Из доступных нам турецких источников вышеозначенный договор встречается еще в одном кратком биографическом реестре Крымских ханов, переведенном на французский язык г. Казимирским сообща с г. Жобером под заглавием «Precis de l'histoire des khans dela Crimee etc.» [815] . Рукописный экземпляр этого очерка, без заглавия и без даты, имеется в библиотеке Учеб. Отд. МИД. под № 368 и представляет тонкую тетрадку в 17 листов in-4, исписанную почерком настаълигк по 21 строке на странице. Очерк этот вовсе не есть извлечение из «Семи планет» Мухаммед-Ризы, как то думает г. Жобер [816] , а нехитрая компиляция какого-то позднейшего автора, ибо он заканчивается заметкой о Шагин-Герае, что «он, ставши ханом в 1161—1777 году, по прошествии семи лет сказал: "я отрешаюсь добровольно" — и отправился в Таманскую сторону» [817] . Но в этой турецкой брошюрке текст означенного договора имеет не ту редакцию, в какой он является у европейских писателей: он состоит всего из четырех пунктов, из коих три первые скорее напоминают своим составом условия, приводимые Мухаммед-Гераем, нежели Пейсонелем, а четвертый имеет совершенно особую форму; пункты эти следующие.

1) Никто из нас не должен творить убийства, если бы даже, в противность закону, и выступил один против другого.

2) Оказывая во всех делах друг другу помощь, мы будем мстить врагам нашим.

3) Имеющие быть после тебя (т.е. Менглы-Герая) ханы будут присягать мне и тем, кто будет после меня; отрешение и назначение (ханов) пусть принадлежит падишаху османскому.

4) Назначение кадиев для народа, находящегося в Кафе, Манкупе и в их окрестностях, ровно как и взимание десятины тоже принадлежит османцам: Крымские же ханы не должны в это вмешиваться; падишах же османский не касается права хана чеканить свою монету [818] .

Такое разногласие источников относительно состава и формы договора между султаном Мухаммедом II и ханом Менглы-Гераем еще более утверждает в нас убеждение, что предание об этом договоре принадлежит к области вымыслов, место и время происхождения которых обыкновенно трудно бывает выследить и указать с точностью. Простая инструкция, которая, вернее, была дана султаном Мухаммедом II Менглы-Гераю, как его подручному, и постоянно повторялась в стереотипной форме впоследствии всякий раз при назначении и отправлении в Крым каждого нового хана, превращена, должно быть, национальной гордостью потомков Менглы-Герая, в какой-то небывалый договор, имеющий вид международного трактата. Но добросовестные бытописатели даже татарского происхождения, как Мухаммед-Герай, и те, мы видели, принуждены сознаться в несуществовании подобного договора, хотя это сознание облекается у них в такую несколько деликатную форму — что, мол, этот договор со временем пришел в забвение у народа, хотя и известен самим падишахам.

Но в том-то и дело, что договор этот, кажется, не был известен и падишахам, или он также постепенно забыт и ими. Первый пункт договора скорее похож на любезное увещание или совет одного государя другому, находящемуся с ним в дружественных отношениях: в нем не содержится никакого категорически выраженного обязательства со стороны хана к султану [819] . Что же касается до порядка поминания имен султана и хана на хутбе, то вышеприведенному условию противоречит сообщаемый крымскими историками факт, что первенство имена султана на хутбе добровольно установлено только Ислам-Гераем II (1584—1588) вследствие его раболепства и легкомысленной трусости. Затем в некоторых дошедших до нас султанских бератах (грамотах), которыми вновь санкционировалось назначение в ханы или только подтверждалось признание известного лица в его ханском достоинстве новым турецким султаном, не встречается ни одной ссылки на какой-либо прежний договор или какой-нибудь иной акт официального значения, как на основание прав султана в деле назначения или отрешения Крымских ханов: такими основаниями выставляются или личное расположение и доверие султана к верности и преданности хана интересам Высокой Порты или же благоволение и признательность первого за доказанную ревность и услуги последнего, как это, например, видим в берате на имя хана Джаныбек-Герая II, данном в конце рамазана 1037 года = в мае 1628 г. [820] , или в султанском приказе крымским вельможам, изданном по случаю утверждения того же Джаныбек-Герая в ханском достоинстве [821] , и в другом подобном же высочайшем повелении [822] .

