– Может быть, в Хинде этот вития и вправду был – там, говорят, издавна умеют не только приручать, но и обучать змей. Гад был привязан к телу Партенопея и, вероятно, спал, а когда маг распахнул плащ, проснулся и зашипел.

– А видения, которые он там показал, возможно вследствие ядовитых курений, каким мы надышались в соответствии с мнением Луркона? – осведомился Мимнерм.

– Я так не думаю. Помнишь бронзовые щиты, которые ученики вытащили вместе с треножниками? Они явно отполированы, как зеркала. Это все нептарские фокусы – их колдуны, слышал я, научились производить удивительные трюки с помощью огня и зеркал, заставляя видеть то, чего не существует. Целые города, не только что единственную башню, или чем там это строение претендовало быть.

– Ты противоречишь сам себе, – возразил ритор. – Либо они колдуны, либо то, что они творят – фокусы.

– Не лови меня на слове, красноречивый Мимнерм! Разве колдуны и мошенники по большей части – не одно и то же? Это относится и к Партенопею. От разных народов, среди которых подвизался, он научился изощренным способом обмана и ловко пустил их в ход.

Молчавший до сих пор Стратоник рассмеялся.

– А вот было бы забавно, если бы он в самом деле оказался бы провидцем!

Петина взглянула на него с укоризной, но без гнева. Возлежавший рядом с ней юный аретийский аристократ был облачен в лиловый обеденный синфесис, обильно украшенный вышивкой и шелковой бахромой, розовый венок на его светлых кудрях чуть сдвинулся набекрень. Все это было ему к лицу и придавлю вид нежный, почти девичий.

– Провидцы не ведут себя, как ярмарочные зазывалы, мой друг, и не собирают кухонных сплетен… Почему это мужчины так обожают в подробностях обсуждать всяческих мерзавцев, и никто не скажет ни слова о действительно важных вещах – например, о моих украшениях?

– В самом деле, госпожа моя, – сказал Вириат, – на тебе замечательная диадема. Никогда не видел ничего подобного.

– Наконец хоть кто-то заметил! Эту диадему продал мне Муту, жирный негодяй. У него лавка за храмом Кифереи.

– Кто-то только что упрекал нас, что мы слишком много говорили о мерзавцах…

– Не язви, мой Апиола. Муту, конечно, негодяй, но его ювелирная лавка – одна из лучших в Арете. И агентов он рассылает далеко за пределы Империи, в страны, чье название цивилизованный человек и не выговорит. Уверяет меня, что диадема была головным украшением какой-то варварской царицы. И при всей склонности коммерсантов к вранью, я склонна ему поверить. Давно мне не приходилось видеть столь чистого золота и такой тонкой работы.

– Выпьем же за то, что диадема попала на голову, достойную ее! – провозгласил Мимнерм.

Сальвидиен поддержал тост. Вино сегодня было с острова Роз, что пробуждало приятные воспоминания, а грибы, которые он успел распробовать, считались редкостным лакомством, даже в Столице, тем паче здесь – в жаркой Арете.

– Луркону следовало бы приглядеться к этому ювелиру, – в задумчивости произнес Вириат. – Засылает агентов в отдаленные страны, ты сказала? Назревает новая война с Артабаной, и вполне может статься, что ювелир шпионит в пользу Царя царей. У них в Артабане, знаешь ли, очень недурная разведка, это одно из обстоятельств, по которым нам до сих пор не удавалось разгромить их окончательно. А если ювелир ни в чем не замешан, его, наоборот, можно будет использовать.

Сальвидиен счел замечание Вириата вполне разумным. Но Петина, казалось, была недовольна.

– Вышние боги! Не успела беседа приобрести приятность, как свелась к войне.

– Таков уж образ мыслей господ и завоевателей, – раздался голос с дальнего конца стола. – О чем бы они не говорили, чем бы не занимались – все всегда сводится к войне.

Феникс был раздражен. К поэме, которую он порывался читать еще до прихода Сальвидиена, никто не прислушивался. Поэтому он обиженно смолк, и пока другие беседовали, воздавал дань и розовому с острова Роз, и местному красному с перцем и медом, и золотистому с виноградников метрополии, и отливающего пурпуром – из Мисра, заедая все это рыбой в пряном соусе и сладким рисом с черносливом. И сейчас налипшее зернышко риса дрожало на его губе.

– Воевать в Империи умеют, этого у них не отнимешь. Беда в том, что там полагают, что они умеют все . Но… есть древняя басня о том, как кошка была превращена в красавицу. Она была разумна, благонравна, прелестна телом и плавна походкой. Но стоило ей увидеть мышь, красавица забывала обо всем на свете, и кидалась душить несчастного зверька.

– К чему столь замысловатое сравнение? – спросила Пеиния.

– Кошка есть кошка, а солдат есть солдат. О боги, какое дивное могло быть начало стихотворения, – и даром пропадает… Так следуйте своей природе, ведите свои легионы до пределов обитаего мира и за пределы его, только не надо уверять нас, что делаете это вы исключительно из человеколюбия…

– Действительно, поэма, – пробормотала Петина. – А ты что стоишь тут? – это уже относилось к Гедде, которая незаметно приблизившись, остановилась посреди садовой дорожки, и рабам, приносившим очередные блюда, приходилось ее обходить. – Отойди в сторону.

Но Феникс продолжал гнуть свое.

– Ваши императоры, которых вы называли кроткими, милосердными, миротворцами, от самых страшных варварских тиранов отличались только тем, что из отрубленных ими голов не складывали пирамиды, да и то лишь потому что не видели в том практической пользы.