Инес вспомнила, как ей нравились некогда скульптуры этого «придурка», и решила сконцентрировать все внимание на глазах Исабель Альсуа, пропуская мимо ушей ее слова. Каковы бы ни были представления этой женщины о мире и мужчинах, Инес не хотела, чтобы они отражались в ее работах. Она не из тех фотографов, которые всегда стремятся сделать из своих персонажей подобие красочных иллюстраций из «Пари матч», но не принадлежала она и к числу тех, кому нравится подчеркивать безобразную сторону людей. Слишком дешевый и слишком простой, по ее мнению, трюк. Гной в уголке глаза… торчащие из носа волоски… Инес казалось, что люди читаютфотографии больше, чем сам текст интервью. Читатель никогда не пропустит несколько прядей, выбившихся из прически или, наоборот, слишком прилипших к черепу, и инстинктивно решит: «Вот депрессивный». Или, как в случае с Исабель Альсуа Гарсия: «Вот у кого язык без костей»; потому что именно на такую мысль наводили эти губы, увеличенные слишком темным контуром, эти бесчисленные бороздки над верхней губой — признак постоянно морщившегося или растягивающегося рта. «Маленькие, но иногда обманчивые симптомы», — думала Инес.

Поэтому она снова вернулась к «пентакс»: такие детали намного лучше фиксировать цифровым фотоаппаратом. Инес старалась не смотреть больше на губы женщины, а полностью сконцентрироваться на ее глазах — невероятно черных и самоуверенных: Исабель Альсуа, почти не мигая, вонзала свой взгляд в собеседника со спокойной пристальностью святого. Или осла.

— Теперь поверните корпус чуть-чуть вправо, пожалуйста, и задержитесь в этом положении. Отлично, еще разок.

Если бы Инес обращала больше внимания не на внешность этой женщины, а на ее слова, она узнала бы любопытные подробности о том, как Исабель Альсуа познакомилась с Алонсо Блекуа и спасла его «от верной перфорации желудка», когда слава скульптора уже начинала меркнуть и годы брали свое. «О, милая, ты представить себе не можешь, в каком состоянии был Алси, когда я познакомилась с ним в 98-м. И я вовсе не хвастаюсь — понимаешь меня? — кто-нибудь может подумать, будто я возомнила о себе невесть что и выдумываю всякие небылицы. Нет, я привыкла говорить только правду, детка; и вот она, правда, уж поверь мне».

Затем Исабель Альсуа понизила голос, чтобы рассказать, как плох был знаменитый скульптор, когда они познакомились, и как ему хорошо теперь. Потом, уже во весь голос, Исабель сообщила о намечающемся чествовании Алси на Венецианской биеннале [2] : она сама об этом позаботилась, съездив в Италию, «потому что подобные вещи слишком деликатны, чтобы поручать их агентам, они ведь ничего не могут толком организовать, ты же знаешь». Исабель Альсуа опять понизила голос: «Алси теперь в полном порядке, все просто замечательно, но до биеннале я хочу свозить его сначала на несколько дней в Баден-Баден: в последнее время он немного меня беспокоит, кушает не очень хорошо…» Если бы Инес слушала эту женщину или по крайней мере смотрела бы на ее губы, она заметила бы, что в рассказе о знаменитом скульпторе без конца повторяются слова «я», «мне», «меня», «со мной». К счастью, Инес взялась за «пентакс» и ее заинтересовали руки этой женщины — особенно пальцы, их нужно обязательно сфотографировать. Смотри, смотри, Инес, они чуть согнуты, и красные ногти будто царапают, вернее, раздирают воздух, в подкрепление бог знает каких слов. Пальцы снова и снова впивались в пустоту, словно желая заставить ее кровоточить, и Инес фотографировала их, хотя Майра, главный редактор журнала, дала ей совершенно четкие указания: «Парочки фотографий будет достаточно, один портрет, один снимок средним планом, и хватит, это ведь не суперпроект, всего лишь серия о любовницах знаменитых людей. Да, вот еще что: фотографии мне нужны к завтрашнему дню, время не терпит».

