эпохи. Газета «Уральский рабочий», 1940, 21.IX. Рождественская К. Наш читатель (Отзывы читателей). Газета «Уральский рабочий», 1940, 18.X. Ильичев В. Увлекательная повесть (О книге «Зеленая кобылка»). Газета «Уральский рабочий», 1940, № 268, 19.XI. Ивич А. Е. Колдунков «Зеленая кобылка». Журн. «Литературное обозрение», М., 1941, № 5. Рябинин Б. Золотое дно (очерк о поездке П. П. Бажова в Полевское). Книга «Золотое дно», Свердловск, 1941, стр. 3—39. Пермяк Е. Сборник «Говорит Урал». Газета «Правда», 1942, 21.XI. Данилевский В. Счастливый глаз. Газета «Литература и искусство», 1942, № 51, 19.XII. Караваева А. Сказы о народе. Газета «Литература и искусство», 1943, 11.III. Чаговец В. Павел Петрович Бажов и его «Малахитовая шкатулка». Газета «Уральский рабочий», 1943, 23.III. Бородин С. «Малахитовая шкатулка». Газета «Литература и искусство», 1943, 27.III. Скорино Л. Сокровища «Малахитовой шкатулки». Газета «Комсомольская правда», 1943, 25.III. Скорино Л. Поэма о человеке-мастере. Однодневная газета «Литературный Урал», Молотов, 1943, 12.VI. Заславский Д. Сказочник Урала. Журн. «Огонек», 1943, № 14, стр. 13. Халтурин И. «Малахитовая шкатулка». Журн. «Знамя», 1943, № 5—6, стр. 243—246. Кирпотин В. Новые сказки П. Бажова. Газета «Московский большевик», 1943, № 182, 14.VIII. Бедный Д. Мудрый сказ. Стихи. Газета «Труд», 1943, 21.XI. Ладейщиков А. П. Бажов. Сказы о немцах. Газета «Уральский рабочий», 1943, №247, 11.XI. Павел Бажов. Журн. «Интернациональная литература», 1943, № 3, стр. 24—25 (на французском языке). Шагинян М. О П. П. Бажове. Журн. «Интернациональная литература», 1943, № 4, стр. 20—24 (на английском языке). Уральский сказочник Павел Бажов. Журн. «Интернациональная литература», 1943, № 10, стр. 11—12 (на французском языке). Седельников В. Старый Урал оживает. Журн. «Интернациональная литература», 1943, № 11, стр. 62—65 (на английском языке). Певец трудовой доблести. Газета «Уральский рабочий», 1944, 28.I. Передовая и вторая полоса номера газеты посвящена П. П. Бажову и его творчеству. Статьи: Заславский Д. — Поэт магического кристалла; Хазанович Ю. — «Ключ-камень»; Ликстанов И. — Лучшее слово; Шевяков Л., акад. — Проникновенный бытописатель; Народный Ф. — Книги о предках нынешних героев и др. Шагинян М. Народный писатель. Газета «Труд», 1944, 28.I; см. также газеты: «Каменский рабочий», 1944, № 19, 28.I; «Коминтерновец», Кувша, 1944, № 12, 22.I, «Ленинский путь», Арти, 1944, № 5, 27.I; «Асбестовский рабочий», 1944, № 5, 27.I. Наш славный земляк. Газета «Путь к коммунизму», Сысерть, 1944, № 5, 27.I. Славный юбилей. Газета «Звезда», Молотов, 1944, 1.II. Шагинян М. Выдающийся художник слова. Газета «Правда», 1944, 4.II. Рождественская К. Новое издание «Малахитовой шкатулки». Журн. «Октябрь», М., 1944, № 1—2, стр. 153—155. Скорино Л. Почему немцы не одолели русских мастеров. Газета «Комсомольская правда», 1944, № 63, 15.III. Кирпотин В. Сказы о немцах. Газета «Красный флот», 1944, 6.IV. Тихонов Н. Советская литература и Отечественная война. Журн. «Большевик», М., 1944, № 3—4. Заславский Д. Сказочник Урала. Журн. «Огонек», 1944, № 14. Перцов В. Созидание. Газета «Литература и искусство», 1944, № 27, 1.VII. Скорино Л. Сказы П. Бажова. Журн. «Новый мир», 1944, № 7, стр. 179—190. Александров В. По областным изданиям. Журн. «Октябрь», М., 1944, № 9. Сказы П. Бажова. «Учительская газета», 1944, № 43, 11.X. Финк В. П. Бажов. «Ключ-камень». «Уральский современник», Кн. 8, 1944, стр. 103—104. Перцов В. Писатель и его герой в дни войны. Журн. «Октябрь», 