— А улицу Яши Свердлова надо переименовать в магистраль Ивана Сабило, — хмыкнул Миша.

— И не мечтайте, — сказал я. — Белорусские письменники будут против. Они считают, что Иван Сабило провинился перед ними — пишет на русском языке. А как он пишет и о чём, не имеет значения. Равно как не имеет значения и то, что он переводил на русский многих белорусских поэтов и прозаиков. В том числе книгу лирики «Я жить хотел» Валерия Морякова, расстрелянного в 37-м, когда ему было всего 28 лет. И не только перевёл, но и смог издать её в Петербурге.

— Интересно, что все названия в Минске и вся реклама на белорусском и русском языках, пока что никакой латиницы, — отметила Ольга. — Сколько едем — никакой.

— Само собой, — кивнул я. — А впрочем, если всё же возникнет Союзное государство, тогда и я буду реабилитирован.

Показал гостям стадион «Динамо», ГУМ, где работает моя младшая сестра Валентина и где в её трудовую книжку более тридцати лет назад внесли единственную запись о приёме на работу. Показал Государственный художественный музей, здание Дворца пионеров, куда меня в детстве приняли заниматься хореографией, театр имени Янки Купалы, Дом офицеров, куда я ходил плавать в бассейн, цирк, оперный театр… Боже, всё моё и всё родное.

Я разволновался. Нахлынули воспоминания, картинки детства и юности, лица родных. Я не молчал, продолжал рассказывать, но чувствовал, что в таком состоянии говоришь одно, а думаешь совсем другое. Будто включился речевой автомат и самопроизвольно выдаёт информацию о каком-то человеке или памятнике, тогда как ты сам находишься в других местах, с другими людьми.

Да, можно поведать историю того или иного дома, улицы, города и даже страны. Но невозможно рассказать, чем ты жил, что чувствовал и как, врастая в страну, сам вырастал и шёл туда, куда тебе предписывали твои способности и твоя судьба.

Мы долго колесили по Минску. Накрапывал мелкий дождик, торопились прохожие под зонтиками, в куртках и дождевиках. Мы почти не видели их лиц, но я знал, что все они моя родня, потому что — минчане.

Я рассказывал:

— Вот памятник Якубу Коласу и его героям. Вот улица, где жила моя первая девушка — Таня Цимерова. Там — Ботанический сад, где мы с нею целовались… потом я дарил ей свои книги. Её дочка вышла замуж за иностранца и уехала на Кубу, а вскоре перебралась в Америку. Однажды я позвонил Тане, но женский голос ответил, что Таня с мужем переехали на постоянное жительство в Штаты, к дочери. А книги, которые я ей дарил, оставила, так что я могу их забрать.

Миша решил показать дом, где якобы живет мама Президента Беларуси. И повёз нас по проспекту Победителей, который ещё совсем недавно назывался проспектом Машерова. Я спросил, что Миша думает по поводу гибели Петра Мироновича: несчастный случай или заранее спланированное убийство? Он сказал — случай. У него был старик-водитель, к тому же не совсем здоровый, — ни реакции уже, ни интуиции. И сам Машеров любил езду «с ветерком». И ГАИшное сопровождение оторвалось настолько, что между ним и Машеровым смог вклиниться грузовик. В общем, куча обстоятельств, а в результате — смерть.

— Хороший был мужик, — сказал Миша. — Его у нас уважали.

— Его и в России уважали, — сказал я. — Хотя бы за то, что он, единственный из высшей партийной власти страны, звание Героя Советского Союза получил не в мирное время, как Брежнев, Хрущёв и прочие, а во время войны. Когда командовал партизанской бригадой.

— Он был военным? — спросила Ольга.

— Нет, учителем. Окончил Витебский педагогический институт.

— Па, напиши книгу об учителях-воинах, — сказала Ольга. — У тебя есть книга о воинах-детях, а ещё надо про воинов-учителей.

— Хорошая мысль, — сказал я. — Про поляка Януша Корчака, хотя тот и не участвовал в реальных сражениях. Про Машерова, про Василя Быкова, который тоже был учителем и воевал. А сколько еще можно отыскать учителей! Вот и возьмись, дочка, за это дело.

— Надо подумать, — сказала она. И обратилась к мужу: — Напишем?

— Да, завтра же.

— А про воинов-бухгалтеров вы не хотите написать? — спросила Галина. — Мой отец был бухгалтером, пропал без вести под Ленинградом. Я тоже благодаря перестройке из инженера-технолога по производству твёрдого ракетного топлива превратилась в бухгалтера…

— И это мысль, — кивнул я. — Пиши, мы поможем.

— Нет, вы пишите, а я буду редактором.

В разговорах Миша забыл о том, что собирался нам показать, к тому же все мы скоро поняли, что он слегка заблудился, и мне пришлось помогать ему в поисках необходимой нам дороги.

И вот, наконец, въезжаем на мой «Железный остров». Преодолеваем железнодорожный переезд с путями, сто метров по переулку — и мы у дома, в котором наша семья живет с военных лет. Миша загоняет машину во двор. Поднимаемся на крыльцо, и я уже обнимаю Валечку, по-прежнему красивую и стройную, несмотря на её полсотни лет, и маму — беленькую, худенькую, в светлом легком платье и розовом переднике.