Ладно. Инес решила поторопиться и отснять поскорее нужные кадры, чтобы успеть обработать снимки этим же вечером. Но ужасные руки снова и снова притягивали ее взгляд, словно говоря: «Иди, иди сюда», — и Инес опять защелкала фотоаппаратом. Ей стало страшно: согнутые пальцы с красными ногтями будто манили ее к себе. Вдруг Инес обнаружила, что эти руки, несмотря на скрюченные фаланги пальцев, выглядят слишком молодо, контрастируя со всем остальным обликом женщины: они словно существовали независимо от тела. В этот момент ей пришла на память ведьма из спектакля «Белоснежка», который она видела в детстве, когда гостила у бабушки с дедушкой в Гранаде. Тогда молодая актриса, игравшая роль мачехи, забыла загримировать себе руки. Мелкие огрехи плохого театра — только и всего, но образ этих вопиюще молодых рук навсегда врезался в память шестилетней девочки и теперь сделался в воображении Инес особенно зловещим. «Да что за глупости, — рассердилась она, — это все эффект Брэма Стокера, только на этот раз мы поменялись ролями, и уже не я пытаюсь извлечь что-то из этой женщины, а она сама впилась в меня своими красными когтями».

Да нет же, какая чепуха: обычное интервью у заурядной особы. Конечно, ее черты «почти» довольно занимательны, но лишь настолько, чтобы сфотографировать их и забыть. Болтовню же ее лучше не слушать, редкостная зануда!

Все хорошо, все просто замечательно. Не стоит паниковать из-за происходящего: ведь именно это — способность проникать в чужой, скрытый от посторонних глаз мир — и нравилось Инес в ее профессии. Это случалось нечасто, но, заглянув внутрь другого человека, иногда удавалось даже услышать его мысли. Точнее, не услышать, а увидеть.Инес раньше уже испытывала подобное, но всегда только с симпатичными ей людьми, в случае же с этой… «Ведь я всегда презирала таких людей, — думает Инес. — Кто она? Немолодая женщина, живущая за счет мужчины и заботящаяся о нем в обмен на социальный престиж и, вероятно, его наследство». «Алси у меня кушает, Алси у меня не кушает, мы собираемся в Баден-Баден, детка, ах, да ты ничего не понимаешь ни в жизни, ни в мужчинах». Руки женщины в подкрепление ее слов опять раздирали воздух и сжимались в кулаки, словно желая вырвать с корнем что-то невидимое. Инес сфокусировала объектив на пальцах, впивающихся в ладони (так, так, великолепно!): что они сжали так крепко — душу Алонсо Блекуа, его волю, его банковские счета? «Странные руки у этой женщины, как будто чужие: так хочется отделить их от остального ее тела… Им можно было бы посвятить целую серию фотографий».

«Ну-ка, посмотрим», — Инес внезапно отстранила от себя фотоаппарат. Боль порезанного запястья и тяжесть в голове словно отрезвили ее. — Какое мне до всего этого дело? — удивилась она. — С какой стати я принялась фотографировать эти руки — с такой головной болью да еще после бессонной ночи? Хотя… наверное, как раз бессонная ночь в этом и виновата».

Женщина сделала жест левой рукой: «Смотри, смотри на нее!» Инес не смогла удержаться от того, чтобы не увеличить изображение, и продолжала снимать: рука приблизилась к голове и… о Боже! Что за отвратительная манера — почесываться одним ноготком! Инес так близко видела это через объектив, что почти слышала, как женщина скребет голову — сначала безымянным пальцем, потом мизинцем. Какой кошмар!

