– Я же просто спросил! – возмущается Ричард, когда официантка уходит. – Хотел прояснить ситуацию. Есть у меня право знать, что я ем?

– То, что ты не можешь писать стихи по-французски, вовсе не повод вымещать свою досаду на ни в чем не повинной официантке, – строго говорю я. – Что касается болгарских блюд, вот, пожалуйста, – «сырная тарелка».

Я указываю ему на соответствующую строчку в меню.

– Это интернациональное блюдо, – хмуро возражает Ричард.

– Но сыр-то все равно болгарский!

– Ты, конечно, лучше всех все знаешь. – Он еще некоторое время разглядывает список блюд, потом захлопывает меню. – Пойду-ка я лучше спать.

– Ты так и не поешь?

– Если проголодаюсь, закажу что-нибудь в коридорной службе. До завтра.

– Спокойной ночи! – кричу я ему вслед, и Ричард, полуобернувшись, мрачно кивает.

– Бедный парень, – говорит Лоркан, как только Ричард скрывается из вида. – Он действительно ее любит!

– Думаю, да.

– Только человек, влюбленный настолько, что его умственные способности оказываются временно парализованными, способен написать подобное стихотворение, да еще по-французски…

– «Больше, чем злотые…» – цитирую я с улыбкой.

– «Ты моя бегемотти» звучит гораздо лучше. По крайней мере, рифма не хромает. – Лоркан слегка приподнимает брови. – Знаешь, Ной, быть может, со временем из тебя выйдет знаменитый поэт!

Ной кивает. Через минуту он снова бросается в бассейн, а мы молча наблюдаем за тем, как он шумно барахтается в воде.

– Славный мальчуган, – замечает Лоркан. – Развитый. Уравновешенный.

– Спасибо. – Мне приятно слышать эти слова, и я улыбаюсь. – Ной действительно умница, но… насколько он уравновешен? Разве уравновешенные дети рассказывают каждому встречному, что им якобы сделали пересадку сердца?..

– Не знаю. Мне он кажется вполне счастливым ребенком, – Лоркан отправляет в рот гость орешков. – Кстати, как у вас с правом опеки? Вы с бывшим мужем сумели договориться или?..

При слове «опека» я мгновенно напрягаюсь: в кровь вбрасывается адреналин, сердце начинает биться в учащенном ритме, как у солдата перед сражением, а руки сами собой тянутся к флеш-карте на шее. В голове один за другим всплывают варианты давно заготовленных речей – продолжительных, напичканных неопровержимыми аргументами и напоенных ядом убийственного сарказма. Кроме того, мне хочется что-нибудь сломать…

– Кое-кому из моих друзей пришлось судиться за право опеки над собственными детьми, – говорит Лоркан. – И должен сказать, это было очень нелегко.

– Да, – я стараюсь сохранить душевное равновесие. – Так часто бывает. Наверное.

Нелегко? Я могла бы кое-что порассказать о том, что такое «нелегко» на самом деле, но у меня в ушах снова начинает звучать голос Барнаби: «Говори, что хочешь, только не позволяй себе озлобляться».

– Но у тебя было не так? – уточняет Лоркан.

– Не так.

Эти слова даются мне с невероятным трудом, но я все же ухитряюсь их произнести, да еще и улыбнуться, чтобы замаскировать собственную ложь.

– У нас было не так. Мы договорились обо всем практически сразу. Были кое-какие нюансы, но их тоже удалось достаточно быстро урегулировать, – добавляю я для пущего правдоподобия. – В общем, все прошло достаточно быстро.

– Тебе повезло.

– Очень повезло.

– То есть ты и твой бывший… У вас нормальные отношения?

– Вот такие! – Я показываю ему оттопыренный большой палец.

– Невероятно! – говорит Лоркан с искренним восхищением и, кажется, даже с завистью. – А ты… ты уверена, что правильно поступила, когда с ним развелась?

– Я просто очень рада, что он нашел свое счастье с другой женщиной. – Я улыбаюсь во весь рот, хотя моя способность лгать начинает пугать меня самое. В моих словах нет ни слова правды, но, возможно, именно это и облегчает мою задачу, делая все происходящее похожим на игру или на театральную постановку.

– И ты ладишь с его новой… спутницей жизни?

– Еще как! Она отличная девчонка, я ее просто обожаю.

– А Ной?

– Мы все – как одна большая, дружная и счастливая семья.

Лоркан пристально глядит на меня.

– Хочешь еще выпить? – спрашивает он.

– Нет, не хочу. – До меня вдруг доходит, что Лоркан даже не подозревает о роли, которую я блестяще играю у него на глазах. – То есть – да, хочу, – быстро поправляюсь я.

Пока он подзывает официанта, я съедаю пару орешков и пытаюсь придумать еще какую-нибудь убедительную ложь о своем разводе. Но пока я мысленно перебираю варианты («Мы вместе играем в теннис!», «Дэниел хочет назвать своего будущего ребенка в мою честь!»), перед глазами у меня встают совсем другие картины, а пальцы все активнее теребят висящую на шее флеш-карту. Спектакль, который я разыгрываю, почему-то перестает мне нравиться, да и Добрая фея внутри меня уже исчерпала последние аргументы и окончательно стушевалась. Зато у Злой феи, которая приходит на ее место, явно есть что сказать.