1945, № 3, стр. 119—120. Ладейщиков А. Вклад писателей Урала в общерусскую литературу. Газета «Уральский рабочий», 1945, № 279, 27.XI. Неклюдова О. П. Бажов. «Зеленая кобылка». «Литературная газета», 1945, 25.VIII. Иваненко О. Мастер вдохновенного сказа. Газета «Правда Украины», Киев, 1945, № 6, 9.I (на украинском языке). Боголюбов К. Павел Петрович Бажов. Газета «Красный боец», Свердловск, № 87, 27.IV. Лукин В. По страницам журналов. Газета «Правда», 1945, 22.X. Чернышева Т. Певец народного труда. Газета «Комсомольская правда», 1946, № 16, 18.I. Ликстанов И. и Хазанович Ю. Кандидат в депутаты П. П. Бажов. Газета «Уральский рабочий», 1946, № 16, 19.I. Алексеев А. Замечательный человек, пламенный патриот. Газета «Уральский рабочий», 1946, № 27, 1.II. Нечай М. Верный сын народа. Газета «Уральский рабочий», 1946, № 33, 8.II. Георгиевский А. Мастер правдивого сказа. Газета «Уральский рабочий». 1946, № 34, 9.II. Финк В. Открытое письмо Стенли Эйгард Хаймену. Журн. «Знамя», 1946, № 2—3. Швецов В. Сказочник Урала. Газета «Вечерняя Москва», 1946, № 73, 27.III. Перцов В. Подвиг и герой. Этюды о советской литературе. М., «Советский писатель», 1946, 203 стр., стр. 191—200 — Творчество П. П. Бажова. Карцев А. и Караваева А. Не столичные писатели. Газета «Правда», 1946, № 92, 18.IV. Смирнова Б. Книга о советских городах. Журн. «Партийная жизнь», 1946, № 3 — Отзыв о книге «Свердловск» и, в частности, о статье П. П. Бажова «Наш город». Ладейщиков А. Сталинская Конституция в творчестве народов СССР. Журн. «В помощь пропагандисту и агитатору», Свердловск, 1946, № 11, стр. 39—40. Упоминаются сказы П. П. Бажова. Фадеев А. О литературно-художественных журналах. Газета «Правда», 1947, 2.II. Скорино Л. Павел Петрович Бажов. М, «Советский писатель», 1947, 274 стр., с порт., тир. 10 000 экз. Рецензии на книгу Л. И. Скорино: Матвеев С. — Книга о советском писателе; журн. «Октябрь», 1947, № 7, стр. 187—191; Евнин Ф. И., журн. «Советская книга», 1947, № 7, стр. 103—108; Чечановский М. — Книга о Бажове, «Литературная газета», 1947, № 30, 19.VII; Соловьев Б. — Книга о создателе уральских сказов, газета «Известия», 1947, № 166, 17.VII; Ладейщиков А. — Книга о Бажове, газета «Уральский рабочий», 1947, № 187, 12.VIII. Ладейщиков А. П. П. Бажов. Газета «За честь родины», Вена, 1947, № 208, 5.IX. Анфиногенов А. П. П. Бажов. Краткий библиографический указатель Изд. библиотеки им. Белинского, 1948. Десять лет «Малахитовой шкатулки». Газета «Уральский рабочий», 1949, 18.I. Певец труда и силы народной (страница, посвящ. П. П. Бажову). «Уральский рабочий», 1949, 28.1. Меньшиков М. Певец труда. 70 лет со дня рождения П. П. Бажова. «Комсомольская правда», 1949, 18.I. Приветствие юбиляру (подписи: А. Фадеев, Н. Тихонов, К. Симонов и др.). «Литературная газета», 1949, 29.I. Сурков А. Уральский волшебник. «Литературная газета», 1949, 29.I. Вечер, посвященный 70-летию П. П. Бажова. «Уральский рабочий», 1949, 29.I. Ладейщиков Л. С. (составитель). Писатели Урала. Библиографич. справочник, Свердловск, 1949, О Бажове — стр. 39—45. Бажов П. «Огневушка-поскакушка» и «Зеленая кобылка», Детгиз, 1948, рецензия в журн. «Октябрь», 1949, № 3, стр. 177—178. Павел Петрович Бажов. «Огонек», 1949, № 5, стр. 23. Меньшиков М. Певец труда (70 лет со дня рождения П. П. Бажова). «Комсомольская правда», 1949, 28.I, 3 стр. Мастер уральских сказов. «Учительская газета», 1949, 2.II. Чествование Павла Петровича Бажова. «Уральский рабочий», 1949, 30.I. Боголюбов К. Певец труда и силы народной (К 70-летию со дня рождения