«Да что же это со мной? Может быть, хватит уже? — Инес опустила камеру. — Довольно, а то я возненавижу эту женщину в конце концов. Как можно ненавидеть совершенно незнакомого человека? Не знаю, но, клянусь, я вырежу с фотографий ее руки, она их недостойна, они слишком живые для нее». Инес щелкала и щелкала фотоаппаратом: еще один снимок, еще один…

Ситуация в высшей степени странная, но Инес видела в ней и положительный момент: подобное состояние экзальтации всегда способствует творческому процессу. Безо всякого сомнения, фотографии рук получатся великолепно, их можно будет где-нибудь использовать — например, выставить на конкурс или представить на ближайшей выставке в Женеве. О, смотри-смотри, Инес, не пропусти это новое движение: мизинец, безымянный, средний, указательный… — женщина слегка постукивала пальцами, поднимая и опуская их, словно раскрывая и закрывая веер. Как восхитительны эти ужасные руки! Делал ли Алси с них скульптуры когда-нибудь? Конечно же, нет, это ее собственная безумная фантазия! Проклятый эффект Брэма Стокера, она чересчур увлеклась и теперь почти не владела собой, попав во власть этих страшных рук. «Что со мной происходит? — спрашивала себя Инес, глядя, как женщина оттопыривает большой палец левой руки. — Как она мне противна, просто до тошноты!» Хотя, если задуматься, в этом чувстве не было ничего странного. В жизни нам часто приходится необоснованно ненавидеть незнакомых людей, просто мы не придаем этому значения. Некоторых нам даже хочется убить. Мы готовы убить типа, перед самым нашим носом занявшего единственное свободное место для парковки. Придушить жалкую старушку, два часа не отходящую от окошка и донимающую служащего глупыми вопросами (проклятая бабка!). И младенца, ночь напролет разрывающего нам барабанные перепонки своим плачем (Ирода — в президенты!). И бездарного музыканта, без конца играющего на кларнете (чтоб ты свалился с пятого этажа!). У Инес как раз сосед-музыкант, но он никогда не вызывал в ней ненависти такой силы, как обладательница этих красных когтей. Или вызывал? Конечно, да. Тысячу раз она желала, чтобы он проглотил свою проклятую свистульку. Ненависть ведь не избирательна, как любовь. Ненависть всеобъемлюща и распространяется на все, даже самое святое или, наоборот, самое незначительное: «Сукин сын, твоя огромная башка закрывает от меня весь экран!» или «Чертова свинья, неужели никто не учил тебя жевать с закрытым ртом?» Прозаическая, без меры и смысла, «оправданная» ненависть: как можно не злиться на эту девчонку в цветастом купальнике, заслоняющую мне солнце, когда я так хочу загореть? Или чисто эстетическая ненависть ко всему безобразному — именно это Инес чувствовала сейчас, разглядывая увеличенное объективом своего фотоаппарата чужое уродство. Она щелкнула один, два, три, двенадцать раз, прежде чем остановиться и сменить линзу.

— Дорогая, — воспользовавшись паузой, произнес где-то далеко голос с венесуэльским акцентом, — ты прямо меня расстреливаешь.

Инес Руано внезапно осознала, что наделала безо всякой необходимости бесчисленное множество снимков. Она прекратила фотографировать и извинилась; голос с венесуэльским акцентом смягчился и зазвучал притворно-раздосадованно. Женщина в глубине души была польщена таким вниманием со стороны Инес: разве не комплимент то, что известный фотограф уделил ей столько внимания? Поэтому, произнося «я чувствую себя как под градом пуль», женщина даже улыбалась и, кажется, собиралась сказать еще какую-нибудь гадость про Алси Блекуа, но Инес не слушала ее, думая лишь о том, что Майре этот материал нужен к завтрашнему утру и ей придется обрабатывать фотографии допоздна, несмотря на усталость. Инес собрала свои вещи — объективы, зонтик, штатив — и, лишь закрыв чемоданчик, обнаружила, что все еще держит в руке фотометр. Пора прощаться.