То, что представляется мне свободным в сознании произвола и что для естественнонаучной психологии есть не более чем субъективное отражение причинных процессов, есть среда экзистенциальной свободы. В то время как произвол, даже при мотивировке и определенности цели, является еще случайным в конечности своего смысла, человек, экзистируя, знает себя свободным как себя самого. Подлинная свобода не произвольна, но есть как необходимость, укорененная в бесконечности основания самобытия. В этом самобытии экзистенция своей свободой привязывает себя к основанию, из которого она пришла к себе, и которое она затем положила как собственное существование в последовании своего избрания.

Сравнительно с изолированностью внешне соприкасающихся, но внутренне не имеющих ничего общего вещей, взаимное понимание сознания с другим сознанием есть выражение еще неподлинной коммуникации, как направленности обоих сознаний на допускающую идентичное понимание вещь.
– В этой коммуникации каждое сознание может быть замещено другим. Граница достигнута там, где эта замещаемость становится в принципе невозможной, потому что одна самость в своем подлинном бытии вступает в отношение (Bezug) с другой. Тем самым открывается возможность экзистенциальной коммуникации как всякий раз уникальной, в этом качестве недоступной пониманию (unverstehbare) и для третьих лиц непосредственной коммуникации индивидов. Она возникает из свободы, которая приходит к самой себе только, как экзистенция с другой экзистенцией.

Сравнительно со всеобщим в правильном и повторяющемся, индивидуальное, как особенное и единичное, есть в объективном отношении бесконечное многообразие; индивидуум в своей неисчерпаемости становится границей объективно проницаемого. Но на этой границе становится возможной экзистенция, как бытие, которое никогда не есть частный случай всеобщего, и однако есть всецело оно само, делается как бы вечно всеобщим, в котором только и может обрести основу и существо ознанное всеобщее (gewusstes Allgemeines). Уникальность становится историчной субстанцией, которую экзистенция свободно заимствует в коммуникации от близкой себе экзистенции. Лишь в этой верно удерживаемой историчности есть достоверность непрерывности и необратимости. Она есть глубокое удовлетворение экзистенции от ее погружения в конкретно действительное, выраженное в историчном сознании..

Свобода, коммуникация, историчное сознание, - это только разделенные в говорящем мышлении моменты целого, которое всякий

раз есть лишь как само я, которое не есть самость, но безусловно есть я сам. Историчное сознание есть как бы взгляд возможности, свобода - исполнитель из истока, коммуникация - борьба за самобытие между свободными исторично сознательными экзистенциями. I

На другом пути просветление экзистенции ищет у границ сознательного существования безусловности экзистенции. В существовании безусловное, как объективно мыслимое, не встречается. В имманентности сознания оно абсолютно непостижимо, оно остается границей, к которой следует привести.

Я, как существование, никогда не могу выйти из бытия-в-ситуациях; самая деятельность, через которую я изменяю и стараюсь создавать ситуации, встречается мне в своих последствиях как обусловленная также и мною ситуация, которая отныне дана. Ситуация становится пограничной ситуацией, если она пробуждает субъект к экзистенции через радикальное потрясение его существования. Подобные ситуации мы не можем обозревать в их целом; мы ничего более не видим позади них; мы можем лишь просветлять их.

Деятельность в ситуации направлена к целям. Деятельность становится безусловной, как не поддающаяся удовлетворительному пониманию через свою цель в мире, и однако в самодостоверности подлинная, ибо навеки истинная деятельность.

Наконец, на границе сознания и экзистенции из установки сугубой настроенности делается прыжок к абсолютному сознанию. Как такое сознание, безусловность есть достоверность сознания бытия. Как и деятельность из безусловного, оно лишено обоснований и, скорее, само есть основание и исток всякой подлинной достоверности. Это моя вера, как изначальная исполненность, а вслед за тем как риск (Wagen); это единая любовь, как обосновывающая собою мое бытие, утратить которую я могу только вместе с самим бытием; это совесть, как решение о навсегда правом во мне.

Поскольку экзистенция есть лишь в мире, который повсюду встречается ей лишь в расколе бытия субъектом и бытия объектом, она вступает в субъективность и объективность, чтобы через движение напряжения и воссоединения (Einswerden) той и другой вновь прийти к себе. Просветляющее экзистенцию мышление представляет себе способ этого движения, чтобы уловить экзистенциальную значимость всякой действительности в субъективности и объективности.

– То, что в минуту экзистенциальной действительности означает сегодня и от века самоприсущие (Selbstgegenwart) трансценденции, - это вспоминают и делают возможным в философствовании как метафизике. Это вспоминают, только в мысли, ибо мысль как таковая имеет источник и удостоверение не в каком-нибудь рассудке, но единственно лишь в экзистенции. Это делают возможным, поскольку мысль очищает, рассеивает иллюзии и подмены, и поскольку она антиципируя испытывает то, что может однажды вступить как действительность в экзистенцию. Метафизическая мысль не познает бытия трансценденции, но, несомая возможной экзистенцией и руководясь философским просветлением экзистенции, она идет тремя путями: она создает себе пространство в логическом трансцендировании с помощью чистых категорий, - она наполняет это пространство в движении экзистенциального отношения к трансценденции, - она удостоверяет для себя язык одновременно предстоящей (gegenwartige) и исчезающей предметности.