Но из конопли можно делать не только канаты и ткань. Из нее можно производить смазочные материалы, пластмассу, лекарства, бумагу… Причем конопляная бумага по своему качеству ничуть не уступает древесной. И она гораздо экологичнее: лес-то растет десятилетиями, а конопля — однолетнее растение. Чем безвозвратно сводить ценный лес, лучше выращивать дешевую коноплю. Однако случилось не как лучше, а как всегда, то есть хуже. Потому что на стороне деревянных бумагоделов против бумагоделов конопляных выступил не кто иной, как Уильям Херст.

Кто это такой? Миллионер. Американец. Хозяин огромной медиаимперии. Изобретатель дешевых газет для плебса — именно благодаря этому человеку на свет появилось то, что мы сейчас называем желтой прессой — крупные заголовки, обилие фотографий… Херст не гнушался ничем, вплоть до того, что за большие деньги заказывал статьи Гитлеру и Муссолини.

У Херста было 5 кинокомпаний, 8 радиостанций, 15 еженедельников и 30 газет. Работало на миллионера более 30 тысяч человек. И всю эту массмедийную мощь он использовал для решения своих финансовых вопросов. Если Херсту нужно было ругать Рузвельта, его газеты Рузвельта дружно ругали. Потом, когда Херсту стало выгодно поддерживать Рузвельта, все его газеты пели Рузвельту осанну. Но затем денежные интересы Херста вновь вошли в противоречие с политикой Рузвельта, и все журналисты, работавшие в империи Херста, опять резко поменяли точку зрения и начали поливать Рузвельта грязью. Сам же Рузвельт отозвался о Херсте так: «Я думаю, Херст навредил демократии и цивилизации в Америке больше, чем любые три его современника вместе взятые». Рузвельт и сам не пряник, но про цивилизацию — это в точку!

Дело в том, что медиаимперия Херста закупала газетную бумагу у корпорации «Дюпон Кэмиклз», которая производила ее из древесной целлюлозы. (Это та самая фирма «Дюпон», которая в конце XX века провернула грандиозную всемирную аферу по замене фреонов на другие хладагенты, патенты на которые принадлежали, разумеется, фирме «Дюпон». Основанием для запрета фреонов послужила опровергнутая позже гипотеза о том, что фреоны разрушают озоновый слой. Сколько миллиардов заработал «Дюпон» на этом обмане, до сих пор неизвестно.) Так вот, по просьбе Дюпона Херст развернул в своих газетах масштабную пиар-кампанию по очернению конопли. Потому что производители конопляной бумаги были прямыми конкурентами Дюпона! Кроме того, Дюпон и Херст вышли на Гарри Анслингера — фанатичного главу американской наркополиции. Информационный вал, который был сформирован медиаимперией Херста и деньгами Дюпона, а также их контакты с руководством наркополиции привели к тому, что в 1937 году через Конгресс был продавлен запретительный налог на продукцию из конопли, который практически замораживал всю «конопляную индустрию», в том числе и фармакологическую. Были запрещены все лекарства из конопли — такого страху нагнали на страну!

Любопытно, что в 1970 году Верховный суд США признал этот налог противоречащим конституции. А еще любопытнее, что во время Второй мировой войны продукция из конопли в огромном количестве потребовалась армии, поскольку война на Тихом океане затруднила поставки джута, и американских фермеров стали вновь агитировать сажать коноплю, которая не требует ни гербицидов, ни пестицидов, но при этом дает неизменно высокий урожай растительного волокна. По американским просторам ездили специальные кинопередвижки и крутили фермерам 15минутный агитационный фильм «Конопля для победы» («Hemp for Victory», 1942), который пропагандировал выращивание этого полезного растения. Фермеров-коноплеводов и их детей даже обещали не забирать на войну, настолько остро страна нуждалась в дешевом растительном волокне для производства прочных тканей и канатов.

А вот после войны фильм спрятали подальше и продолжили старую прогибиционистскую политику. Которая, надо сказать, началась не в 1937 году, с принятием повышенного налога на конопляные изделия, а гораздо раньше — в 1914 году. Именно тогда был принят знаменитый «Акт Гаррисона». Он ограничивал оборот героина и опия и находился в общем русле тогдашней политики США — следом, напомню, в Америке был запрещен и алкоголь. Такое уж было тогда время! Социалистическое! Идеи о том, что общество главнее индивида и может вмешиваться в его жизнь, чтобы индивида насильно осчастливить, породили не только коммунизм и фашизм, но и более легкие социальные болезни типа прогибиционизма, от коих мы не можем вылечиться до сих пор… Стараясь улучшить жизнь людей насильно, общественные активисты добивались тогда проведения в жизнь тоталитарных законов и устанавливали тоталитарные режимы.

Социалистические по своей природе антинаркотические гайки в США начали закручиваться еще с конца позапрошлого века — первые попытки запретить наркотики (алкоголь в первую очередь, поскольку героин и поршневой шприц тогда еще не изобрели, а опий и гашиш были мало известны широкой американской публике) начали предприниматься с 1846 года: местные законодатели периодически вводили сухой закон в разных штатах, а суды его отменяли.

Потом, по мере того как общинные (социалистические) идеи набирали силу, крепло и давление прогибиционистов: к 1905 году сухой закон был окончательно принят в трех штатах, к 1912 году — в девяти, к 1916 — в двадцати шести штатах. Наконец, в 1919 году состоялся общенациональный сухой закон. Это было просто массовое поветрие: сухой закон о ту пору в разном виде вводили в России, Норвегии, Финляндии, Исландии. Говорю же — социалистическое было время…

В тридцатые годы сухой закон в США был отменен, но только для алкоголя, а не для марихуаны, поскольку ее демонизации как раз и поспособствовали упомянутые выше Херст с Дюпоном. Но общественное мнение пошатнули не только заказные статьи Херста. Дело в том, что систематических исследований воздействия марихуаны на организм тогда было гораздо меньше, чем накоплено сейчас, поэтому Херст вовсю транслировал мифы. Его дружок — фанатик прогибиционизма и по совместительству глава наркополиции Анслингер приводил, например, общественности такие аргументы: «курение марихуаны — признак негритянской и мексиканской культуры, которая разлагает белую культуру американцев», «курение распространяет насилие». После Второй мировой, когда науке стало больше известно об успокаивающем воздействии конопли на психику человека, Анслингер добавил еще один пункт обвинения марихуаны — прямо противоположный его прежнему утверждению о том, что трава провоцирует насилие: «конопля — орудие коммунистического режима, с помощью которого мировой коммунизм хочет превратить наших солдат в пацифистов».

Общественное мнение было готово согласиться с прогибиционистами по одной простой и вполне животной причине: новое пугает зверя. А общественное мнение — зверь, который весьма враждебно относится ко всему непривычному — вальсу, коротким юбкам, длинным прическам… Когда в Европу впервые попал кофе, идеологический аппарат (церковь) всячески сопротивлялся открытию кофеен, полагая, что питье этого нетрадиционного для Европы напитка суть смертный грех и разложение устоев. Когда по Европе, а позже по петровской России стало распространяться курение никотина (о том, что это вредно для здоровья, тогда не знали), церковь протестовала против сего «бесовского увлечения», называя курение «каждением дьяволу». Аналогичная штука произошла в Америке с марихуаной. Это было весьма нетрадиционное для консервативных белых людей занятие, оттого и возникло неприятие в среде самых ригидных слоев населения. Данное глухое неприятие нужно было только вербализовать и рационализировать. Что и сделал Херст.