— Нет не в Чике! — еще яростнее прокричал Шварц. — Я оказался в этом безумном мире… Ох, да какое мне дело, поверите ли вы мне или нет? Мой мир в прошлом. Мой мир имел землю и еду, и два миллиарда человек, и это был единственный мир.

Некоторое время Алварден напряженно молчал. Потом он повернулся к Шенту.

— Вы способны его понять?

— Вообразите, — тоном слабого удивления сказал Шент, — что у него был червеобразный аппендикс. В три с половиной дюйма длиной. Ты помнишь, Пола? И зубы мудрости. И волосы на лице.

— Да, да! — также яростно кричал Шварц. — И мне жаль, что у меня не было хвоста, который я смог бы показывать. Я — из прошлого. Я пропутешествовал сквозь время. А теперь оставьте меня в покое! — И внезапно добавил: — Скоро они придут за нами. Это ожидание нас только ослабляет.

Так же внезапно Алварден спросил:

— Вам это известно? Кто вам сказал?

Шварц не ответил.

— Это был секретарь. С носом, как у попугая?

Шварц не мог описать внешность того, с чьим разумом он общался путем прикосновения, но… секретарь? То было лишь мгновение, ощущение прикосновения, впечатление властного ума сильного человека, и он, оказалось, был секретарем.

— Вялкис? — спросил он с любопытством.

— Что? — сказал Алварден, но его прервал Шент:

— Так зовут секретаря.

— О… Что он сказал?

— Он ничего не сказал, — ответил Шварц. — Я знаю, это — смерть для всех нас, и выхода нет.

Алварден понизил голос.

— Он безумец, вы не считаете этого?

— Не знаю… Строение его черепа… Оно было примитивным.

Алварден удивился.

— Вы хотите сказать… О, но это невозможно…

— Я тоже всегда так думал. — Некоторое время голос Шента казался слабым подобием его голоса, как будто присутствие научной проблемы перестроило его разум настолько, что личные дела стали не важны.

— Рассчитано, какая энергия требуется для распределения материи вдоль оси времени, и считалось, что в это должны быть вовлечены величины большие, нежели бесконечность, поэтому на проект всегда смотрели как на невозможный. Но другие говорили о возможности «ошибок времени». И прежде всего потому, что исчезали космические корабли. В прошлом произошел случай с Хором Даналлоу, который вошел однажды в дом, но никогда оттуда не вышел… И потом есть планета, которую можно найти в галактографических книгах прошлого столетия. Три экспедиции посетили ее и дали полное ее описание, а потом ее больше никто не видел. Имеются и некоторые отрасли ядерной химии, отрицающие как будто закон консервации массы-энергии. Атомы с бериумом в мгновенных, но твердых пропорциях, под влиянием излучения гамма-лучей, помещенные в резонирующую систему…

— Отец, — сказала Пола, — хватит. Совершенно бесполезно…

Но Алварден прервал их более решительно.

— Подождите-ка. Дайте подумать. Именно я могу разрешить вопрос. Кто же еще? Позвольте мне задать ему несколько вопросов. Послушайте, Шварц.

Шварц вновь бросил на него взгляд.

— Ваш мир был единственный в Галактике?

Шварц кивнул, потом мрачно сказал:

— Да.

— Но вы только думали так. Я хочу сказать, что вы не совершали космические путешествия, так что не могли проверить свою гипотезу. Могло существовать множество других населенных миров.

— Этого я сказать не могу.

— Да, конечно. Жаль. Как насчет атомной энергии?

— У нас была атомная бомба. Уран… и плутоний… Думаю, что это и сделало радиоактивным теперешний мир. Должно быть, была другая война после того… после моего ухода… Атомная война. — Каким-то образом Шварц вернулся в Чикаго, вернулся в свой старый мир еще до бомб. И ощутил жалость. Не к себе, но к тому прекрасному миру…

Но Алварден что-то бормотал себе под нос. Потом сказал:

— Хорошо. У вас, конечно, был язык?

— На Земле? Множество.

— А как насчет вас?

— Английский… после того, как я стал взрослым.

— Скажите что-нибудь на нем.

Два месяца или даже больше Шварц не говорил по-английски. Но теперь с огромным удовольствием он медленно произнес:

— Я хотел бы вернуться домой и быть с моим народом.

Алварден обратился к Шенту.

— Это тот язык, который он использовал, когда подвергался действиям синапсифера?

— Не могу сказать, — задумчиво произнес Шент. — Странные звуки тогда и странные звуки теперь. Как я могу их сравнить?

— Ладно, неважно… Как звучало слово «мать» на вашем языке, Шварц?

Шварц сказал:

— Мать.

Расспросы продолжались долго, и когда Алварден их закончил, чтобы перевести дух, на его лице царило выражение благоговейного замешательства.

— Шент, — сказал он, — или этот человек гений или я оказался жертвой странного кошмара, который просто невозможно себе вообразить. Он говорит на языке, практически эквивалентном тому, записи на котором были найдены в строках пятидесятитысячелетней давности на Сириусе, Арктуре, Альфа Центавре и двадцати других планетах. Он на нем говорит. Язык этот был открыт лишь при нашем поколении, и, кроме меня, в Галактике наберется не более дюжины человек, способных понимать его.