Что касается политической стороны службы, то я никогда не требовал от кого бы то ни было придерживаться национал-социалистских взглядов против его воли; напротив, я всегда настаивал на сохранении наших старых военных традиций и ценностей. И никогда, пока стоял во главе флота, я не потерпел бы агитации или заговоров кого бы то ни было против флотской дисциплины или преданности государству, которое создавало и пестовало флот с 1921 года. Флот исполнял свой долг перед государством в той мере, в какой может требовать любое государство от своего солдата или матроса. На флоте не существовало условий для возникновения или проведения таких политических акций, как соир d'etat. Флот и я, как его руководитель, могли следовать только одним курсом – курсом преданности государству, как мы были преданы и Веймарской республике при президентах Эберте и Гинденбурге.

Но по тем фактам, которые стали известны после попытки покушения на жизнь Гитлера, было понятно, что в массе германского народа существует глубокий раскол. Тот всенародный восторг, вызванный успехами внешней политики Гитлера, который существовал в мирные времена, испарился без следа по мере продолжения войны. Помимо понятного желания скорейшего прекращения военных действий, в широких кругах германского народа существовало и глубокое разочарование в Гитлере как лидере нации и государства.

Весьма значительным фактором этого недовольства было то, что своим вмешательством, отставками, военными трибуналами и другими действиями Гитлер подорвал то положение и высокое доверие, которым всегда пользовались в стране ее военные лидеры. Затем военная ситуация, поначалу, в дни первых блистательных побед, выглядевшая столь обещающей, так ухудшилась, что надежда на победоносное завершение войны совсем пропала. В немцах всегда существовала вера в традиционные вооруженные силы, но теперь вне рамок армии стали формироваться особые воинские подразделения, такие, как СС или дивизия «Герман Геринг», и многие не могли принять это. Тогда как рядовые члены этих формирований всегда доблестно выполняли свой военный долг, политические игры их руководителей вызывали подозрение в обществе.

Сухопутная армия, которая всегда считалась в Германии основным видом вооруженных сил, была уязвлена тем, что Гитлер лично провозгласил себя ее главнокомандующим после отставки весной 1942 года фельдмаршала Браухича [65] . Армия считала, что во главе ее должен был встать один из тех боевых генералов, которые доказали свои способности в многочисленных сражениях. То, что Гитлер, кроме обязанностей главы государства, взял на себя еще и обязанности главнокомандующего сухопутными силами, многие расценили как неэффективную комбинацию административных обязанностей. Всех мучила мысль о том, что этот вид вооруженных сил, с богатыми традициями германской армии и ее репутацией, с многочисленными заслуженными генералами, возглавляет перегруженный обязанностями политик без всякого военного образования.

В противоположность военно-морскому флоту с его единой и логичной командной структурой, сухопутная армия не управлялась из единого центра с четко расписанной ответственностью. В ней существовали различные функции и службы, каждая под руководством того или иного генерала, многие из которых были уравнены в своем статусе, так что Гитлеру приходилось иметь дело напрямую с многими генералами вместо одного. В результате он был загружен бессчетными частными вопросами, требовавшими длительных обсуждений и индивидуальных решений, в то время как главнокомандующий должен брать на себя только решение основополагающих вопросов и определять общую политику. Определение политического лидера во главе армейской командной структуры было неестественным и подрывало доверие к высшему командованию и издаваемым им директивам. Высшие генералы получали зачастую противоречивые и часто невыполнимые приказы, что приводило к неразберихе и конфликтам, срывало четкое проведение операций.

Чувствуя временами, что принятие Гитлером на себя Верховного командования было ошибкой, я порой задумывался над тем, не подсказать ли ему как можно более тактично, что следует обдумать свою замену на этом посту. Но прежде чем делать это, я должен был иметь для себя готовый ответ на его возможный вопрос о том, кого я мог бы рекомендовать на этот пост.

В качестве кандидатур в голову приходили прежде всего имена фельдмаршала фон Рундштедта и фельдмаршала фон Манштейна. Если бы Гитлер счел возраст фон Рундштедта неподходящим для такого назначения, то тогда фон Манштейн, которого я считал самым выдающимся из старших генералом, вполне соответствовал бы такому посту. К сожалению, у Гитлера были личные расхождения с фон Манштейном, которые сделали бы совместную работу между двумя этими людьми невозможной.

О своих взглядах на эту проблему я рассказал генералу Шмундту, который пользовался доверием Гитлера. Я сказал, что, по моему мнению, каждый из двух больших фронтов – Восточный и Западный – должен возглавлять отдельный генерал, которому были бы подчинены все армии этого фронта, а один из этих двоих командующих должен также быть главнокомандующим всех сухопутных сил. Однако это предложение никогда не было принято, поскольку в самой армии существовали значительные расхождения взглядов по поводу того, кто из генералов лучше всего подходил для высшего командного поста.

В результате всего происходящего: военной катастрофы, снизившегося уровня жизни, других внутренних трудностей – группа высокопоставленных людей, среди которых были и высшие армейские офицеры, пришла к выводу, что единственным путем вывода Германии из такой критической ситуации может быть смена главы государства путем coup d''etat.

Я не считал для себя возможным пытаться судить людей, которые сочли необходимым идти другим путем, отличным от моего. Если человек, занимающий высокое положение в государственной иерархии, знающий ситуацию во всех ее аспектах, чувствует себя вынуждаемым своей совестью и интересами отечества принять чрезвычайные меры, то оправдать его действия может единственно его совесть. Если движущие его мотивы безукоризненны и если в своем беспокойстве о судьбе Германии он считает необходимым, правильным и возможным устранить путем coup d''etat опасность, грозящую его народу, я не могу отказать такому человеку в сочувственном уважении.