Только из этой возможности преодоления возникает исполнение неотменимой, в противном случае, относительности теоретического знания и практического действия.

Теоретически знать всеобщее, окидывать взглядом картины мира, рассматривать формы существования, и более и более распространять все это под руководством идей, - доставляет человеку, правда, своеобразное и глубокое удовлетворение; но из неудовлетворенности у меня растет сознание, что весь этот мир, несмотря на свою всеобщность и значимость, есть не все бытие. Я стою в нем не как воля к знанию всего особенного со своим собратом по исследованию, как если бы его, по его функции, можно было заменить на другого, - но как изначальная воля к знанию с другом, направленная на само бытие. Меня захватывает общность в вопрошании и ответе и то, что косвенно сообщается в объективно значимом, помимо него самого.

Если в практической жизни я нахожу данными задачи как объективные задачи, принимаюсь решать их и спрашиваю о смысле, то сквозь всякий доступный постижению в мире смысл пробивается неудовлетворенность. Даже если сознательный приступ находит себе пищу в идее целого, в котором я на своем месте исполняю свое дело, сознание возможной экзистенции все-таки не достигает покоя. Мысль об исполнении в некотором целом становится лишь относительной мыслью, как соблазн к сокрытию всегда разбивающих любую целостность пограничных ситуаций. Даже если идея целого и бывает каждый раз шагом из раздробления в абсолютную случайность, но все же целое никогда не становится вполне обозримым, но в конце концов вновь оказывается предоставлено случайности мирового существования. Место в пределах целого, которое может придать индивиду значение, как части тела этого бытия, всегда бывает сомнительно. Но у меня как индивида остается то, что никогда нельзя отнести к какому-либо целому: в выборе задач и в усилиях по достижению цели проявляется в то же время другой исток, если я не закрываю глаз перед уничтожающей мыслью о возможной бессмысленности моего действия. В то время как я предаю свою эмпирическую индивидуальность этой конечной задаче, я как возможная экзистенция есть нечто большее, чем эмпирическая индивидуальность, и большее, чем объективная безличная дельность, развивающая успехи в политической, научной, хозяйственной жизни. Экзистенция, несмотря на то, что ее сущность находит осуществление единственно лишь через это участие в мировом существовании историчного процесса, борется с темной основой ее, объемлющего ее, мира, в котором она находит себя и против которого она, потерпев крах в мире, желает утвердиться в вечности подлинного бытия.

Только из неудовлетворенности возможной экзистенции, - как теоретической, чистым знанием и рассмотрением всех вещей в мире, так и практической, одним лишь исполнением задачи в некотором идеальном целом, - эту неудовлетворенность можно также высказать и понять. Она никогда не бывает мотивирована всеобщезначимыми соображениями, - последние скорее имеют тенденцию склонять к удовлетворенности и покою в тотальности проникнутого идеей и тем самым ставшего духом мирового существования. Неудовлетворенность возможного самобытия разбила мировое существование и вновь отбросила индивида к себе самому в исток, из которого он может избрать свой мир и в качестве экзистенции стать действительным вместе с иным.

– Если я хочу прояснить свою неудовлетворенность и при этом не просто отделить себя, но положительно мыслить то, о чем здесь идет речь, то я прихожу к просветлению экзистенции.

Если экзистенция есть действительно осуществленный прорыв мирового существования, то просветление экзистенции есть мыслящее удостоверение этого прорыва. Прорыв совершается из возможной экзистенции в сторону ее осуществления, хотя и не может покинуть границу возможности. Эта действительность в самом действии, хотя она не поддается объективному доказательству, есть для экзистенции ее подлинная действительность. Философское просветление будет искать всякой мысли, которая бы с какой-нибудь стороны улавливала этот прорыв существования:

а) Прорыв совершается на границах мирового существования. Мысль подводит к подобным границам, приводит в актуальное сознание опыт границы и последующий из этого опыта призыв. Из ситуаций в мире мысль ведет в «пограничные ситуации», из эмпирического сознания - в «абсолютное сознание», из обусловленных целями действий - в «безусловные действия».

б) Поскольку, однако, прорыв на границе все же не выводит из мира, но осуществляется в мире, философская мысль прослеживает явление экзистенции в мире, в «историчном сознании» и в «напряжении между субъективностью и объективностью» ее существования.

в) Прорыв совершается из некоторого истока. В мире происходят только события; но в прорыве нечто решается мною самим. Экзистенция уверена, что для нее ничто подлинно сущее как явление во временном существовании не может остаться нерешенным; ибо или я предоставляю ходу вещей решать обо мне, и тогда исчезаю как я сам, потому что вовсе ничего уже, собственно, не решается, все только происходит; или же я избираю бытие из самосущего истока с сознанием: это должно быть решено. Мысль, обращенная на исток, старается просветлить «свободу».

г) Но то, что должно быть решено, пусть и не может быть обосновано никаким знанием мира, следует избрать в присущей ему среде. Просветление экзистенции проницает мировое существование: не так, что теперь мы знаем действительно важное, но так, что нам дают почувствовать возможности, посредством которых мы можем овладеть истиной, действительной лишь благодаря тому, что я становлюсь ею. В фундаментальных для всякого просветления экзистенции мыслях пытаются уловить, что такое «я сам» и самобытие как сущие лишь в «коммуникации».

Самоотделение возможной экзистенции от того, что есть только мировое существование, ее неудовлетворенность миром как таковым, сознание прорыва к ее действительности в принятии решения, - все это, однако, приводит в сознание только границу знания, но поначалу оставляет мышление перед некоторым пространством, в котором ему ничего не видно. Мыслительные средства для просветления экзистенции должны иметь своеобразный характер, если экзистенция не есть ни объект в мире, ни обладающий значимостью идеальный предмет.