Чисто для сравнения приведу пример, как обстоят дела с этим вопросом «у них». Например, во Франции избиратель может голосовать только там, где он прописан. Если же он живет в другом месте и приехать туда не может, то должен заблаговременно оставить доверенность в избирательной комиссии на то, чтобы другой избиратель, обязательно из того же округа, распорядился его голосом. То есть, придя на избирательный участок, получил два бюллетеня. При этом на одно доверенное лицо разрешено выдавать только одну доверенность, максимум две – если доверители находятся за границей. И никаких открепительных талонов. Не говоря уж про голосование для местных бомжей – клошаров.

Суть приведенного мной сравнения в том, что по самой процедуре допуска к голосованию уже видно, что власти хотят: достоверно выяснить волю избирателей или максимально фальсифицировать выборы. Понятно, что для Франции это первое, а для России – второе. И именно поэтому во Франции стало возможным голосование против евроконституции, хотя за нее стояло горой все руководство страны, а у нас считается принятой конституция 1993 года, да и та не исполняется.

Соответственно встает вопрос: а что с этим делать? На что в этих условиях способен рядовой избиратель? Если он не участвует в каких-то политических организациях, которые активно борются с фальсификацией выборов в России, что зависит от него?

Для него сейчас остается только один выход. Пассивный, но единственно возможный. Это неучастие в выборах до тех пор, пока они фальсифицируются столь наглым и бессовестным образом. Решать – поддаваться на правительственную пропаганду или не поддаваться – естественно, дело индивидуальное. Но в целом это единственное гражданское действие, которое по силам простому избирателю для того, чтобы выразить свой протест против аферы российских выборов.

Эта возможность пассивного сопротивления для нас с большой долей вероятности может оказаться последней. Потому что когда выборы станут полностью виртуальными и явки на избирательные участки даже не потребуется, то независимо от того, голосовали люди или нет, выборы все равно будут признаваться состоявшимися, да еще и с убедительным процентом якобы принявших в них участие.

Сейчас избирателю представляется, возможно, последний шанс оказать гражданское сопротивление тотальной фальсификации выборов в России.

У читателя, дочитавшего книгу до этого места, может возникнуть вполне резонный вопрос: разве один только автор знает об афере российских выборов? А как же все остальные их участники, все те, кто должен контролировать их честность и демократичность? Все те, кто следит за их полным соответствием международным стандартам? Как недостоверности выборов не замечает прокуратура, суды, в которых можно обжаловать их результаты? Почему о тотальной фальсификации ничего не говорят политические партии, хотя они должны быть первыми заинтересованы в том, чтобы выборы проходили объективно, чтобы все голоса избирателей были подсчитаны верно? Наконец, как же международные наблюдатели, которые независимы от наших властей, почему они ничего не говорят о том, что выборы в России – липа?

Об этих вещах мы и поговорим в этой главе.

Вообще-то органы правосудия – третья власть в стране – как раз и названы третьей властью для того, чтобы быть независимыми и от власти исполнительной, и от власти законодательной, и таким образом строго стоять на страже закона. Когда в 1993 году совершался государственный переворот, одним из его мотивов декларировалось то, что Съезд народных депутатов сосредоточил в себе всю полноту государственной власти. А вот теперь в настоящем демократическом государстве все будет строиться на разделении властей: исполнительная власть – отдельно, законодательная власть – отдельно, судебная власть – отдельно. На этом разделении и независимости друг от друга властей базируется настоящая демократия, такая, как, скажем, в Соединенных Штатах Америки. Примерно такая идеология в 1993 году вдалбливалась в мозги населению для оправдания государственного переворота.

Остается спросить только, почему же третья власть, то есть суды и прокуратура, оказались неспособными защитить эту самую демократию при самом ее зарождении, то есть в избирательном процессе?

Начнем с прокуратуры. Во-первых, прокуратуре по роду своей деятельности и по закону о ней как бы на лбу написано первой расследовать нарушения закона. В частности – избирательного законодательства. По логике вещей, все эти манипуляции с подписями избирателей, которые приводили к регистрации одних избирательных объединений и к отказу в регистрации других, равно как и то, что делается с подсчетом голосов, в первую очередь должны были привлечь внимание прокуратуры. И в первую очередь именно прокуратура должна была расследовать эти нарушения, причем не только при прямом обращении к ней тех или иных организаций или граждан, но и по самому факту публикации, например, в средствах массовой информации. Закон о прокуратуре прямо ее к тому обязывает.

Тут надо констатировать, что за все годы существования нынешнего Центризбиркома прокуратура ни разу не производила проверки его деятельности. Сведений о том, что Центризбирком мошенничает, неправильно подсчитывает результаты голосований, откровенно мухлюет с системой ГАС «Выборы» – предостаточно. Они сопровождают каждую без исключения выборную кампанию, начиная с 1993 года. Публикаций и непосредственных обращений в прокуратуру по поводу фальсификации выборов избиркомами всех уровней за это время было огромное количество. Но случая, чтобы прокуратура приняла какие-то действенные меры по этому поводу, не отмечено ни одного.

Основных причин тому две.

Первая выглядит вполне легальной. Дело в том, что статус Центризбиркома определен таким образом, что он ни к какой ветви власти не относится. Это вроде бы не исполнительная власть, точно не судебная власть, и не имеет права быть властью законодательной. Он вообще никто. То есть никакого отношения к какой либо ветви власти, деятельность которой может проверять прокуратура, у Центризбиркома нет, он ни при чем. Мы-то с вами знаем, что реально он является дубликатом администрации президента, то есть подразделением исполнительной власти, как бы это ни скрывалось. Тем не менее, формально он ни к какой из ветвей государственной власти не относится, хотя и определяет состав этих властей, проводя выборы и фиксируя их результаты. На этом основании Генпрокуратура всегда уклонялась от проверки Центризбиркома, апеллируя к тому, что законодатель не указал, к какой именно ветви власти относится сам Центризбирком и потому непонятно, кому и как ее проверять.