Невшехирли Дамад Ибрагим-паша находился на посту великого визиря в течение двенадцати лет, и это был редкий период стабильности государственного управления, сравнимый с тем, который имел место во время пребывания на этом посту Фазыла Ахмед-паши. Шейх-уль-ислам Енишехирли Абдулла-эфенди также находился на своем посту в течение двенадцати лет. Зять Дамад Ибрагима, главный адмирал, оставался на своем посту девять лет, министр финансов, Хаки Ибрагим-эфенди, — десять лет, канцлер Ючанбарли («Три амбара») Мехмед-эфенди — двенадцать лет. Однако дольше всех из окружения этого султана на своей должности оставался главный черный евнух Хаки Бешир-ага, который, несмотря на свою коррумпированность (а возможно, и благодаря ей), получив назначение на должность в. 1717 году, продержался на ней целых 29 лет.

Хотя Невшехирли Дамад Ибрагим-паша вызывал восхищение у приезжавших в Стамбул европейцев (как и у многих современных авторов), видевших в нем просвещенного реформатора, который пытался сделать империю частью современного ему мира, турецкие оценки того времени были менее восторженными. Его приверженность мирной политике явно не устраивала некоторые слои общества. Они считали, что для Османского государства оборонительная позиция является предательством всего того, за что оно боролось. Большинство османских хронистов XVIII и XIX столетий, влучшем случае, возлагали на Дамад Ибрагима ответственность за насаждение чуждых идей, а также за чрезмерное налогообложение и кумовство. Они видели в нем расточителя государственных ресурсов, излишне либерального в своем отношении к тому, что вельможи вели праздный образ жизни в своих парках и дворцах, а в худшем случае, винили его в том, что он дал зеленый свет сексуальному распутству, которое разрушило отношения между мужчинами и женщинами. Кроме того, хронисты сожалели о том, что и у простых людей появилась возможность принимать участие в этих развлечениях и подражать вышестоящим.

Дипломатические соглашения, достигнутые в Карловице в 1699 году и в Пожаревеце в 1719 году, принесли мир на западные и северные рубежи Османской империи и стали той ценой, за которую богатые и влиятельные получили некоторую отсрочку и могли наслаждаться красотами Саадабада и новых босфорских дворцов «эпохи тюльпана». Казалось, что султан Ахмед завоевывает сердца и души своих подданных и что он и Невшехирли Дамад Ибрагим-паша были правы, считая, что, удовлетворив интерес толпы к жизни представителей царствующей династии и вельмож, они принесут пользу всему стамбульскому обществу. Но вскоре жизнь показала, что они ошибались. Значительные демографические изменения, наблюдавшиеся во время войны со «Священным союзом», когда армия Габсбургов продвигалась по территории Османской империи, а также установление новых границ после переговоров в Карловице и Пожаревеце, заставило отчаявшихся османских мусульман, оказавшихся по ту сторону границ, установленных этими мирными договорами, бежать через Балканы, на юго-восток, в направлении столицы. По мирному договору в Пожаревеце Пелопоннес был возвращен Османской империи, но в годы между двумя договорами наблюдалась миграция из этого региона, которая совпала с миграцией из навсегда потерянной Венгрии, а также Трансильвании и Подолии. Если раньше империя вела войны на вражеской территории, то после 1683 года военные действия шли уже в пределах границ самой империи. Это усилило процесс вытеснения турецкого населения, и в городе, где поддержание общественного порядка даже в лучшие времена представляло собой сложную задачу, вновь прибывшие не находили радушного приема. Из них формировались низшие слои общества, присутствие которых привело к прямому столкновению с интересами торговцев и ремесленников Стамбула. Когда иммигранты занялись поисками работы, старожилы города стали с горечью жаловаться на то, что это является посягательством на их ревниво оберегаемые привилегии. На протяжении 20-х годов XVIII столетия неоднократно издавались предписания, согласно которым иммигранты, прибывшие в Стамбул, должны были вернуться туда, откуда они прибыли, а местным властям Румелии было приказано упорядочить их перемещение. Однако от простых увещеваний, пусть даже и выраженных в самой строгой форме, было мало пользы.

Рост численности низших слоев общества, состоявших из перемещенных и лишенных имущества лиц, а также едва сдерживаемая неприязнь со стороны занятых в торговле коренных горожан и социальное неравенство стали заметнее, чем когда-либо прежде, и жестокие проявления народного гнева показали, что пропасть между теми, кто выставляет свое богатство напоказ, и остальными угрожающе расширяется. В 1726 году толпа в течение десяти ночей забрасывала камнями дворец султана Ахмеда в Бешикташе, заставив его переехать в одну их резиденций, расположенных на берегах Золотого Рога. В 1727 и 1728 годах в Измире наблюдались столкновения между янычарами и войсками, подчинявшимися представителю правительства в этом городе. Вызванные спорами относительно сфер влияния, эти столкновения переросли в длительный мятеж, в котором приняли участие те представители различных слоев населения, которые были недовольны существующим положением дел. Пришлось вмешаться Стамбулу, но все кончилось тем, что зачинщики мятежа сбежали. Что касается пожизненного права собирать налоги, то оно приумножало богатства тех, кто уже был настолько богат, что мог принимать участие в торгах, и приносило доходы их доверенным лицам. В то же время таким людям, как торговцы и ремесленники, предоставлявшие товары и услуги тем, у кого были деньги, чтобы их оплатить, а также тем, кто платил налоги, эта система открывала путь к небывалому спросу на их товары и услуги, а также к юридическим спорам о праве на сбор налогов, и в этих спорах они неизбежно становились проигравшей стороной.

На самом деле апатия османского двора и династий вельмож вызывала все большую и большую неприязнь, и к тому времени, когда государственные деятели стали это понимать, было уже слишком поздно, чтобы утихомирить беспокойство народа.

Если не считать всплеска военной активности, вызванной тем, что в 1696 году Петр Великий взял Азов, мало что нарушало мир на востоке, установленный благодаря мирному договору 1639 года, подписанному в Зухабе между Османской империей и сефевидским Ираном. В первые десятилетия XVIII века в Иране были свои внутренние проблемы, и в 1720 году султан, страстно желавший получить сведения о том, что творится в этой стране, отправил к шаху Хусейну своего посла, Ахмеда Дюрри-эфенди. Официально целью этого визита являлись консультации с Сефевидами в отношении турецко-австрийского торгового соглашения 1718 года, в котором имелся пункт, регулирующий проезд иранских купцов по территории Османской империи. В 1721 году афганские суннитские племена вторглись в Иран с востока и в следующем году взяли столицу Сефевидов, город Исфахан. Шиитская династия Сефевидов пала, а Россия в обмен на территориальные уступки согласилась помочь остаткам государства Сефевидов в их борьбе с афганцами. Турки опасались, что нестабильность распространится и на их, граничившие с Россией, кавказские регионы, и поэтому, выдвинув в качестве оправдания своих действий стародавнее обвинение в том, что Сефевиды не являются истинными мусульманами, воспользовались замешательством и оккупировали северо-западные провинции Ирана, которые до 1639 года в разное время находились под их властью. Возникла угроза столкновения между Османской империей и Россией, но возобладала дипломатия, и в 1724 году этими двумя государствами при содействии французских посредников были согласованы условия раздела северо-западного Ирана, и турки добились того, что русские признали их территориальные приобретения. Любопытным аспектом соглашения с Россией является то, что, несмотря на выдвинутое ими религиозное оправдание своих действий, турки решили оказывать поддержку не афганцам, а восстановлению династии Сефевидов.

Но мир в Иране оказался кратковременным. У Сефевидов не было никаких надежд остановить афганское наступление, а у афганцев хватило дерзости использовать против турок их же казуистику. Они обратились к султану с просьбой признать их законными правителями Ирана на основании того, что иранские шииты являются еретиками и что их клеймят точно так же, как клеймят еретиков в Османской империи. В Стамбуле этот призыв не произвел никакого впечатления: афганцев считали мятежниками, и двухлетняя война, которая последовала за этим обращением, закончилась в 1728 году, когда Мехмед Рашид-эфенди (смещенный с поста придворного летописца, который он занимал в период между 1714 и 1723 годами) был направлен Ахмедом III в Иран, чтобы ратифицировать мирный договор между турками и афганцами. Вскоре афганцы были свергнуты Надир Ханом (которого также называли Тахмасп Кули Ханом) из туркменского племени Афшар. Этот энергичный военный лидер противостоял туркам и 12 августа 1730 года забрал у них город Тебриз, который они взяли в 1725 году. Как и прежние войны на Западе, эта война с Ираном породила очередную волну сельских иммигрантов, пробиравшихся в Стамбул.

Ощущая развитие событий, приведенных в движение началом нового периода военных действий против Ирана, Невшехирли Дамад Ибрагим-паша, в целях повышения морального духа, предложил султану Ахмеду возглавить свою армию во время кампании 1730 года. Это был не первый случай, когда он сопровождал свою армию: в 1715 году в начале борьбы с Венецией за право владения Пелопоннесом, а потом и в 1717 году, когда был потерян Белград, он выступал в поход вместе со своими солдатами, но при этом всегда оставался далеко за линией фронта. К исходу июля 1730 года началось сосредоточение армии на сборном пункте в Ускюдаре, а к 3 августа войска были приведены в порядок и ожидали султана, чтобы из Стамбула переправиться на другой берег Босфора. Когда выяснилось, что султан и не думает появляться перед армией, Дамаду Ибрагиму оставалось предполагать, что монарх решил не возглавлять свои войска в их походе на восток. Он тотчас поспешил обратиться к султану с мольбами не откладывать поход, напомнив ему о том, что если он не появится, то это несомненно приведет к мятежу янычар. Стремление превзойти своих предшественников на восточных рубежах весьма отличалось от идеи сделать это на Балканах, и все же только после многочисленных просьб и консультаций с главнокомандующим янычарами Дамад Ибрагим сумел убедить Ахмеда в том, что ему необходимо появиться в Усиодаре (что тот и сделал с большой помпой после того, как прибыл в Эйюп, где при стечении публики, среди которой были иностранные послы, он совершил торжественную церемонию опоясывания мечом, словно это была коронация).

По неудачному стечению обстоятельств как раз в это время в Стамбул пришло известие о падении Тебриза, сдавшегося Надир Хану. Всего за месяц до этого бежал со своего поста турецкий комендант крепости Хамадан, и вот теперь сообщалось о том, что то же самое сделал и комендант Тебриза. Когда по столице пошли слухи о том, что поход вот-вот будет отложен, войска все еще продолжали стоять в Ускюдаре. Казалось, что ни султан, ни великий визирь не горят желанием взять на себя командование. Покинув место сбора войск, оба удалились в свои дворцы, находившиеся на берегу Босфора. Уровень общественного недовольства был настолько высок, что потом они опасались выезжать из города, поскольку было понятно, что за этим последует бунт. И священнослужители, и янычары таили обиду на Невшехирли Дамад Ибрагим-пашу, причем первые по причине того, что он поддерживал кумовство, а янычары — потому что им уже не в первый раз пришлось убедиться в том, как трудно приспособиться к переменам, а также к новому дипломатическому курсу и примирению с давним врагом.