Так обстоит дело в беззаботном существовании, в котором я пребываю без явного сознания. Но если я спрашиваю, что я такое, если я прямо и непосредственно думаю о себе, то мое сознание телесного я (K"orperichbewusstsein) становится предметом моей заботы. Я знаю себя как специфическое существование, по особенной форме моего тела, его величине, силе и способу двигаться, и знаю себя колеблющимся во всех тех изменениях, которые испытывает мое тело вследствие ситуаций, болезни, пола, возраста. Если я вижу таким образом свою телесность, то я, хотя и кажусь сам себе исчезающим, пока и поскольку ее вижу, и все же я - одно с нею. Но это бытие-одним не есть тождественность (Aber dieses Einssein ist nicht Identischsein). Я не есмь мое тело.

Если бы я был моим телесным я, то было бы странно, что, несмотря на то, ни одна часть тела не принадлежит существенным образом к моему «я». Я могу потерять части тела, отдельные органы, даже части своего мозга; я останусь «я». Правда, это может изменить мою ситуацию; и все же, будучи поставлен телесными недостатками в другие условия жизни, я в существенном останусь тем же. Только если вследствие разрушения плоти прекратится мое сознание или изменения тела так нарушат это сознание, что я утрачу ориентировку и память, станет невозможной коммуникация, меня наполнят обманы чувств и иллюзии, - меня самого более не будет. Но это уже-не-бытие я есмь тогда не для себя самого, а для наблюдателя. Я сам, поскольку я существую, сколько бы я ни был привязан к своей плоти, в то же время и противостою ей; еще в самом водовороте разрушения личности, еще в безумии я еще есмь как возможная точечность оставшегося тождественным со мною Я. Я постигаю плоть как принадлежащую ко мне, потому что пронизанную моей сущностью, и я противопоставляю себя ей как бремени и фактору помехи как угнетающей мою сущность. Ни в том, ни в другом случае я не понимаю ее как «меня» самого в подлинном смысле слова. Она уничтожит меня как существование во времени, так же точно, как она носила меня в этом времени.

Мое тело непрерывно обновляет свое вещество. Его материя меняется, но я остаюсь тем же самым. Как тело я есмь жизнь, которая как форма и функция есть непрерывность этой постоянно меняющейся плоти (Leben, das als Gestalt und Funktion die Kontinuit"at dieses sich stets wandelnden Leibes ist). Я хочу своей жизни и без нее не существую. Я присущ в ее витальных функциях, но я не есмь как эти функции. Будь я только жизнью, я был бы только природным процессом. Если я пробую захотеть быть всецело лишь жизнью, то я как человек опытом узнаю, что я не могу стать животным. Животное, несокрушимое существование, лишенное раздвоения в своей сущности, а потому лишенное возможности, есть то, что оно есть. Человек может быть лишь собой (selbst sein) или вынужден огрубеть, отказавшись от своего самобытия в сугубой жизни; ибо в этой жизни оставляет возможность даже тот, кто помышляет эту возможность разрушить. Простая жизнь неосуществима (Blosses Leben ist unvollziehbar). Для человека жизнь соединяется с условиями, происходящими не только из жизни, но и из него самого, с решениями, которые он принимает во внутренней деятельности, а затем исполняет, действуя во внешней действительности. Это раздвоение витальности его самобытия вследствие того, что он подчиняет его условиям, так же необходимо для него, как и его единство с нею; ибо оно означает, что ему знакомо коренное устройство его временного самосознания: то, что оно должно выносить свое плотское существование как плотское и господствовать над ним (die Grundverfassung seines zeitlichen Selbstbewusstseins kennt: sein leibliches Dasein als leibliches ertragen und beherrschen zu m"ussen). Единство же означает, что он подлинно живет, если его витальность становится наполнением его самобытия. Тогда он любит и свое плотское существование, как самого себя, как бы часто ни приходилось ему смотреть на него как на сомнительное и обращаться с ним как с неким иным16.

Но в том, как я обращаюсь со своим телом, даю ему меру, а при известных условиях и свою свободу,- я более решительно сознаю себя, чем в телесности как таковой. Она - в моих руках. Я могу убить себя и тем доказать себе, что я не признаю свою телесность за себя самого. Я убиваю ее, и она может лишь пассивно умереть. Но я способен спросить, совершенно ли уничтожаюсь вследствие этого я сам (ob ich selbst dadurch schlechthin nichts werde).

б) Я могу подразумевать себя как то, чем я считаюсь во взаимосвязи социальной жизни. Моя функция в профессиональном мире, мои права и обязанности навязываются мне как мое бытие. Мое влияние на других создает некий образ моей сущности. Этот образ, отражаясь на меня самого, неприметно выдвигается для меня вперед и встает передо мною самим: я полагаю, что я - то, чем являюсь я для других. Так же как каждый есть только, если он есть тело, так он есть также, только если он есть в обществе, и это так даже там, где он, находясь вне общества, противостоит ему. Наше социальное Я властвует над нами настолько, что кажется, будто бы человек изменяет свою сущность с каждым изменением своего социального положения и тех людей, с которыми он общается. В первобытных обществах люди могут совершенно потерять сознание бытия, если их неожиданно вырвать из привычного окружения. Они уже не могут больше быть самим собой, потому что их одним ударом лишили того, в качестве чего они были собой.

