— Прекрасно. Разреши же мне тебе послужить.

— Но сначала выслушай мой рассказ. Он будет недолгим, мы сейчас же приступим к делу, но позволь мне объяснить, как все случилось.

— Да, расскажи мне все.

— Синьор Антонио вместе с Никколо, своим сыном, привезли меня сюда из Падуи. Никколо стал самым лучшим моим другом, хоть я иудей, а они не евреи. Я учился на врача в Монпелье, именно там я и познакомился с отцом и сыном и сейчас же занялся переводами медицинских трактатов с иврита на латынь для синьора Антонио, библиотека которого раз в пять больше этой и составляет смысл его жизни. Мы с Никколо вместе учились, вместе бывали на пирушках, затем вместе уехали в Падую, а затем сюда, в Рим, и синьор Антонио поселил меня в этом доме, приготовленном для Никколо. Дом предназначался для Никколо и его невесты, однако в первый же вечер, когда я преклонил колени и помолился, здесь появился призрак.

Где-то у нас над головой снова раздался оглушительный грохот и звук чьих-то шагов, хотя я понимал, что через перекрытия подобного дома вряд ли можно услышать обычные шаги.

Слуга все еще был с нами в кабинете, он жался к двери, сжимая свечу. Лысый череп розовел в свете свечи, обрамленный одинокими темными волосками, неуверенный взгляд старика то и дело скользил по нам обоим.

— Ступай, Пико, ты свободен, — сказал Виталь. — Возвращайся к синьору Антонио, скажи, что я уже иду. — Слуга, явно признательный за эту просьбу, спешно удалился. Виталь взглянул на меня. — Я предложил бы тебе выпить и подкрепиться, но только здесь ничего нет. Все слуги разбежались. Все, кроме Пико. Пико готов отдать за меня жизнь. Наверное, он предполагает, что именно это вскоре и случится.

— Призрак, — напомнил я. — Ты сказал, он явился в тот вечер, когда ты молился. Это что-нибудь значит?

Виталь серьезно поглядел на меня.

— Знаешь, у меня такое чувство, будто мы с тобой знакомы всю жизнь, — признался он. — Мне кажется, я могу доверить тебе самую сокровенную тайну.

— Можешь, — подтвердил я. — Но если нам уже пора к Никколо, лучше говори побыстрее.

Виталь все еще сидел, глядя на меня, в его темных глазах загорелся какой-то огонек, показавшийся мне весьма любопытным. Лицо молодого человека вспыхнуло, словно он был не в силах, как ни старался, обуздать свои чувства, и казалось, что он в любой миг может разразиться гневной тирадой. Однако же он остался спокоен и заговорил негромким, певучим голосом:

— Боюсь, этот призрак жил здесь всегда. Он был здесь до и будет после того, как нас прогонят. Дом стоял запертый больше двадцати лет. Синьор Антонио сказал мне, что когда-то он пустил сюда пожить одного ученого-иудея из своих давних знакомых. Он ничего не рассказывал мне об этом человеке, только сообщил, что некогда тот жил здесь. А теперь синьор Антонио хочет, чтобы в доме поселился Никколо с молодой женой и чтобы я тоже остался здесь в качестве секретаря Никколо и домашнего доктора, а также, возможно, наставника его будущих сыновей. Казалось, нас всех ждет безоблачное будущее.

— И Никколо тогда не был болен?

— О, даже и не думал. Никколо находился в полном здравии и с нетерпением ожидал женитьбы на Летиции. Он и его брат Лодовико строили грандиозные планы. Нет, тогда с Никколо все было в полном порядке.

— Ты в первый вечер в доме помолился, и тебя начал беспокоить призрак?

— Да! Понимаешь, я нашел наверху комнату, где когда-то была синагога. Обнаружил Ковчег, а в нем старинные свитки с Торой. Все это принадлежало тому ученому, которому синьор Антонио много лет назад предоставил свой дом. Я опустился на колени и помолился, боюсь, я молился не о том, о чем следует молиться.

— Поясни.

— Я молился о мирской славе, — признался он едва слышно. — Я молился о богатстве. Молился о всеобщем признании. Молился о том, чтобы однажды сделаться самым лучшим врачом в Риме, стать блистательным ученым для синьора Антонио, может быть, даже переводить для него тексты, которые пока еще не найдены или недоступны для других.

— По мне, так это очень по-человечески — молиться обо всем этом, — сказал я, — и при твоих дарованиях подобные просьбы более чем понятны.

Виталь поглядел на меня с такой признательностью, что мне стало нехорошо.

— Считается, что у меня много талантов, — смущенно признался он. — Я склонен к письму и чтению и могу заниматься этим днями напролет. Но у меня имеются и способности к врачеванию, мне достаточно только дотронуться до руки человека, чтобы сразу же определить, чем он болен.

— Так что же дурного в том, чтобы молиться о развитии своих способностей?

Виталь улыбнулся и покачал головой.

— Хотя ты и пришел для того, чтобы играть на лютне для моего друга, — произнес он, — но ты принес мне такое утешение, какого не может дать даже музыка. Беда в том, что именно в ту ночь дух начал буйствовать, топать и швырять вещи об пол. Это случилось сразу после молитвы, и теперь призрак регулярно громит кабинет, даже, поверишь ли, заставляет летать по воздуху чернильницы, после чего ретируется в подвал и грохает там кулаками по бочкам.

— Друг мой, этот призрак, возможно, не имеет никакого отношения к твоим молитвам. Но расскажи, что было потом. Что случилось с Никколо?