– Но учитель…

– Больше ни слова, – бросил мастер, пристально глядя на далекий катер. – Ты был далеко отсюда, но так и не определился со своей судьбой. А я давно говорил тебе, что ожидаю твоего ответа.

– Но мне едва-едва удалось там выжить.

– Ответ! – вдруг резко приказал ему Великий Мастер.

– Я – я не знаю, что ответить.

Великий Мастер отвернулся. Его лицо стало жестким, почти холодным:

– В таком случае, ты должен стремиться. Потом Великий Мастер взглянул вверх.

– Здесь неподалеку моторная лодка, – словно между делом, сообщил он. – Полагаю, что за нами наблюдают. Тебе лучше уезжать.

Сайхун колебался. Из всего, что было ему не по душе, больше всего он ненавидел говорить «прощай». В прошлом различные учителя обманом вынуждали его уходить, когда заканчивался его период обучения у них. Один из мастеров даже благословил Сайхуна, когда тот спал, поскольку юноша обязался уйти, как только услышит благословение на дальнюю дорогу. Сайхун взглянул на Великого Мастера, чувствуя в душе знакомую тоску разлуки.

– Учитель, – с чувством произнес он. – Отправляйтесь вместе со мной. Я буду работать, чтобы помогать вам.

– В первую очередь, ты должен помогать себе, – ответил учитель. – Я не могу покинуть Китай. Эти пять священных гор – мои самые важные внутренние органы. Эти реки – моя кровь, а воздух – мое дыхание. Я не смог бы восстановить себя на чужбине. Что бы ни таила в дальнейшем моя судьба, я должен встретиться с ней на родной земле. У тебя же все иначе: ты обречен на скитания. Я буду ждать тебя здесь, на этом острове. Теперь иди.

– Учитель, – Сайхун опустился на колени. Теперь он видел, что никакие мольбы не помогут.

– Пожалуйста, берегите себя.

На это Великий Мастер ничего не ответил. Он лишь помахал Сайхуну, благословляя его в путь. Еще пару мгновений посмотрев на ученика, Великий Мастер развернулся и зашагал к храму. 

Удаляясь от жилища учителя, Сайхун повсюду видел сотни примет новой цивилизации. Некоторые из них были интересными: новые автомобили, лица, манеры; другие скорее огорчали, как необходимость проходить через таможню. Были и пугающие впечатления, – как тогда, когда Сайхун впервые летел в самолете. Когда он снова летел в Соединенные Штаты, учитель и служки начали казаться ему почти выдуманными персонажами. Никто не имел ни малейшего представления о том, что некий великий мудрец живет на никому не известном острове. Вскоре правительство перестанет даже вспоминать о них, ведь даосы никогда не станут сотрудничать с миром политиков. Потом их начнут избегать и даже считать несуществующими. Даже любопытные никогда не отыщут их. Безусловно, Сайхун никому не собирался указывать дорогу на этот остров; впрочем, и сами даосы не будут стремиться к известности. Безвестность им нравилась. Они не любили современность и заботились лишь о самосовершенствовании, а демонстрация себя могла лишь навредить им, уменьшив шансы на успех в деле духовности.

В Соединенные Штаты Сайхун возвращался с чувством одиночества. Он очутился в мире, где все, что он ценил, считалось незначащим. Может быть, ему нужны какие-нибудь перемены? Как бы хорошо ему ни было жить в Питтсбурге, Сайхун понимал, что здесь он лишен будущего. Что ж, он попробует где-нибудь еще. Он чувствовал, что понемногу стареет; это вызывало у вето в душе необходимость принять какие-нибудь более солидные жизненные решения. Полностью расплатившись с долгами дядюшке Уильяму и тетушке Мейбл, Сайхун почувствовал желание добиться финансовой независимости. Он решил скопить достаточную сумму, чтобы вернуться к ежедневному графику тренировок, а может, даже основать школу. Правда, это потребует многих лет тяжелого труда, когда придется отказывать себе во многом, но он был готов сделать это.

И Сайхун направился в Нью-Йорк, чтобы поработать с братом дядюшки Уильяма. Дядя Ленни оказался лысеющим мужчиной, чья склонность к клетчатым рубашкам и поношенным, невпопад застегнутым вязаным жакетам была настоящим актом самоистязания. Дядя Ленни любил курить большие сигары, кричать во всю мочь, болтать о своих деньгах и о недвижимости. Кожа у него была густо усыпана темными пятнами, да и брился он неаккуратно. Несмотря на все это, дядя Ленин сохранил немало очарования, чтобы содержать весьма привлекательную рыженькую любовницу.

В отличие от питтсбургских родственников, дядя Ленни не испытывал никакой инстинктивной тяги к Сайхуну; он обращался со своим дальним родственником так же, как и с остальными служащими. Это означало, что рабочий день Сайхуна длился десять часов, причем за это время он получал пятнадцать долларов минус налоги, социальное страхование и стол; впрочем, столовался Сайхун на крышке крохотного столика в кладовой, а душем называлось обливание холодной водой из шланга в гараже. За это время Сайхун прочел множество книг (он полюбил книги еще и потому, что они отлично заменяли подушку).

Потом он решил, что первое, чем надлежит заняться, – улучшением своего английского. Чтение для него не было проблемой – это он освоил довольно быстро, – но вот с разговорной речью возникали трудности.

В итоге Сайхун решил каждый вечер ходить в кинотеатр, вознаграждая себя за усилия стаканом холодного молочного коктейля. В некоторых нью-йоркских кинотеатрах за доллар крутили целых шесть фильмов. Сайхун сидел в темном зрительном зале среди давно храпящих пьяниц и обнимающихся парочек, прилежно повторяя экранные диалоги: