Шрифт:
Не было отбою и от приемов и встреч с известными литераторами.
Организационными вопросами занималась Токлас, хотя предварительно эти обязанности возлагались на Марвина Росса, приятеля Фея. Марвин согласился вести тур по стране, но полностью все запутал, не отвечал вовремя на запросы колледжей, и Элис пришлось прямо на месте устранять возникшие неувязки.
Наступило время первой лекции. Первого ноября, нарядно одевшись (в понимании Гертруды — шелковое платье вместо обычного, простого покроя костюма, туфли, пусть и без каблуков, но не сандалии!), Гертруда нацепила брошь, упрятала текст лекции об искусстве в новый кожаный портфель, и в сопровождении Элис отправилась пешком в Колони Клаб.Там, под эгидой Музея современного искусства, и состоялось первое выступление новой знаменитости.
По договоренности с организаторами тура за лекцию в колледже Гертруде полагалось 100 долларов, в остальных местах —200. Количество присутствующих ограничивалось 500-ми человек.
Журналист Томас Меттьюс дал подробный отчет об одной из лекций. Под ним могло бы подписаться подавляющее большинство присутствующих (лишь незначительная часть покинула выступление, не дождавшись конца) как на этой лекции, так и на всех последующих.
Первый же взгляд на нее, как только она поднимается на трибуну, вполне вселяет в вашу душу успокоение. <…>
И хотя это ее первый за 31 год визит домой, говор безошибочно американский. <…>. Иностранная речь совсем не повлияла на нее, она говорит абсолютно обычным американским тоном, как какая-нибудь тетушка со Среднего Запада. <…> Она рассказывает о себе, пытаясь объяснить, к чему стремилась все это время. И как так вышло, что пишет таким образом. Поначалу все кажется наполнено здравым смыслом. Она пишет, по ее утверждению, как говорит, и пытается иллюстрировать это чтением соответствующих отрывков из своих книг. Но немедленно, с первого же примера, замечаем разницу. Невыразительность, придающая некоторую дурацкую черту ее писаниям, решительно отсутствует при чтении вслух. Она читает и в самом деле с преувеличенной выразительностью, подчеркивая интонацией курсивы, запятые и тире, которые в тексте сознательно не употребляла. Отрывки, которые она читает, приобретают вдруг удивительно определенный смысл. На нас начинает нисходить прозрение; зная, что акцентировать, где сделать паузу, мы можем докопаться до некоторого смысла Гертруды Стайн. <…> Общее впечатление, вынесенное от встречи: мы имеем дело с фундаментально серьезным — а может, и страдающим манией величия писателем; и в самом деле, неужели все серьезные люди мегаломаны? — который вернулся домой со счастливым сознанием, что он, наконец, одержал победу.
Пара оставалась в Нью-Йорке в течение почти целого месяца, периодически наезжая в штаты Коннектикут, Нью-Джерси, город Филадельфию, уголки Новой Англии. Не обошлось и без некоторых проблем. Например, в Колумбийском университете на одно из выступлений продали около полутора тысяч билетов, что нарушало условия договора на проведение лекций.
Прием следовал за приемом — у владельцев Рэндом Хауса, уВан Вехтена, Артура Харкура, владельца другого издательства и т. п. Объясняя Харкуру ажиотаж, сопровождавший ее поездку, Гертруда высказала здравую мысль: «Необычайный прием, оказываемый мне, проистекает не из книг, которые она [публика] понимает, как, например, Автобиография,а из тех, кои она не понимает».
Особый интерес вызвало у гостей представление Четверо святыхв Чикагской опере. Лететь туда пришлось на самолете, чего Гертруда отчаянно боялась, но Карл Ван Вехтен убедил ее в безопасности перелета — понравилось, да еще как! С тех пор они использовали авиалинии, где только представлялась возможность. Вид земли из окна самолета напомнил ей картины кубистов. А вот опера вдохновила ее меньше: «Это была моя опера, но как далека от меня!». Для них была выделена ложа, устроен прием и обед на двадцать персон. Блюда полностью пришлись по вкусу Элис, выразившей свое удовлетворение словами «совершенная кухня».
