— Ну разумеется, вы имеете право на жалованье. Из кассы для мелких расходов. Окно тринадцать. Только не ставьте на расписках своего настоящего имени, иначе они потребуют вернуть вашу зарплату назад.

— Что ж, ладно, — согласился я, — если это не столкнет меня с моим начальником.

— О, да ведь над вами нет никакого босса! И не смотрите на меня с таким удивлением. Вы же семейный шпион.

— Благодарю вас за все, — сказал я.

— Ладно, я вас не видел, поэтому забуду, что вы были здесь. Я сразу же направился к тринадцатому окошку. Там висела табличка «Выплаты для мелких расходов». За окошком сидела очень чопорная старая дама, коротко спросившая: Имя?

— Инксвитч, — ответил я.

Она нажала на клавиши компьютера, и на экране высветилась пустота. Она сурово кивнула: должно быть, один из самых почетных служащих фирмы, если он занимает такой доверительный пост.

— Сколько? — спросила она.

Я взял с потолка первую попавшуюся цифру и сказал:

— Десять тысяч долларов.

Она протянула мне платежную ведомость в трех экземплярах, и я, памятуя о только что полученном совете, подписался: Джон Смит. Она забрала расписку, выдвинула ящик стола и отсчитала десять тысяч мелкими купюрами. И все это она делала с дотошной щепетильностью, с чопорно поджатыми губами. Пять тысяч она отдала мне, а остальные положила себе в кошелек.

Я был поражен. Какая потрясающая организация дела! Шпионы у них просто не существовали! И они разработали невероятно простую систему взяток! Надо бы написать об этом Ломбару! Неудивительно, что он так настойчиво изучал культуру Земли! Теперь, уже поторапливаясь, я устремился по коридору к кабинету Гробса. Дверь была приоткрыта, но я из вежливости постучал. Он подошел к двери с сердитым видом и обрушился на меня:

— Вы что, Инксвитч, спятили? Стучать в дверь! Вы меня насмерть перепугали! Я подумал, что это какой-то враг — что-то ищет и не знает где найти!

И только сейчас я заметил на двери табличку: «Благотворительная ассоциация». Гробе засовывал в кобуру автоматический пистолет «беретта М-84», говоря:

— У нас прямо сейчас свидание с Мэдисоном.

— Это вы припасли для Мэдисона? — спросил я и тут же решил проверить, при мне ли мой кольт «кобра», который я теперь всегда носил с собой.

— Нет-нет! В нем нет ни капли агрессивности. Это для здания, где находится журнал «Чушь-дрянь мэгэзин». Оно как раз напротив. Опасное местечко: там кругом шатаются люди, о которых пишут в журнале, и убивают редакторов! Ну, пошли. Там-то мы и встретимся с Мэдисоном!

Он поспешил из конторы на улицу, и я за ним.

Нам пришлось пройти совсем немного. Сорокавосьмиэтажное здание располагалось как раз напротив особняка компании «Спрут». Мы пересекли мостовую с двух-тоновым покрытием и фонтанами и оказались перед взметнувшимся ввысь великолепным сочетанием известняка, алюминия и стекла.

Войдя в просторный вестибюль, отделанный полированной и неполированной нержавеющей сталью, мы остановились перед огромной абстрактной настенной росписью, вошли в лифт и понеслись к небесам. Лифт остановился в непомерно большом помещении, где нашим глазам предстал здоровенный список объектов. Самый верхний указатель гласил: «Этаж вдохновения владельца-издателя».

Далее следовало перечисление ряда журналов, публикуемых в здании: «Чушь-дрянь», «Отребье», «Похабные картинки» и «Невезуха».

Воздух здесь был прокуренный и тяжелый. Пахло марихуаной и опиумом. Кругом ходили какие-то люди: у них были завязаны глаза, и вели их такие же, с завязанными глазами. Мы пошли дальше и увидели множество расклеенных на стенах надписей:

«Все новости, от которых вас хватит удар». «Нереальность — это единственная реальность». «"Чушь" — журнал, который никого не обманывает и не надувает, кроме своего читателя». «Всегда проверяй факты в уборной, а потом уж пиши свою статью».

«Они хотят крови; дайте им кровь — даже если она ваша собственная». Открывались какие-то двери с табличками: «Главный клеветник», «Редактор непристойностей» и «Ведущий извращенец». Но не к ним держали мы путь. Рассекая клубы дыма, мы двигались к громадной двери в конце холла. На ней была табличка: «Владелец-издатель. Личное. Священное».

Гробе с ходу навалился на нее. Там, где полагалось быть столу, стоял диван. На нем никого не было. Я стал замечать, что на стене справа от меня вспыхивают и гаснут огоньки. Я увидел большой орган и сидящую за его пультом женщину-органистку средних лет в мужском костюме с фалдами и белым галстуком. Она изящными движениями перебирала клавиши. Но музыка не звучала! Обширная панорама картин на стене переливалась ритмично вспыхивающими и смешивающимися огнями, и я понял, что она играла цветом, картинами!

Они были так велики, что нужно было отступить назад, чтобы их разглядеть. И вот этот вьющийся и мигающий полноцветный монтаж становился изображением мертвых тел, железнодорожных и авиационных катастроф, убитых детей и могил. И через все это в медленном зловещем ритме текла кровь. Симфония бедствия. Довольно притягательное зрелище, подумалось мне.

Гробе подошел к женщине и велел ей убираться. Она возмущенно запротестовала, говоря: «А как же выдумывать несуществующие новости, когда перед тобой нет их основы?», на что Гробе коротко бросил: «Перебьешься». Она взяла свою дирижерскую палочку и очень потертый цилиндр, что-то бормоча себе под нос о людях, лишенных истинно репортерской души, но, взглянув напоследок на его лицо, моментально выскочила за дверь.