Иностранная ночь. Чёрное зеркало залива под лоджией моего номера полно отражений звёзд. Где-то читал в учёных трудах: если смотреть в самый мощный телескоп, весь небесный свод так тесно набит звёздами, что кажется, будто между ними нет расстояний, потому что за ближними светятся дальние, а за ними – совсем запредельные. В призрачном планетарном свете смутно видны по берегам силуэты каких-то деревьев с ниспадающими кронами. Тишина. Лишь снизу, очевидно, из ресторана, чуть слышны звуки греческой музыки. Это сиртаки – замечательная мелодия, которую невозможно опошлить даже непременным включением в меню туристских услад.
Владимир Файнберг
Второе посещение острова
Глава первая
Иностранная ночь. Чёрное зеркало залива под лоджией моего номера полно отражений звёзд.
Где-то читал в учёных трудах: если смотреть в самый мощный телескоп, весь небесный свод так тесно набит звёздами, что кажется, будто между ними нет расстояний, потому что за ближними светятся дальние, а за ними – совсем запредельные.
В призрачном планетарном свете смутно видны по берегам силуэты каких-то деревьев с ниспадающими кронами.
Тишина.
Лишь снизу, очевидно, из ресторана, чуть слышны звуки греческой музыки. Это сиртаки – замечательная мелодия, которую невозможно опошлить даже непременным включением в меню туристских услад.
Неожиданно налетает ветер. Холодный. Деревья очнулись, зашумели. Клонятся так, будто удят ветвями отражения звёзд.
Подзябнув, ухожу в номер. Порыв ветра со звоном захлопывает за мной стеклянную дверь. В соседнем номере пробудился и заплакал семимесячный Гришка. Затих. Видимо, проснулась и Люся, сунула соску или бутылочку с молочной смесью. Грудью не кормит. Бережёт фигуру.
Хороший парень Гришка! Улыбчивый. Только лобик почему-то в глубоких горизонтальных морщинах, как у некоторых статуэток буддийских святых. Натетёшкался с ним, пока ждали задержанного рейса из Шереметьево и во время полёта.
Вот ведь влип в приключение! Со мною чужой ребёнок, чужая жена.
Сдираю шёлковое покрывало, ложусь на слишком широкое для одного человека ложе. Кладу на тумбочку рядом с телефоном ручные часы, гашу ночник.
Слышно, как вслед за деревьями заговорило море.
Хорошо, что преодолел в себе мальчишеское желание спуститься к ночному заливу, поплавать нагишом среди звёзд. Ещё не хватает простудиться, стать обузой.
…Марина, часть души и плоти моей, Никочка, зачем вы меня отпустили, зачем сам согласился на эту авантюру? Между прочим, захватывающее занятие, скажу я тебе, Марина, оглядываясь назад, различать случайные на первый взгляд сцепления событий, с изумлением прозревать в них внутреннюю логику, некий вектор, намекающий на чью-то настойчивую волю. Ещё когда летел сюда, в Элладу, и Гришка прыгал у меня на руках, а Люся спала рядом в кресле, впервые думал об этом.
В самом деле, как это всё выстроилось? Сцепилось? Ну, хорошо, я притомился за последний год, завершая трёхлетнюю работу над книгой, сам втихомолку мечтал о том, чтобы всей семьёй поехать на море. Но денег удалось скопить только, чтобы снять дачку для нашей Ники с няней.
Ты ездила туда почти каждый день после работы, а я редактировал, перепечатывал в опустевшей квартире свой пятисотстраничный труд. Так прошло короткое московское лето. К началу сентября зарядили холодные дожди. С дачей было покончено. Наша девочка пошла во вторую группу детсада.
И вот как раз вечером, когда Ника рассказывала о том, как встретилась с подросшей за лето детсадовской детворой и ты расплетала ей косички, к нам, вернее, к тебе неожиданно приехала Люся.
Не позвонив заранее, не предупредив. Прежде я и видел-то её мельком, от силы два–три раза. Симпатичную, добрую, всегда привозившую для Ники какую-нибудь игрушку, хвастающуюся подарками своего богатенького молодого мужа. То он купил ей дачу, то автомашину. Потом вроде забеременела и надолго пропала.
И вот возникла. Ворвалась с коробкой торта, с длинным поролоновым тигром для Ники. Ты, Маринка, обняла её, расцеловала, поздравила с рождением сына. А я вспомнил, как однажды ты рассказывала, что Люся мнит себя художницей, что она со своим мужем не венчалась, даже не регистрировалась. Так, мол, принято теперь у свободных от предрассудков людей. Хвасталась, что ездила с мужем на сафари в Южную Африку, в Париж, в Англию и Ирландию, в Таиланд.
Узнав, что Люся родила, ты с облегчением сказала: «Слава Богу! Теперь они нормально поженятся, перестанут жить только для себя, будут нормально растить ребёнка».
Помню, тогда я вспомнил, как Лев Толстой, будучи ещё молодым человеком, поехал в Швейцарию отдохнуть, походить по Альпам и взял с собой подростка – сына своих знакомых. Чтобы заботиться не о себе.
Ты-то не знала об этой подробности, и я тем более порадовался тому, как совпало толстовское и твоё понимание нравственности.
В тот, совсем ещё недавний вечер, после чая с тортом ты осталась на кухне с Люсей для своих женских разговоров, а мы с Никой поиграли в спальне с игрушечным тигрёнком. Я постелил ей постель, уложил, рассказал сказку. Дождался, пока она уснула. К этому времени, видимо, от приторно сладкого торта, у меня разболелись зубы. Несколько раздражённый вашей затянувшейся болтовнёй, вернулся на кухню.