Шрифт:
Когда в 1792 году закончилась русско-турецкая война, начались конфликты, которые были вызваны началом падения французской монархии и впервые охватили всю Европу. В начале вспыхнувшей в 1793 году войны, в которой приняла участие коалиция в составе Великобритании, Австрии, Пруссии и бесчисленного количества мелких государств, выступивших против республиканской Франции, турки заявили о своем нейтралитете, что было значительным отходом от их прежней политики. Когда прусский посол при дворе султана попытался убедить канцлера Мехмеда Рашид-эфенди в том, что туркам следует запретить французам, находившимся в пределах империи, ношение кокард, символизировавших сочувствие революции, он ответил следующим образом:
Они [то есть Франция] и другие европейские государства, у которых были договоры с Высочайшим государством (то есть с Османской империей), являются его друзьями, а те, кто живет в Стамбуле, являются его гостями. Дружба Высочайшего государства с Францией не зависит от ее формы государственного управления, будь то республика или монархия, а является дружбой с французским народом. Вы называете французов, которые живут в Стамбуле, якобинцами, а мы называем их французами.
Мы не считаем важным, как они одеваются и какие эмблемы носят, а вмешательство в эти вопросы равносильно осуждению их поведения. Даже осуждения достаточно для того, чтобы считаться соучастниками их противников, а это противоречит нейтралитету.
Канцлер утверждал, что препятствовать французам носить то, что они желают, запрещено капитуляциями, [53] намекая на то, что отношения с Францией остаются неизменными (независимо от того, является это государство монархией или республикой) и что подобное положение вещей не смогут изменить никакие усилия держав, входящих в так называемую «первую коалицию». Это был первый случай, когда турки заявили о своей позиции с помощью понятий, широко распространенных в европейском международном праве, но чуждых исламскому праву, даже в его османском варианте.
53
Капитуляция — вид договора, в силу которого гражданам иностранного государства по сравнению с коренным населением предоставляется ряд привилегий (неприкосновенность личности, налоговые льготы и т. д.). — Примеч. перев.
В 1798 году Наполеон Бонапарт вторгся в османский Египет. Такая дерзость не могла остаться без внимания, но решение объявить войну своему давнему союзнику принять было не так просто. Чтобы оправдать реакцию на французскую агрессию, турки избрали такую форму объявления войны, которая демонстрировала их желание соблюдать европейские нормы:
Они [то есть Франция], совершив, подобно пирату, внезапное нападение, захватили Египет, драгоценнейшее владение Высочайшего государства, действуя методами, подобных которым еще не видели и которые противоречат международному праву и правовым нормам, принятым в межгосударственных отношениях.
Потребность дать правовую оценку, разрешавшую военные действия, заставила изгнать из имперского совета профранцузскую партию, в которую входили великий визирь и шейх-уль-ислам. Одним из последствий французского вторжения в Египет стало то, что, оказавшись во «второй коалиции», турки превратились в союзников не только Великобритании, но вскоре и Австрии, и даже своего заклятого врага России. Это тоже было новшеством — впервые Османская империя вступила в коалицию с другими государствами.
Правление Селима было отмечено и еще одним отходом от традиционной практики ведения дипломатии. Издавна при дворе султана принимали иностранных посланников и с востока, и с запада, но лишь в редких случаях за рубеж направляли своих послов. Известно, что в течение XVIII столетия в европейские столицы было направлено по меньшей мере двадцать дипломатических миссий, пять из которых отправились в Европу в последнее десятилетие этого века. Селим понимал, какие преимущества дает сотрудничество, и учредил постоянные посольства. Первое было открыто в Лондоне в 1793 году, за ним последовали посольства в Вене и Берлине, открытые в 1794 и 1795 годах соответственно. В 1797 году был направлен посол в Париж. Хотя в период между 1793 и 1795 годами Селим явно собирался направить постоянного посла в Санкт-Петербург, однако назначение на эту должность так и не было сделано. Впрочем, бурные события в Европе оказались неблагоприятным условием для эксперимента, а некоторые культурные особенности ислама (такие, как, например, запрет на употребление спиртного) могли только затруднить его проведение в эпоху, когда полное вовлечение посла в общественную жизнь столицы, в которую он был направлен, являлось неотъемлемой частью дипломатического общения. Строгая критика, высказанная Бонапартом в адрес своих министров, которые, по его мнению, должны были «давать хорошие обеды и обращать внимание на женщин», являлась полной противоположностью правилам поведения, принятым в Османской империи, и Селим прекрасно это понимал:
Рвение, побуждаемое исламом и стремлением сохранить честь Османского государства, в действительности мешает общественным отношениям между мусульманскими послами и их зарубежными хозяевами. Поэтому главной цели, которая состоит в том, чтобы проникать в секреты и добиваться преимуществ, будет невозможно достичь.