П. П. Бажова). Альманах «Южный Урал», 1950, № 2—3, стр. 162—165. Мурзиди К. Вдохновенный поэт Урала (Кандидат в депутаты Верховного Совета СССР писатель П. П. Бажов. Очерк). «Огонек», 1950, № 11, (портрет). Коняков О. Жизнь для народа (П. П. Бажов). «Пионерская правда», 1950, 10.III, 1 стр. Слово красноуфимцев о писателе-земляке. «Литературная газета», 1950, 22.II. Бажов П. П. «Дальнее — близкое». Рец. «Уральский рабочий», 1950, 24.II, стр. 3. Д. Славентантор. «Человек из народа», журн. «Звезда», 1950, № 11, стр. 145—153. Очерк посвящен ученому-исследователю истории русской техники проф. В. В. Данилевскому. В III главе очерка рассказывается о встречах ученого с П. П. Бажовым. Скорино Л. Народный писатель, «Литературная газета», 1950, 9.XII, стр. 3. Давыдов З. Страницы воспоминаний. Рец. на кн. П. Бажова «Дальнее — близкое», Свердловск, 1949; «Огонек», 1950, № 15, стр. 24. Памяти писателя-большевика П. П. Бажова, «Правда», 1950, 7.XII, стр. 4. Сержантов В. Певец творческого труда (О жизни и творчестве П. П. Бажова). Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 75. Кулешов П. Как живой с живыми говоря (об инсценировке и чтении сказов П. П. Бажова с эстрады). Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 40. Павел Петрович Бажов (Некролог). Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 3. Захаров В. За что я люблю Бажова. Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 33. Ногтев И. Источник творческого вдохновения. Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 34. Косиков Н. Сказы из жизни. Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 35. Колчин В. Народный писатель. Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 37. Бирюков В. Рассказ об одной встрече. Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 42. Арнаутов А. Живое слово. Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 38. Боголюбов К. Наш Бажов (Воспоминания). Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 51. А. Фадеев, М. Шолохов, К. Симонов, А. Сурков, В. Вишневский, Н. Тихонов и др. (всего 20 подписей) — Павел Петрович Бажов — некролог. «Правда». 1950, № 339, 5.XII. Вохминцев В. Похороны П. П. Бажова. Газета «Челябинский рабочий», 1950, № 243, 12.XII. Татьяничева Л. Последний путь. Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 45. Полевой Б., Некрасов А. Мастерство и новаторство (Письма с Урала). Очерк о Верхисетском заводе (Свердловск). Начинается высказыванием о главной теме произведений П. П. Бажова. Газета «Правда», 1950, № 157, 5.VI. СКАЗЫ П. П. БАЖОВА В ИСКУССТВЕ Бажов П. и Корольков С. «Малахитовая шкатулка», Пьеса в 4-х действиях. По мотивам уральских сказов П. П. Бажова. М., «Искусство», 1940, 84 стр. Малахитовая шкатулка. Пьеса в 4-х действиях, 5 картинах. По сказам П. П. Бажова. С. Корольков. Свердловский театр юных зрителей. Красочная обложка Н. Ломоносова. Свердловск, 1940, 4 стр. Пещанская Ф. «Ермаковы лебеди», Спектакль ТЮЗ’а. Газета «Уральский рабочий», 1942, № 75, 29.III. Автор инсценировки Е. Пермяк. Друскин М. Балет «Каменный цветок» (Постановка на сцене им. Луначарского). Газета «Уральский рабочий», 1944, № 204, 24.VIII. Кудрявцева Г. «Каменный цветок». Новая постановка балета в оперном театре. «Уральский рабочий», 1947, № 226, 26.IX. Харченко З. Д. Природа и сказки Урала (Свердловский областной методический кабинет). Журн. «Дошкольное воспитание», 1944, № 1, стр. 27—32. Роль сказов П. П. Бажова в воспитательной работе детских садов. Богатырева. Использование сказов Бажова в воспитательной