И зажмурившись, Кейрен одним глотком осушил содержимое кружки. Нёбо опалило. И пищевод. Желудок, казалось, вовсе расплавился, а внутренности сжались в тугой ком.

Дышать. Через силу, но дышать.

— Рукавом занюхай, — посоветовали ему. — Ну или рукой.

Издевается.

— Послушай, — Таннис стояла у решетки, сунув руки в подмышки. — Я понимаю, что тебе здесь непривычно… и вообще… но потерпи день-другой и я тебя отпущу.

— Бежать думаешь?

— Конечно. А что мне еще делать остается? Одевайся, не дури.

— Ты… — дешевый напиток согрел, но Кейрен знал, что тепло это обманчиво, еще немного и оно схлынет, а холод вернется на прежние позиции. И кажется, выход был один — преодолеть брезгливость.

— Таннис, если забыл.

— Помню.

Это имя, похоже, он до конца своих дней не забудет. Кейрен, мысленно взмолившись о спасении, поднял свитер…

— Ты ведь не понимаешь, что натворила? — свитер оказался слишком широким, и растянутая горловина съехала на плечо. — Знаешь, кто я?

Конечно, знает. Она ведь не только раздела, но и карманы вычистила.

— Королевская ищейка, — отозвалась Таннис и, окинув его придирчивым взглядом, взялась за ремень. — Которая спит и видит, как меня повязать.

Ремень она расстегнула, стащила и сунула в клетку.

— На вот, а то свалятся. Чего ты такой тощий?

Как ни отвратно было осознавать, но девица была права: штаны приходилось поддерживать рукой. И ремень, любезно отданный Таннис, пришелся весьма кстати.

— И в одеяло завернись.

Его похитительница проявляла просто редкостную заботу.

— Если ты меня отпустишь, — Кейрен с трудом управился с широкой неудобной пряжкой. — Я буду ходатайствовать, чтобы твою готовность к сотрудничеству приняли во внимание.

Таннис фыркнула.

— И вместо виселицы вкатили пятнашку каторги? Спасибо, господин хороший, я как-нибудь сама, без ход… без этих твоих вывертов.

А вот носки, как выяснилось, были малы. И жесткие, словно не из шерсти, — из проволоки связанные.

— Послушай, — Кейрен постарался подавить раздражение. — Мы оба понимаем, что ситуация несколько… нестандартная. Ты не собираешься меня убивать.

— С чего это ты взял?

— С того, что тебе достаточно было бы подождать, пока я сам утону.

Она дернула плечом, не то соглашаясь, не то запирая возражения, буде такие имелись.

— И все это, — он постучал по пруту, — не более чем дань обстоятельствам. Мы оба заложники случая, и нам следует подумать о том, как выбраться из такого непростого положения с наименьшими потерями.

Таннис слушала внимательно, не перебивая.

— Поэтому я предлагаю договориться. Ты отпускаешь меня, а я…

— Забываешь, что вообще меня видел? — она отхлебнула из фляги и зажмурилась. — Господин хороший, найди себе дуру в другом месте.

— Не забуду, — согласился Кейрен. — Но помогу.

— Знаешь, — Таннис протянула флягу, — я как-то привыкла помогать себе сама.

И он отчего-то поверил.

А флягу взял. На второй раз ром оказался не таким уж и мерзким, а Кейрен из рода Мягкого олова с тоской подумал, что все-таки невезучим он уродился.

Некоторое время они просто стояли друг напротив друга.

Таннис разглядывала его, а Кейрен — ее.

— Что это за место?

Сумрак отступил настолько, что у Кейрена получилось разглядеть и противоположную стену с черным зевом дымохода, массивный стул, экзекуторский инструмент самого зловещего вида и шкаф со снятыми дверцами.

— Это? — Таннис вытащила из-под свитера кусок черной ткани, который накинула на волосы. — Арестный дом. Был когда-то…

Довольно давно, если о нем успели забыть, но к сожалению, не настолько давно, чтобы коррозия разрушила металл.

— Я смотрю, тут внизу много интересного, — Кейрен приложился к фляге, содержимое которой постепенно начинало нравиться.

— Хватает. Ты это… не увлекайся. Нажрешься еще, а мне потом возись.

Кейрен хотел ответить резко, но передумал. И флягу вернул хозяйке.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

Выглядела она старше, но в Нижнем городе стареют быстро. Впрочем, Таннис до старости было далеко. Высокая, пожалуй, слишком высокая для женщины. Да и хрупкости в ней нет. Статная. С идеальной осанкой, а на складах сутулилась… куда эта сутулость сгинула? И держится Таннис безо всякого подобострастия, столь обычного среди людей, но с любопытством, которого не дает себе труда скрывать. Красива? По-своему.