Однако желание Селима стать монархом европейского образца было всепоглощающим. Подобно Мустафе III и Абдул-Хамиду I, он поручал местным и европейским художникам писать его портреты для того, чтобы дарить их членам семьи, которые должны были держать их в своих дворцах. Более того, в 1794 и 1795 годах он давал указания своему послу в Лондоне, Юсуфу Ага-эфенди, заказать семьдесят цветных и черно-белых гравюр со своего портрета для того, чтобы вручить их высокопоставленным сановникам. Он стал первым султаном, который понимал, какую функцию в международной политике выполняют портреты монархов, и заказал у одного лондонского художника альбом с гравюрами всех султанов, а в 1806 году подарил свой портрет Наполеону. Вот что он написал своему великому визирю:
Я восхищен дарами французского императора, в особенности портретами. То, что он прислал мне портреты, демонстрирует большую дружбу и искренность, потому что в Европе среди друзей существует обычай обмениваться портретами. Ты и не представляешь себе, какую радость мне это приносит. У меня есть мой портрет, написанный специально для него, это большая картина. Я должен немедленно послать его своему другу-императору.
То, как в XVIII столетии структура центральной власти проявила себя в османских провинциях, было не просто результатом ее неспособности урегулировать неизбежные столкновения между интересами центрального правительства и местных элит, но и следствием того, что в последнее десятилетие века проблемы, возникшие по причине столкновения интересов, еще больше обострились из-за того, что в некоторых реформах Селима присутствовал элемент децентрализации, который противоречил основным тенденциям всех предшествующих лет. Так, в провинциях лишь очень немногие были довольны планами формирования и финансирования армии «нового порядка», поскольку это ослабляло недавно возросшую роль провинциальных аристократов в такой области, как вербовка войск, и противоречило их финансовым интересам, так как поступления в казну «новых доходов», которые должны была финансировать армию «нового порядка», частично формировались за счет некоторых налоговых округов, возвращавшихся в собственность государства, когда в них освобождалось место налогового откупщика. Это затрагивало вложения местных аристократов (как группы), так как доступ к финансовым ресурсам давал им возможность оказывать политическое влияние. Изъятие финансовых активов в особенности затронуло те средства, которые были получены через посредничество, поскольку система пожизненных налоговых откупщиков стремилась значительно увеличить количество физических лиц на всех уровнях экономической жизни провинций с помощью долевого участия или побочного сотрудничества с этой системой. По достижении нижних ступеней лестницы местной власти дальнейшее восхождение можно было совершить, либо расширив географию инвестиций, либо распределив их по тем секторам экономики, которые не так тесно связаны с рискованными вложениями центрального правительства (ростовщичество, региональная или даже международная торговля). Добившиеся наибольшего успеха занимали такое место, что могли пренебречь требованиями центрального правительства. Еще больше было тех, кто готовился занять такое же, как они, положение.
Региональное влияние, которое играло свою роль в общем стремлении к определенной автономии провинций, также убеждало в том, что опыт европейских провинций империи весьма отличается от опыта Анатолии и тем более арабских владений. На самом деле опыт каждой провинции был во многом уникальным. В силу своего географического положения балканские территории империи всегда были самыми уязвимыми от вторжения западных держав, а к исходу XVIII столетия османское государство уже не могло надеяться на лояльность значительной части христианского населения своих балканских провинций. Войны, от которых на протяжении многих лет содрогался этот регион, заставили многих искать прибежище во владениях Габсбургов, но даже оставшиеся на месте вполне могли поддаться соблазнительным призывам, раздававшимся с другой стороны границы. Но не только христиане угрожали стабильности балканских территорий: представители местных мусульманских династий, причем как на Балканах, так и в Анатолии, были столь же честолюбивы и восприимчивы к уговорам, исходившим из-за рубежа. Мало чем отличалось и положение в восточной Малой Азии, где преданные центральной власти чиновники все еще оказывали серьезное влияние на значительное шиитское население османских провинций, граничивших с Ираном.