работе с детьми. Книга «Сборник материалов научно-практической конференции работников детских садов Челябинской области». Челябинск, 1944, стр. 93—98. Розина Н. Комната уральских сказов (В Свердловском Дворце пионеров). Газета «Уральский рабочий», 1945, № 116, 17.V. К съемкам цветного фильма «Каменный цветок» (в Свердловске, Полевском, Ревде, Дегтярке и др.). Газета «Уральский рабочий», 1945, № 158, 5.VII, см. также журн. «Огонек», 1945, № 43, стр. 12. Калитин Н. «Каменный цветок». Новый художественный фильм (по сценарию П. П. Бажова и И. И. Келлер). Газета «Комсомольская правда», 1946, № 110, 11.V; см. также статьи: Долгополова М. в газете «Известия», 1946, № 108, 8.V; Львова М. в газете «Правда», 1946, № 113, 13.V; Ликстанова И. в газете «Уральский рабочий», 1946, № 112, 15.V; Юренева Р. в газете «Советское искусство», 1946, № 41, 17.V; Садовского А. в газете «Вечерний Ленинград», 1946, № 115, 18.V. Леонидов О. Фильм о радости труда. Газета «Труд», 1946, № 111, 12.V. Жукова Л. Уральские сказы на экране. «Литературная газета», 1946, № 21, 18.V. Слово о фильме «Каменный цветок». Газета «Уральский рабочий», 1946, № 120, 24.V, 3-я полоса. Статьи: Розенберг М. — Повесть о силе русского парода, Коноплев А. и Никитин С. — Непревзойденный фильм, Швидка М. — Волнующие кадры, Чурилов П. — Сказка, близкая к жизни, Кудрин А. — Красочная, жизнерадостная картина, Георгиевский А. — Замечательное произведение киноискусства и др. Фильм об уральских мастерах. Газета «Большевистское слово», Златоуст, 1946, № 134, 12.VII, 2-я полоса. Статьи Бронникова А., Словникова А., Недбайло П., Кирьянова В. и др. Розина Н. «Малахитовая шкатулка» на сцене Дворца пионеров. Газета «Уральский рабочий», 1946, № 90, 16.IV. Никитин М. Куклы Елены Берданосовой (К сказам П. П. Бажова в постановке Свердловского кукольного театра). Газета «Уральский рабочий», 1946, № 4, 5.I. Пермяк Е. «Сказы старого Урала». На спектакле в Московском кукольном театре (Инсценировка К. Филипповой по сказам П. П. Бажова). Газета «Уральский рабочий», 1947, № 63, 16.III. См. также статьи: Шуб Ю. — Сказы старого Урала, в газете «Советское искусство», 1947, № 11, 14.III. Богомазов С. — Сказы старого Урала, в газете «Московский большевик», 1947, 24.IV. Сказы Бажова в творчестве палешан. Газета «Уральский рабочий», 1947, № 91, 18.IV. Горбунов А. Народное представление по сказу П. П. Бажова «Каменный цветок» в клубе горняков Дегтярки. Газета «Уральский рабочий», 1946, № 109, 11.V См. также «Уральский рабочий», 1946, № 121, 25.V, и 1947, № 128, 4.VI. Инсценировка сказа написана художественным руководителем клуба горняков Н. Иовлевым. Павловский Б. Сказка в камне. Газета «Уральский рабочий», 1947, № 149, 28.VI. Работы свердловского скульптора А. Анисимова на темы сказов «Золотой волос» и «Медной горы хозяйка». ПРОИЗВЕДЕНИЯ, ПОСВЯЩЕННЫЕ П. П. БАЖОВУ Мурзиди К. Горная невеста. Посвящается П. Бажову — автору сказов о Хозяйке Медной горы. Журн. «Новый мир», 1944, № 6—7, стр. 132—134. Татьяничева Л. Павлу Петровичу Бажову. Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 22. Иванов Ив. У костра. Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 27. Чернышев Л. Ключ земли. Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 24. Преображенская Л. Автору «Малахитовой шкатулки». Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 26. Кузнецов В. Как человек живинку свою нашел. Альманах «Южный Урал», Челябинск. 1951, № 5, стр. 30. Манько Е. Большого сердца человек. Альманах «Южный Урал», Челябинск, 1951, № 5, стр. 29.