Но как социальное Я я не есмь я сам. Если меня вырвать из моего мира, то я не непременно исчезаю в ничто, - я еще могу в катастрофе пробудиться к себе самому, пусть даже это будет только пробуждение к еще неопределенной, лишь возможной самости.

Что и в каком объеме я есмь как социальное Я, - это отпечатлевается на мне в неотменимом сцеплении моей жизни с обществом. В этом состоянии я есмь эта историчная особенность, некое существование моего мира, и я есмь то, чем считает меня каждый в этой взаимосвязи. В рационализированном обществе уничтожается все более и более даже субстанциальность этого особенного, пока в предельном случае сознание содержания моего определенного существования не угаснет вместе с верой в историчный смысл целого в этом государстве. Не остается ничего, кроме общественного существования, и я есмь в нем постольку, поскольку имею в нем права и обязанности. В принципе каждый, как и всякий другой, есть только экземпляр общего, обязанный одинаковым образом участвовать в общественных возможностях, снабжении, труде и наслаждении. Как это социальное Я я становлюсь «мы все».

Поэтому, даже если мое социальное Я и навязывается мне, внутренне я все-таки могу защищаться от него. Хотя я неумолимо прикован к своему социальному существованию и получаю в нем свое самосознание в зеркале свое деятельности, я все же еще могу противопоставить ему себя как себя самого. Несмотря на социальные прибыли и убытки, во всех переменах я могу остаться самим собой. Я уже не совпадаю со своим социальным Я, хотя во всякую минуту я в то же время есмь в нем. Теперь я в своем социальном бытии могу иметь сознание как бы той роли, которую я избираю или выдерживаю. Я и моя роль для меня отныне не одно и то же. Правда, я знаю себя как подлинно сущего, только если я с безусловной энергией избираю свою роль, деятельно вмешиваюсь в существование. Но мое социальное Я, которым я не перестаю быть, так же как не перестаю и существовать как тело, само становится для меня предметом, из которого в то же время я удерживаю себя самого. Я - не результат социологических констелляций, ибо, даже если во всем, что во мне объективно вступает в явление, я определен своим социологическим существованием, я остаюсь возможностью себя самого из своего собственного истока. Я хочу избрать свою роль не только затем, чтобы существовать материально, но и затем, чтобы стать самим собою; я знаю себя только в этой роли, и все же я не тождествен с нею.

Если в этом истончении социального Я, принимающего вид «мы все», которое неодолимо стремится навязать себя мне через посредство всеобщности, самобытие решительно противится и претендует на приоритетное значение, то его безусловность противостоит здесь всем условностям бытия как «мы все». Правда, я живу в рядом-бытии и событии со всеми (Neben- und Miteinander mit allen), имею свои функции во взаимном служении (gegenseitige Dienstbarkeit), но мне знакомы отдельные люди, с которыми я связан не только в подобного рода отношениях, но безусловно. Этих людей, с которыми я как я сам состою в коммуникации, я не могу поставить в один и тот же мир с другими, соотносительно с ними -безразличными мне людьми. Я не могу допустить отчуждения моего самобытия с ними в бытие со всеми, и с ними я, в возможности, пребываю вне этих всех.

в) В обществе я обладаю авторитетом, смотря по тому, чего я достигаю (was ich leiste). Это достижение есть для меня еще одно зеркало того, что я есмь. То, что совершилось благодаря мне, что я могу рассматривать как успех и как творение, или что предстоит моему взгляду как неуспех и то, что не удалось мне, во всем этом я в своеобразном смысле становлюсь предметным для самого себя. В Я достижений (Leistungsich) сознание Я может совпадать с сознанием достигнутого.

И все-таки я не есмь то, чего я добиваюсь. Я могу оказаться даже в противоречии с этим последним. Поскольку мы становимся зависимыми от вещей, которые мы прежде создали, мы противопоставляем себя им. Мы существуем в них, но мы не тождественны с собою, как просто достигающими результата. Если другие начинают воспроизводить и повторять то, что было создано нами, человек может бороться против своей собственной самости, какой она вошла в его произведение. Я превращаю свое однажды бывшее достижение в нечто, отделившееся от меня. Я не могу ни остановиться на нем, как на чем-то таком, чем я еще способен был бы быть, но не могу и сказать: я - это то, чего я сейчас достигаю. Ибо и теперь, и всегда то, что я есмь, и то, что я хочу создать, существуют в единстве, однако не тождественны. Я могу достичь также того, в чем я не есмь. Тем, чего я достигаю, я ни в коем случае не исчерпываюсь. Я сам избегаю отождествления со своими произведениями - относительно признавая их как свои и в верности себе самому сохраняя их как собственные, - тем более что они, кажется, крадут меня у меня же самого, и что я чувствую будущее и возможность и в настоящем намереваюсь совершить нечто, в чем могу сделаться достоверным себе самому.