Довольно убедительным доказательством несуществования этого договора могут служить еще неоднократные противные духу и смыслу статей договора поступки турецких султанов относительно Крымских ханов, до предания смерти одного из них, именно Инайет-Герая I, казненного по повелению султана Мюрада IV [823] , включительно, никогда однако же не опротестованные никем, даже историками, которым тут представлялся самый удобный случай напомнить об акте государственной важности, если бы таковой существовал когда-нибудь в действительности.

Немаловажным аргументом против существования какого-либо договорного акта между турецким султаном и Крымским ханом, по нашему мнению, является также умолчание об этом акте в сочинениях османских писателей, специально трактовавших о взаимных отношениях между обоими властителями. Особенного внимания заслуживают два таких сочинения.

Одно из них неизвестного автора, по всем признакам — какого-нибудь визиря, представленное в 1050 = 1640 году султану Ибрагиму I (1640— 1648) [824] . В статье десятой этого сочинения между прочим речь идет и о татар-ханах, т.е. о ханах Крымских. Автор начинает издалека: говорит о происхождении татар, о Тимуре, которого он как будто бы считает ближайшим предком Крымских ханов; потом делает характеристику самых ханов и в заключение дает султану наставление о том, как ему следует держать себя с татарскими ханами и царевичами на аудиенциях. Вот что говорится в этой статье. «Всевышний Господь да сохранит благородную особу всещедрого и благополучного моего падишаха от заблуждений и да соделает его твердым на султанском троне! Державный государь мой! Тот, кого именуют Тимуром, татарин. За пределами Персии есть татарское племя, называемое узбеками, из них-то и происходит тот злосчастный хромец, которого зовут Тимуром. Он из потомков Чингиз-хана. Татарские ханы, которые ныне принадлежат к слугам моего государя, тоже из потомков Чингиз-хана. Есть царство, которое зовется Хатай и Хутан. Если теперь бы понадобилось отсюда поехать туда, то только через два года доедешь. Тимур был гяурский падишах [825] . Одолев падишахов исламских, он отнял у них (их владения). Впоследствии дети его стали мусульманами. Эти ханы [826] из того рода. А в татарском народе правды нет; значит, это не такой народ, чтобы из него много вышло доброго. Когда хан умирает, и его место остается вакантным, то ханычи отправляются к вашему Счастливому Порогу, и кто из них первый на благословенном байраме бьет челом перед вашим августейшим стременем, тот и должен быть ханом [827] . Когда понадобится давать открывшуюся вакансию (хана), то извольте говорить так: "Ты воспитан моими щедротами; я тебе даю ханство и посмотрю, каков-то ты. Ты должен душою и телом стараться под моим августейшим покровительством. Я ожидаю услуг от тебя". Затем, повелев надеть ему соболью шубу и подпоясать разукрашенную саблю, пожалуйте ему украшенный (драгоценными каменьями) сюргуч [828] и присовокупите такое предостережение: "Поступай согласно моему удовольствию и берегись моего проклятия [829] . У меня много благосклонности к тебе, так ты будь правдив". — Державный государь мой! Без крайней необходимости не следует сменять их [830] : Пребывалище их есть Крым, пустынная область, соседняя с неверными урусами, московами и ляхами» [831] .