В ноябре 1934 года в Чикаго произошла встреча с Торнтоном Уайлдером. Трудно было предположить, что у таких разных литературных фигур возникнет взаимный интерес и симпатия. И дело даже не в возрастной разнице (23 года). Уайлдер уже считался признанным литератором, обладателем престижной Пулитцеровской премии по литературе (1927 год) за роман Мост короля Людовика Святого.Гертруда же только начинала приобретать известность в Америке. Ни он, ни она не были осведомлены о литературных вкусах и делах друг друга, хотя Торнтон читал Автобиографию.Он бывал и в Европе, в Париже и личность Стайн ему была не внове. Однако оба быстро сошлись. Несомненно, Торнтона привлекла тематика лекций Гертруды под общим названием Что такое английская литература— Торнтон сам уже несколько лет занимался лекторской деятельностью, разъезжая по стране и за рубежом.
Президент Чикагского университета Роберт Хатчинс, убедившись в успехе первой лекции Стайн, пригласил ее вторично. Стайн приняла приглашение и в феврале 1935 года вновь прилетела туда, на сей раз на 10 дней. Торнтон устроил новым знакомым теплый прием и представил им свою квартиру. Элис и Торнтон кашеварили на кухне, вместе музицировали (Торнтон, как и Токлас, прекрасно играл на пианино). Гертруда же готовилась к выступлениям. Уайлдер подобрал различную аудиторию для 4-х лекций. Позднее университет напечатал эти лекции под общим название Повествование.
Выступления следовали одно за другим, город сменялся городом, восточное побережье — западным. Свыше трех десятков университетов принимали у себя ставшую знаменитой Гертруду Стайн.
Путешествие по восточному побережью принесло много интересных встреч.
Рождественские праздники гостьи провели в Балтиморе — в самом дорогом для Стайн месте. Там еще проживали родственники отца и матери. Особую привязанность она испытывала к кузену Джулиану и его жене Роуз Эллен. Джулиан следил за финансами сестры и перечислял ей деньги в Париж, а Роуз, знавшая шрифт Брайля, переводила Автобиографиюна язык для слепых. У них в доме, в пригороде Пайксвиль женщины и остановились. То ли болезнь Джулиана тому виной, то ли многочисленные посещения родни, особенно материнской, но гостьи не увиделись с бывшей, преданной подругой Эттой Коун. Сестры Коун, унаследовав изрядное состояние, активно продолжали пополнять свою коллекцию европейской живописи [62] . А именно в тот период Гертруда вынуждена была продавать (в т. ч. и сестрам) прежние приобретения для поддержки финансового равновесия или покупки других картин. Улучшению атмосферы такая ситуация не способствовала — бизнес и дружба редко уживаются, а тут еще и конкуренция.
62
Всю свою коллекцию живописи сестры Коун передали Музею искусств в Балтиморе.
В 1924 году Гертруда предложила Этте купить за 1000 долларов рукопись сборника Три жизни,ссылаясь на возможную сентиментальную привязанность подруги — ведь она же ее печатала! Этта отказалась и частенько пересказывала это предложение, ставя в укор Гертруде попытку продать ей рукопись, ею же напечатанную.
К 1933 году все было кончено. Когда Этта с родственниками оказались на юге Франции, Этта отклонила приглашения свидеться. Причина неизвестна. Небольшой намек можно уловить в ее письме к Гертруде после прочтения Автобиографии(в ней Этта обозначена как ‘дальняя родственница’): «Я была польщена, увидев в Автобиографии,что ты запомнила мое, однажды высказанное замечание о моей способности простить, но не забыть. С тех пор я не изменилась», — ядовито заключила Этта. Что уж там приключилось, остается догадываться.