Смерть не рассердилась.

— Безвинного, говоришь? Вот что тебя останавливает. Прекрасно! Есть тут светильник одного злодея…

— Злодей, — возразил Бартек, — ещё может раскаяться и попытаться исправить содеянное…

— Будь спокоен: такой никогда не раскается. Это наёмный убийца. Твой разбойник, по крайней мере, пощадил одного человека — тебя. Этот, если ему заплатят, и родную мать не пощадит, убьёт. Он что ни день кого-то губит, а ты — спасаешь! Меж тем ему предстоит прожить многие годы, светильник его почти полон, — а ты. — голос её вдруг дрогнул. — Итак, Бартек?

Она замолкла в ожидании. Беззвучно горели в бездне огоньки людских жизней.

Доктор ответил не сразу.

— Если б суд… справедливый суд… приговорил такого к казни, я не просил бы его помиловать. Если бы он напал на меня, я мог бы убить его, защищаясь. Но отнять у него жизнь, чтобы забрать её себе… Нет, не могу!

— Пожалей если не себя, то его возможных жертв. Пожалей больных, которым ты необходим. Соглашайся, и ты спасёшь их всех.

— Всё равно не могу. Довольно, не томи меня больше! Делай своё дело, учительница.

— Подожди! Ты ни о чём не жалеешь?

Бартек сказал твёрдо:

— Я прожил так, как хотел бы прожить вновь, если бы мог, — он перевёл дыхание. — Жаль матушку; попросить бы у неё прощения: тяжким будет её долголетие. Может быть, люди её поддержат, пациенты мои бывшие… Но ты — ты простишь мне мой выбор?

— Я?

— Ты ведь опять остаёшься одна.

Смерть, ничего не ответив, вдруг закрыла глаза.

— Что ты? — воскликнул доктор. — Что с тобой?! Когда она вновь взглянула на бывшего ученика, взор её странно блестел.

— Учительница, ты… плачешь?

— Первый раз в жизни… — она осеклась и потом прошептала: — Как это больно — быть живой!

Доктор Бартек точно к месту прирос: такую боль он врачевать не умел. А хрупкая женщина в тяжёлых траурных одеждах, безнадёжно смахивая набегающие слёзы, торопливо продолжала:

— Я не знала до сих пор, что такое смерть! Я объясняла тебе, как умирают, от чего… но не знала, что такое смерть! И не узнала бы, если б не ты, мой ученик. Ты увидел во мне жизнь, ты вызвал меня к жизни, а сам выбираешь… Бартек, Бартек!

Она заплакала в голос.

— Что я могу сделать для тебя? — в отчаянии спросил он и услышал:

— Принять мой дар.

Бартек попытался улыбнуться:

— Уж не бессмертье ли?

Смерть отёрла глаза.

— Почти угадал. Когда ты… когда погаснет твой светильник, я его заправлю, и огонёк в нём снова загорится.

— Что это значит, учительница?

— Рано или поздно ты опять появишься на свет — в другой стране, в другой семье — и будешь жить, не помня о прошлом существовании, ни лицом, ни голосом не похожий на себя нынешнего. Ты будешь говорить на ином языке и носить иное имя, но душа твоя и разум останутся прежними.

— И кем же я тогда стану? — спросил Бартек, недоверчиво усмехаясь. — Купцом или певцом?

— Ты шутишь, Бартек? Кем ты можешь стать, если не доктором? Вот только обучаться тебе придётся заново — и не у меня. Не быть мне больше твоей наставницей! Как всякий врач, ты будешь видеть во мне лишь врага — незримого и ненавистного…

— И наставницу тоже, — мягко прервал её доктор. — Всякий врач должен знать пути Смерти. А что будет потом?

— Когда вновь догорит твой светильник, я опять его заправлю. И буду заправлять сызнова всякий раз, как он погаснет. Но не бойся — ни единой минуты жизни не отнимешь ты ни у кого из смертных.

— Где же ты возьмёшь столько масла для моей плошки?

— Там, где оно никогда не иссякнет: в моём собственном светильнике.

— Но это же означает…

— Вечность, мой ученик, вечность! Я не могу подарить тебе бессмертия, зато череда твоих жизней не прервётся, пока существую я сама. И знай, что разными окажутся твои судьбы, но в одном они будут схожи меж собой: ты всегда будешь не просто доктором, а истинным врачевателем, и в каждой твоей жизни тебе это дорого станет, Бартек!

— Объясни, учительница, — попросил он, как когда-то, и впервые услышал от Смерти:

— Узнаешь сам… А теперь последнее и главное, — прибавила она. — Ни о том, что ты жил прежде, ни о том, что появишься вновь, ты не будешь ведать до самой кончины. Но всякий раз, как я приду за тобой, ты вспомнишь и осознаешь всё — и в свои последние мгновенья будешь утешен, как никто другой.

— И я вспомню, что знал тебя раньше, в моей нынешней жизни?

Смерть едва заметно кивнула головой и сказала чуть слышно:

— Этим утешусь я сама.

Тогда он молвил:

— Твой дар велик и щедр…