Между тем в европейских газетах и журналах появилось множество статей и корреспонденции о подготовке к открытию Суэцкого канала. Этот канал протяженностью в 161 километр, соединив Средиземное и Красное моря, сократил почти на месяц — при тогдашней скорости пароходов — путь из Западной Европы в Южную и Юго-Восточную Азию. Сооружение канала продолжалось десять лет и стоило жизни многим тысячам египетских крестьян-феллахов, которых власти принуждали участвовать в этой огромной стройке, но самому Египту принесло не благосостояние, а усиление зависимости от англофранцузского капитала. Как сообщали газеты, строительные работы были завершены в марте 1869 года, а торжественное открытие канала ожидалось в ноябре того же года.

Сообщения о завершении строительства Суэцкого канала не укрылись от внимания Миклухо-Маклая. Морская фауна Красного моря — в частности, губки — оставалась в то время очень слабоизученной, и молодой ученый вознамерился один безотлагательно предпринять «научную экскурсию» на Красное море, чтобы изучить его животный мир до того, как он начнет подвергаться воздействию средиземноморской фауны [175] . Впрочем, не одни лишь губки и другие низшие морские животные влекли Николая на берега Красного моря; другим стимулом к этому путешествию была проснувшаяся в нем страсть к опасным предприятиям. Конечно, это была не та большая экспедиция в незнаемое, которой грезил наш герой, но здесь, в экстремальных условиях, он мог испытать свою выносливость и силу воли, а исследование будет вкладом в науку и, возможно, принесет ему известность в ученом мире.

Миклухо-Маклай собирался выехать из Мессины в Египет уже в феврале 1869 года, но мешало полное отсутствие денег, которые ему, как школьнику, приходилось выпрашивать у матери. Зная отрицательное отношение Екатерины Семеновны к его ученым занятиям, Николай снова попытался заручиться поддержкой старшего брата. «Я опять прошу мать о деньгах, — писал он Сергею в начале января, — не более, чем я уже писал, но только о высылке их сразу к концу января. Я не очень доволен фауной Мессины и хочу для некоторых исследований перебраться к Красному морю. <…> Мне надо около 500 руб. (minimum). Если бы поездка была бы только фантазия туриста, то я бы не заикнулся об деньгах, но я знаю, что я там должен найти объекты, которые очень важны для моих исследований» [176] . Не получив ответа, Николай через три недели снова послал Сергею письмо с просьбой повлиять на мать. «Поездка моя очень важна для моих исследований, — писал он, — и поэтому прошу тебя очень помочь, чем и как можешь, чтобы она состоялась бы» [177] .

Наконец в начале марта Екатерина Семеновна прислала сыну деньги, но не 500, а 300 рублей (тысячу франков). «Конечно, при последней присылке, — сообщил он 6 марта Мещерскому, — не обошлось без негодования на мои занятия, которые стоят деньги, портят глаза и не приносят никому пользы. Но все же спасибо матери, что прислала столько, что можно рискнуть — что я и сделаю» [178] . Поблагодарив Екатерину Семеновну за полученные деньги и предупредив, что их не хватит на задуманную поездку, Николай с достоинством ответил на ее нотации: «Я убежден, что докажу когда-нибудь Вам, что Вы очень ошибаетесь, считая мои работы бесполезными; доказывать словами не буду» [179] .

Простившись с Дорном, Миклухо-Маклай 12 марта 1869 года выехал пароходом из Мессины в египетский порт Александрию.

Прибыв в середине марта в Александрию, Миклухо-Маклай выехал в египетскую столицу, где задержался на несколько дней. Похоже, только в Каире, из разговоров с живущими там европейцами, он полностью осознал, сколь трудным и рискованным будет задуманное им предприятие.

«Я уже около недели или более в Египте, — писал он Сергею из Каира 21 марта. — Завтра еду в Суэц, а оттуда в Джедду (на Аравийском берегу), где останусь недели 2, оттуда отправлюсь в Суакин, что далее будет — не знаю. Путешествие не совсем безопасно. В Джедду (правильнее: Джидду. — Д. Т.)наезжает тьма арабов, отправляясь в Мекку (2 дня от Джедды). В это время они особенно фанатичны и, кроме того, приезжают из таких стран, которые обыкновенно не имеют и не терпят сношений с европейцами.

Другие две мои станции, Суакин и Массауа (на африканском берегу. — Д. Т.)отличаются страшною жарою (Массауа — самый жаркий город вообще) и нездоровым, особенно для новоприезжих, климатом <…> с прибавкой скверных и неверных путей сообщения, с моим незнанием арабского языка <…> все это делает мою экскурсию в высшей степени зависимой от случая (даже не рационального)». Поэтому Николай просил брата деликатно подготовить мать к тому, что с ним всякое может произойти [180] .

По-видимому, Миклухо-Маклай заранее не знал, что неудачно выбрал время для посещения Джидцы: оно пришлось на месяц зу-л-хиджжа по мусульманскому календарю, когда совершается паломничество (большой хадж) и через этот порт в Мекку устремляются сотни тысяч паломников; в 1869 году зу-л-хиджжа пришелся на период с 15 марта по 13 апреля. В надежде обеспечить свою безопасность, наш герой выучил несколько арабских выражений, обрядился в белый арабский плащ с капюшоном, до блеска обрил голову, вымазал лицо коричневой краской, для вида исполнял мусульманские религиозные обряды [181] . Но эта наивная маскировка скорее создавала для него дополнительную угрозу, так как не могла не вызвать подозрительности у мусульман. Как отмечали европейские путешественники, «в Аравии гораздо доброжелательнее принимали тех, кто прямо заявлял о своем христианстве, чем тех, кто выдавал себя за мусульманина, притом неумело» [182] . И действительно, по крайней мере в одном случае — на египетском пароходе, переполненном паломниками, — романтический маскарад едва не стоил Николаю жизни.

«Один из спутников, — сообщает его брат Михаил, вспоминая, очевидно, устный рассказ самого путешественника, — узнав, что брат не мусульманин, стал проповедовать, что его присутствие оскверняет их святое паломничество, что его надо выкинуть вон с парохода; положение становилось критическим. Тогда брат обратился к капитану, который дал ему несколько матросов, которые были мусульманами. Брат, улучив момент, скинул агитатора в трюм и приказал закрыть его. Энергичное действие подействовало на остальных и возбуждение улеглось. Брат спустился к агитатору; оказалось, что он поломал при падении руку. Брат положил ему руку в лубки — и подружился с ним» [183] .