В ответ англичане выразили удивление и заметили, что все территории в Северной Америке, расположенные между 40° и 48° с.ш., принадлежат им в силу открытия Кабота, патентов Гилберта и Рэли и хартий Якова I, тогда как французы являются собственниками территорий, открытых Картье и Шампленом. Отрицая права Бьенкура, англичане в то же время заявили, что «были бы рады» провести с ним переговоры. [367] Сразу же отметим противоречие, содержавшееся в ответе английской стороны, где не учитывалось, что большая часть открытой Картье и осваиваемой французами долины реки Св. Лаврентия, расположена к югу от 48-й параллели.

Данные демарши не получили дальнейшего продолжения. Североамериканский континент на несколько лет выпал из поля зрения английских и французских политиков и 'дипломатов. Однако полемика по вопросу о правах двух держав на те или иные территории в Северной Америке была продолжена их подданными, более заинтересованными в данных сюжетах, чем их правители. Так, один из основателей Квебека «отец Новой Франции» С. де Шамплен (рис. 5), который в первой трети XVII в., несомненно, был самым сведущим в колониальных делах человеком во Франции, в своей «Третьей книге о путешествиях» писал, что англичане на основании хартий Вирджинии не могут претендовать на земли вплоть до 45° с.ш., так как там есть оговорка о том, что эти земли не должны находиться во владении какого-либо христианского государя, а «во время издания этих писем [т.е. хартий. — Ю. А.]король Франции на самом деле реально владел территорией по крайней мере до 40° с.ш. <…> и об этом знали все <…> Так почему же они [англичане. — Ю.А.], находясь на 36-й или на 37-й [параллели] должны продвигаться до 45-й, а не мы, будучи, как они признают, на 46-й, не спустимся до 37-й». [368]

Действительно земли, расположенные между 40° и 46° с.ш. с 1603 г., входили в состав владений де Мона, а в 1604-1605 гг. сам Шамплен подробно исследовал и нанес на карту все Атлантическое побережье США от границы с Канадой до мыса Код. [369] Однако, поскольку французы по разным причинам не закрепились к югу от Нью-Брансуика, все заявления Шамплена имели лишь историческое значение.

В 1627 г. между Англией и Францией началась война, которую часто называют «Гугенотской», так как она была связана с осадой Ля-Рошели и политикой, проводившейся кардиналом Ришелье по отношению к французским протестантам. Инициатива разрыва исходила от Англии, а, точнее, от герцога Бэкингема, влияние которого на Карла I в этот период достигло своего апогея. Наоборот, Ришелье (это признают и английские историки) стремился как можно дольше сохранять мир с Англией. [370]

В научной литературе можно встретить различные варианты ответа на вопрос, почему герцог стремился к этой войне. С одной стороны, отмечается его недовольство тем, что французское правительство не позволило армии Мансфельда высадиться в Кале и двинуться на выручку Палатината через свою территорию. Безусловно, важную роль играло и объективное стремление оказать поддержку своим единоверцам (хотя те и не просили его о помощи), а также опасение наметившегося в то время франко-испанского сближения. С другой стороны, ряд исследователей отмечает, что англо-французская война 1627-1629 гг. была вызвана не только объективными, но и субъективными причинами, включая историю с ухаживанием Бэкингема за Анной Австрийской во время его пребывания в Париже в 1625 г. и попытки герцога наладить контакты с противниками Ришелье. [371] При этом некоторые английские авторы честно признают, что с точки зрения здравого смысла «сложно объяснить, почему Бэкингем хотел вести войну с Францией». [372]

В то же время уже упоминавшийся нами американский историк М. Сейвелл обращает внимание на то, что одной из причин войны 1627-1629 гг. была амбициозная колониальная политика, которую как раз в это время провозгласил Ришелье и которая «вызвала тревогу и ревность в Англии». Исследователь полагает, что эта война была «коммерческой и колониальной, так же как и религиозной». [373]

Не вдаваясь в полемику по вопросу о соотношении субъективных и объективных причин в происхождении данной войны, посмотрим, как в конце 20-х годов XVII в. англичане и французы вели себя по отношению друг к другу в интересующем нас регионе, как это отражалось на отношениях Лондона и Парижа, и проверим, насколько был прав М. Сейвелл.

Объявив войну Франции, правительство Карла I сразу же начало активно раздавать своим подданным каперские патенты, дающие легальную возможность нападать на французские корабли в любых точках земного шара. Один из таких патентов получил лондонский судовладелец Джарвис Кёрк, решивший организовать экспедицию для захвата французских постов в Акадии и на реке Св. Лаврентия. Кёрк, который долго жил в Дьеппе и поддерживал контакты со многими французскими коммерсантами, был хорошо осведомлен о положении дел в североамериканских владениях Франции и надеялся легко достичь своих целей.

Вместе с несколькими компаньонами он снарядил три небольших судна, которые летом 1628 г. появились в устье реки Св. Лаврентия. Разграбив и предав огню факторию на мысе Турмант и захватив корабль с провиантом, направлявшийся к Квебеку, они подошли к «столице» Новой Франции. Узнав о приближении неприятеля, возглавлявший колонию Шамплен срочно мобилизовал всех поселенцев на оборонные работы, рассчитывая, правда, скорее на внешний эффект этого мероприятия. Командир английской эскадры Дэвид Кёрк (сын Джарвиса) (рис. 6) предложил французам сдаться, утверждая, что «с Божьей помощью рано или поздно» он все равно захватит поселение. Однако, несмотря на угрозы и браваду Кёрка, утверждавшего, что его эскадра состоит из 18 кораблей, Шамплен ответил гордым отказом. [374]