Миссия, на которую меня подвигло отчаянное положение Родины, отныне выполнена. Непредсказуемая судьба распорядилась так, что мне пришлось довести Францию до конца сражения, в котором она рисковала всем. И вот — она живая, уважаемая, обретшая свои исконные земли и свое место в мире, призванная наряду с другими великими державами вершить судьбы человечества. Сегодняшний день заканчивается для Франции золотистым заревом уходящего на отдых солнца! Но каким светом будет озарен ее завтрашний день? Уже можно различить признаки снижения накала и наступающего расслабления. Как сохранить негаснущим пламя устремленного ввысь национального величия, раздутое из пепла дыханием бури, когда буря стихнет? [205]

ГЛАВА ПЯТАЯ.

РАЗЛАД

Едва затихло эхо орудийных залпов, как мир резко изменился. Напряжение сил и эмоций, с которым народы вели войну, сразу же утратило четкую цель. Напротив, пышным цветом расцвели амбиции держав и их взаимные притязания. Исчезли уважение и обходительность, которые худо-бедно держались в отношениях между союзниками перед лицом общего врага. Вчера было время сражений, сегодня — сведения счетов.

Наставший момент истины сразу обнажил слабость, в которой продолжала пребывать Франция, вынужденная добиваться своих целей, наталкиваясь на корыстные расчеты других держав. Было ясно, что последние несомненно попытаются оказать на нее давление при урегулировании нерешенных проблем и отвести ей место на задворках Истории, когда другие государства приступят к строительству нового мира. Но я был намерен не допустить этого. Более того, я считал, что крах Германии, разобщенность Европы, русско-американский антагонизм создают для чудом спасшейся Франции исключительные шансы, и я не исключал, что новая эра даст мне возможность приступить к осуществлению широкого плана, который я разработал для своей страны.

Франции предстояло обеспечить себе в Западной Европе безопасность, не допустив возрождения Рейха, способного вновь угрожать ее существованию. Ей необходимо было наладить сотрудничество и с Западом, и с Востоком, а в случае надобности заключить с той или иной стороной необходимый союз, ни в коей мере не поступаясь при этом независимостью. Ей требовалось для преодоления пока еще не очень явной опасности развала Французского Союза, постепенно преобразовать его в свободную ассоциацию стран. Очень важно для нее было объединить — политически, экономически и стратегически — государства, расположенные в зоне Рейна, Альп и Пиренеев, превратив новое сообщество в одну из [206] трех самых мощных сил в мире, а если понадобится, то и в арбитра между советским и англосаксонским лагерями. С 1940 все, что я делал и говорил, служило бережному взращиванию этих возможностей. Сегодня, когда Франция твердо стояла на ногах, мне надлежало попытаться их реализовать.

Я располагал крайне ограниченными средствами. Однако, даже если Франция еще не вернула себе такого козыря, как ранг великой державы, у нее на руках были неплохие карты: прежде всего, это ее неоспоримый мировой престиж, которым она гордилась многие века и который ей удалось частично восстановить, удержавшись на краю бездны; во-вторых, это тот факт, что никто не мог пренебречь ее помощью в момент, когда человечество находилось в критическом состоянии; и наконец, нельзя было сбрасывать со счета ее территорию, ее народ, ее заморские владения. В будущем мы вновь обретем нашу силу, а пока уже эти факторы давали нам возможность действовать и рассчитывать на уважение в мире.

При условии, конечно, что мы сумеем разумно ими воспользоваться. Это был мой, и только мой, долг. Но для того, чтобы восполнить недостающие силы, я нуждался в решительной поддержке нации. При такой поддержке я готов был взять на себя ответственность и заявить, что никому не удастся пренебречь волей Франции. Само собой разумеется, что это не входило в расчеты наших партнеров. Несмотря на все уважение к генералу де Голлю, в политическом отношении их больше устроила бы прежняя Франция, податливая и сговорчивая. Они внимательно следили за разногласиями между мной и теми, кто хотел вернуться к прежним смутным временам.

На следующий же день после победы возник серьезный конфликт по вопросу о демаркации границы в Альпах. Наше правительство давно определило свою позицию. Мы предполагали довести рубежи нашей территории до линии главного альпийского хребта, что означало бы присоединение к Франции нескольких итальянских анклавов у перевалов на французской стороне Альп. Мы рассчитывали также на присоединение некогда входивших в Савойю кантонов Тенда и Брига. Возможно, то же требование мы выдвинули бы и в отношении Вентимильи, если бы того пожелали ее жители. Что касалось долины Аосты, то мы полагали, что с этнической и языковой точек зрения имеем на нее больше прав, чем Италия. Кстати, во время продвижения наших войск почти все ее население [207] высказывало горячее желание присоединиться к Франции. Но поскольку на восемь месяцев в году снега Монблана прерывают сообщение между Францией и долиной и поэтому ее повседневная жизнь связана с Италией, мы отказались от этого притязания и готовы были ограничиться признанием со стороны Рима ее автономии. К тому же Бономи и Сфорца дали понять нашим представителям, что они не будут возражать против наших условий. А условия наши были поистине скромными, если учесть те испытания, через которые Италия заставила нас пройти, и те преимущества, которые несло ей примирение с Францией.

Завершающее наступление войск генерала Дойена привело к достижению поставленных задач. Все итальянские анклавы, долина Аосты, кантоны на реке Руайя находились в наших руках ко 2 мая 1945, дню, когда немецкие и итало-фашистские силы, действовавшие в Италии, сложили оружие. Административно мы сразу же включили Тенду, Бригу и Вентимилью в департамент Приморские Альпы, оставив управление в долине Аосты местным комитетам.

Так обстояло дело, когда в мае месяце американцы потребовали от нас отвести наши войска к границе 1939. На территориях, которые они предлагали нам освободить, должны были разместиться войска союзников. Это было доведено до сведения нашего министерства иностранных дел г-ном Кэффри, разъяснено генералу Дойену генералом Гриттенбергом, командующим американским оккупационным корпусом в Пьемонте, заявлено президентом Трумэном Жоржу Бидо во время его визита в Вашингтон. Свое требование об отводе наших войск американцы не могли подкрепить никакими договоренностями с нами, ни отпавшими к этому времени соображениями военной целесообразности. Они ссылались всего-навсего на собственное решение не предвосхищать территориальных изменений довоенного устройства мира до подписания ожидаемых мирных договоров. Понятно, что подобные претензии Вашингтон предъявлял только французам и только в отношении альпийских территорий.

В значительной степени этот инцидент объяснялся стремлением США к гегемонии в мире, которое они не скрывали и которое я никогда не оставлял без ответа. Но прежде всего я усматривал в этом происки англичан, ибо в это время Великобритания готовилась осуществить решающий маневр на Востоке. [208] Для Лондона было сподручнее сначала подтолкнуть к конфликту с Парижем Вашингтон. Многие факты убеждали меня в том, что я не ошибался.

Главнокомандующий войсками в Италии генерал Александер, выполняя волю Черчилля, направил к Танде, Бриге и Вентимилье находившиеся под его началом итальянские части, что, согласись мы с этим, привело бы к восстановлению суверенитета Рима над этим районом. Последовал резкий обмен мнениями между Гриттенбергом, который хотел занять удерживаемую нами территорию, и Дойеном, всячески этому противившимся. Французский генерал, более удачливый в битвах, чем в переговорах, письменно уведомил своего коллегу, что «в случае необходимости, он пойдет на крайние меры в соответствии с предписаниями генерала де Голля». Ставка главнокомандующего в Италии не преминула оповестить корреспондентов газет, что, согласно моему приказу, французские войска готовы открыть огонь по американским солдатам. Более того, из секретных источников мне поступила копия телеграммы британского премьер-министра американскому президенту, в которой Черчилль называл меня «врагом союзников», призывал Трумэна проявить по отношению ко мне непреклонность и утверждал, что «если верить информации, поступившей из французских политических кругов, этого будет вполне достаточно, чтобы вызвать скорый крах генерала де Голля как лидера нации».