С большими подробностями изображает властительские прерогативы Крымских ханов и их отношения к султанскому правительству Гезар-Фенн, специально занимавшийся архивными исследованиями по части государственного устройства Оттоманской империи и изложивший результаты своих изысканий в своем упомянутом у нас выше [832] сочинении под заглавием, в котором находится следующая статья, посвященная исключительно изложению основных пунктов государственного строя Крымского ханства. «Глава седьмая: изъяснение уставов ханов Крымских, уставов высочайшего похода и уставов правительственных.Крымские ханы, будучи из рода Чингиз-ханова и из царей мусульманских, господ хутбэ и монеты, подчиняются и повинуются династии Османской. Отрешение, назначение и смена их обычно производятся со стороны высочайшего султаната. Но в грамотах и в других случаях, ради почтения и уважения их к своему падишаху, им отдают преимущество пред прочими государями. Все ханычи занимают места выше визирей; а на праздниках они первые подходят к целованию руки. Рассказывают, что когда в Валашском походе Гази-Герай-хан прибыл затем,- чтобы сопутствовать покойному султану Сулейман-хану, то румилийский бейлер-бей со всеми румилийскими беями отправились в тот день приглашать его. Когда он подъехал к августейшей падишаховой палатке, то его ссадил верховный визирь, взяв его под мышки. Рядом с золоченным табуретом его величества падишаха был поставлен еще другой табурет. К нему обратились [833] с такой речью: "Пожалуйте, хан; садитесь, брат". Хан же, соблюдая вежливость, не захотел сесть рядом с султаном, а сел, спустив свой табурет несколько ниже. Потом во время Яныкского похода, когда, пройдя через ляхскую страну, (хан) прибыл к верховному визирю Синан-паше, то верховный визирь со всеми бейлербеями и с бесчисленным войском вышел к нему навстречу, он же, сидя на коне, подал руку, чтобы поздороваться. По приезде он остановился в палатке главнокомандующего, несколько времени сидел с ним вместе и даже кушал поданные яства. Но умные люди заметили, что хан как будто остался недоволен поведением главнокомандующего, а особливо нашли неприличным, что он сам председательствовал, а хана посадил по правую сторону, "потому что, — как говорили, — ведь они уже четыреста лет ханы, господа хутбэ и монеты [834] : ввести (хана) в свою палатку значило унизить (его) до степени бейлер-бея". Да сколько было разных толков! например: "Следовало бы, — говорили, — в своем конаке разбить другие палатки да и задать царские пирушки"; так что одним из признаков такого поведения его присутствие хан счел то, что, не обращая внимания на него, повели речь с румилийским бейлербеем Хасан-пашою. Когда во времена Ибрагим-паши (хан) прибыл в Уйварскую кампанию [835] , то всякий раз как он бывало прибудет в то место, где находился Ибрагим-паша, этот возьмет его под мышки и ссадит с лошади; а когда он отправляется, то опять возьмет под мышки и посадит на лошадь. В нашем же веке эти церемонии отложены в сторону. В 1040—1630 году к адмиралу Хасан-паше в Кылбуруне приехал Джаныбек-Герай-хан. При встрече он так низко поклонился, что уж не поцеловал руки, а дошел до поцелования полы; а когда зашла речь об обращении Ибрагим-паши с Гази-Гераем, то паша сказал: "Этот наш особенный любимец — и до такой степени отстал теперь от почтительности!"» [836]

Гезар-Фенну, проследившему видоизменения отношений султана и турецких сановников к Крымским ханам в отдельных исторических случаях, насколько эти отношения выражались во внешних формальностях официального этикета, был прямой повод коснуться и документальных фактов, служивших основанием к определению этих отношений. Ему это было тем сподручнее, что он мог извлечь эти факты из тех же архивных источников, из которых он берет сведения касательно других статей внутреннего государственного устройства Оттоманской Порты и излагает их довольно подробно, приводя некоторые данные, по-видимому, в их подлинном виде. Но так как он этого не делает, то, значит, политические прерогативы Крымских ханов и фактическое согласование их правительственной деятельности с видами и задачами султанской Порты определялись обстоятельствами времени; общие же основания, на которых покоились эти взаимные отношения ханства и Порты, держались обычно хранившимся с обеих сторон преданием.