— Вообще-то у нас есть бассейн, правда, мы так ни разу и не наполняли его водой…

— Так это в саду! А я-то хочу закрытый, то есть нам придется сделать пристройку к дому.

— Сейчас ведь зима. Разве зимой строят?

— Вот! Я и к этому вопросу тоже подготовилась, все разузнала. Оказывается, и почву под фундамент можно прогревать, и бетонную смесь! Когда есть деньги — можно все!

— Как это — подогревать? Что-то сомневаюсь я насчет этого…

— Поверь мне! Я даже связалась по Интернету с одной строительной фирмой, и мне прислали ответ. Вот, смотри.

И Людмила, блестя счастливыми глазами, достала из кармана сложенную пополам страницу с распечатанным текстом, где черным по белому было написано обо всех прелестях и тонкостях зимней стройки: подогрев бетона, электродный прогрев, бетонирование в термоактивной (греющей) опалубке, метод «термоса» (использование утепленной опалубки с устройством поверх нее защитного слоя, подготовка раствора бетона с использованием морозостойких добавок, прогрев инфракрасными источниками тепла (ТЭНами, керамическими стержневыми излучателями, кварцевыми трубчатыми излучателями) и прочим.

— Что ж, я вижу, ты действительно хорошо подготовилась. Тогда тем более тебе нечего так переживать по поводу этого разговора с Гошей.

Немного успокоившись, Людмила допила чай и решила, что теперь самое время поговорить о моих проблемах.

— Ну, что там с твоей Аннетой?

И тут вдруг я поняла, что не очень-то желаю посвящать ее в свои планы.

— Да ничего особенного. Просто я пыталась выяснить, когда и при каких обстоятельствах они познакомились с Нестором, но так ничего толком и не узнала. Кажется, он был знаком с ее мужем или что-то вроде этого. Когда я начала расспрашивать его, он уже почти спал. А когда Нестор спит — это святое, его нельзя будить.

— Все равно, будь поосторожнее с ней… — как-то отстраненно произнесла, словно не слыша меня и продолжая думать о чем-то своем, Людмила. — Мало ли… Ну, ладно, я пойду. У меня, как ты понимаешь, полно дел. Да, вот о чем я еще хотела тебя спросить. Как ты думаешь, а если мне приехать к нему на работу и там, в спокойной обстановке, в его кабинете, поговорить с ним, как если бы это было… просто деловое предложение с моей стороны? Понимаешь, он же постоянно решает подобные вопросы, а тут я… Не знаю, как тебе сказать… Мне кажется, что дома, за столом, поедая котлеты, он воспримет мою просьбу не всерьез, а как блажь… А если я приду к нему и он увидит меня, такую красивую, нарядную, похудевшую, может, у него и отношение к этой теме окажется иным, нежели дома?

— Да, думаю, ты права.

Вот тут и я, к своему великому стыду, поняла, что мне стала неинтересна Людмила с ее болезненным желанием нравиться всем и вся. Конечно, она имела право поделиться со мной своими планами, но разве мы обе не понимаем, что мы — совершенно чужие друг другу люди и что мои проблемы никак не могут касаться ее, и наоборот. Что мы словно бы из вежливости открыли друг другу свои мысли, чтобы сразу же разбежаться в разные стороны и на какое-то время забыть друг о друге. Мы не были с нею подругами и никогда ими не станем!

Когда Людмила ушла, я поднялась в свою комнату, включила музыку — фортепианный концерт Гайдна в исполнении Евгения Кисина — и снова принялась искать в Интернете крупицы хоть какой-то информации об Аллене Рее. Но вместо этого наткнулась на необычную статью об одном из величайших пианистов Франции, Франсуа Рене Дюшабле, решившем закончить свою карьеру весьма экстравагантным образом: «уничтожением двух роялей и своего концертного костюма — в знак протеста против буржуазной элитарности классической музыки». Оглядываясь на свою жизнь, полную тяжелого физического труда и унижений, я удивилась тому, как резко изменилась она после замужества. Я, оказывается, попала в теплую компанию буржуа — и даже не заметила этого! И кто привил мне эту тягу к элитарному искусству — Аннета? Или же все куда проще и буржуазия здесь ни при чем? Просто я устроена таким образом, что мне, чтобы окончательно очистить душу и стать другой Таей, женщиной высокого полета, исполненной новых чувств и желаний, необходима эта классическая музыка? Почему бы и нет?

Еще один вопрос я задала себе, вслушиваясь в чудесную, светлую и в то же самое время довольно-таки строгую музыку Гайдна: а не стать ли мне самой музыкантом? Пианисткой? Но, представив себе строгий ряд черно-белых клавиш, я отчаянно замотала головой: нет, нет, я не смогу, это просто невозможно! Это не для меня. Я никогда не постигну той тайны разнообразнейших магических звуков, извлекаемых виртуозами-исполнителями из этих совершенно одинаковых клавиш. Мой удел — лишь слушать эту волшебную музыку, сочиненную и исполняемую другими людьми, настоящими музыкантами, композиторами и пианистами.

Мой взгляд все еще продолжал скользить по строчкам статьи о Франсуа Рене: «… Дюшабль, которого французская пресса называет «прославленным Франсуа Рене», заявил, что он сыт по горло классической музыкой. «Я принес большой кусок своей жизни в жертву одному проценту населения… Рояль является символом буржуазии и индустриального общества, которое должно быть разрушено. Рояль, который используется так, как это делает общество, — это самодовольный инструмент, не подпускающий близко тех, кто не разбирается в музыке…»