Маяковский Владимир Владимирович
Шрифт:
ВОЗВРАЩЕНИЕ.
Утром с запада появились точки. Неслись, себя и марш растя: «Мы — летчики республики рабочих и крестьян. Недаром пролетали — очищен небий свод. Крестьянин! Пролетарий! Снижайте самолет! Скатились вниз заводчики, по облакам свистя. Мы летчики — республики рабочих и крестьян! Не вступит вражья конница, ни птица, ни нога. Наш летчик всюду гонится за силами врага. Наш флаг меж звезд полощется, рабочью власть растя. Мы — летчицы, мы — летчики рабочих и крестьян». II
БУДУЩИЙ БЫТ
СЕГОДНЯ.
Комната — это, конечно, не роща. В ней ни пикников не устраивать, ни сражений. Но все ж не по мне — проклятая жилплощадь: при моей, при комплекции — проживи на сажени! Старики, старухи, дама с моською, дети без счета — вот население. Не квартира, а эскимосское или киргизское копченое селение. Ребенок — это вам не щенок. Весь день — в работе упорной. То он тебя мячиком сбивает с ног, то на крючок запирает в уборной. Меж скарбом — тропинки, крымских окольней. От шума взбесятся и самые кроткие. Весь день — звонки, как на колокольне. Гуртом, в одиночку, протяжные, короткие… И за это гнездо — между клеток и солений, где негде даже приткнуть губу, носишься весь день, отмахиваясь от выселений мандатом союзным, бумажкой КУБу. Вернешься ночью, вымотан в городе. Морда — в пене,— смыть бы ее. В темноте в умывальной лупит по морде кем-то талантливо развешенное белье. Бр-р-р-р! Мутит чад кухонный. Встаю на корточки. Тянусь с подоконника мордой к форточке. Вижу, в небесах — возня аэропланова. Приникаю к стеклам, в раму вбит. Вот кто должен переделать наново наш сардиночный унылый быт! БУДЕТ.
Год какой-то нолями разнулится. Отгремят последние битвы-грома. В Москве не будет ни переулка, ни улицы — одни аэродромы да дома. Темны, неясны грядущие дни нам. Но — для шутки изображу грядущего гражданина, проводящего одни сутки. УТРО.
Восемь. Кричит радиобудильник вежливый: «Товарищ — вставайте, не спите ежели вы! Завод — зовет. Пока будильнику приказов нет? До свидания! Привет!» Спросонок, но весь — в деловой прыти, гражданин включил электросамобритель. Минута — причесан, щеки — даже гражданки Милосской Венеры глаже. Воткнул штепсель, открыл губы: электрощетка — юрк! — и выблестила зубы. Прислуг — никаких! Кнопкой званная, сама под ним расплескалась ванная. Намылила вначале — и пошла: скребет и мочалит. Позвонил — гражданину под нос сам подносится чайный поднос. Одевается — ни пиджаков, ни брюк; рубаха номерами не жмет узка. Сразу облекается от пяток до рук шелком гениально скроенного куска. В туфли — пару ног… В окно — звонок. Прямо к постели из небесных лон впархивает крылатый почтальон. Ни — приказ выселиться, ни — с налогом повестка. Письмо от любимой и дружеских несколько. Вбегает сын, здоровяк- карапуз. — До свидания, улетаю в вуз. — А где Ваня? — Он в саду порхает с няней. НА РАБОТУ.
Сквозь комнату — лифт. Присел — и вышел на гладь расцветоченной крыши. К месту работы курс держа, к самому карнизу подлетает дирижабль. По задумчивости (не желая надуть) гражданин попробовал сесть на лету. Сделав самые вежливые лица, гражданина остановила авиомилиция. Ни протоколов, ни штрафа бряцания… Только — вежливенькое порицание. Высунувшись из гондолы, на разные тона покрикивает знакомым летунам: — Товарищ, куда спешите? Бросьте! Залетайте как-нибудь с женою в гости! Если свободны — часа на пол запархивайте на авиобол! — Ладно! А вы хотите пересесть? Садитесь, местечко в гондоле есть! — Пересел… Пятнадцать минут. И вот — гражданин прибывает на место работ. ТРУД.
Завод. Главвоздух. Делают вообще они воздух прессованный для междупланетных сообщений. Кубик на кабинку — в любую ширь, и сутки сосновым духом дыши. Так — в век оный из «Магги» делали бульоны. Так же вырабатываются из облаков искусственная сметана и молоко. Скоро забудут о коровьем имени. Разве столько выдоишь из коровьего вымени! Фабрика. Корпусом сорокаярусным. Слезли. Сорок — в рвении яростном. Чисто-чисто. Ни копотей, ни сажи. Лифт развез по одному на этаж. Ни гуда, ни люда! Одна клавиатура — вроде «Ундервуда». Хорошо работать! Легко — и так, а тут еще по радио — музыка в такт. Бей буквами, надо которыми, а все остальное доделается моторами. Четыре часа. Промелькнули мельком. И каждый — с воздухом, со сметаной, с молоком. Не скукситесь, как сонные совы. Рабочий день — четырехчасовый. Бодро, как белка… Еще бодрей. Под душ! И кончено — обедать рей! ОБЕД.
Вылетел. Детишки. Крикнул: — Тише! — Нагнал из школы летящих детишек. — Куда, детвора? Обедать пора! — Никакой кухни, никакого быта! Летают сервированные аэростоловые Нарпита. Стал и сел. Взял и съел. Хочешь — из двух, хочешь — из пяти, — на любой дух, на всякий аппетит. Посуда — самоубирающаяся. Поел — и вон! Подносит к уху радиофон. Буркнул, детишек лаская; — Дайте Чухломскую! Коммуна Чухломская?.. Прошу — Иванова Десятого! — — Которого? Бритого? — — Нет. Усатого!.. — Как поживаешь? Добрый день. — Да вот — только вылетел за плетень. Пасу стадо. А что надо? — — Как что?! Давно больно не видались. Залетай на матч авиобольный.— — Ладно! Еще с часок попасу и спланирую в шестом часу. Может, опоздаю… Думаю — не слишком. Деревня поручила маленькое делишко. Хлеба — жарою мучимы, так я управляю искусственными тучами. Надо сделать дождь, да чтоб — без града. До свидания! — ЗАНЯТИЯ.
Теперь — поучимся. Гражданин в минуту подлетает к Высшему сметанному институту. Сопоставляя новейшие технические данные, изучает в лаборатории дела сметанные… У нас пока — различные категории занятий. Скажем — грузят чернорабочие, а поэзия — для духовной знати. А тогда не будет более почетных и менее… И сапожники, и молочницы — все гении.