Потом, как вы помните, я стал свидетелем устрашающей сцены, когда из кабинета Лайонза выскочил белый парень, прикрывавший ладонью кровоточащую лысину на голове, а следом за ним вышел сам Лайонз, держа в руках клок выдранных волос. Так что на собеседование я шел с опаской. Однако Лайонз принял меня на удивление радушно и проявил искренний интерес к моим сочинениям. Я просидел у него где-то около получаса. Лайонз так и не объяснил толком, в чем конкретно заключается моя будущая работа — если, конечно, меня на нее возьмут, — но сказал, что оставит мои стихи, чтобы почитать их повнимательнее, и что в течение нескольких дней он обязательно мне позвонит.

Он позвонил мне на следующий день и попросил приехать. Я приехал, и Лайонз ввел меня в курс дела. Как оказалось, я должен был писать тексты для восходящей звезды рэпа — нового кумира, которого Лайонз сейчас создавал в буквальном смысле из ничего. Мне нравился рэп (ну, где-то как-то), мне нравилось писать остроумные прикольные стихи, и я был не в том положении, чтобы быть слишком разборчивым. Это был шанс. И я вовсе не собирался его упускать. В общем, я согласился.

Под конец разговора я задал Лайонзу только один вопрос:

— Мистер Лайонз, а можно спросить, почему вы дали объявление в еврейской газете?

— Хороший вопрос, мистер Москович. И я отвечу предельно честно.

Я молча кивнул.

— Тут дело такое: мой врач — еврей. Мои два бухгалтера — евреи. Мои семь адвокатов — евреи. Мой архитектор, дантист, инвестиционный менеджер, четыре агента, специалист по рекламе, мой фондовый брокер, дизайнер по интерьеру и гинеколог моей жены — они все евреи. Понимаете, что это значит? Когда мне нужны умные, знающие специалисты, я знаю, где их искать. И такого еще не случалось, чтобы кто-то меня подставил. Так сказать, не оправдал доверия. И я очень надеюсь, что вы тоже меня не подставите.

Я тоже очень на это надеялся.

И вот теперь спустя почти десять лет я сидел в ослепительно белой приемной, страшно нервничал и боялся, что, может быть, сам того не желая, я все же подставил большого босса. Ну, то есть не то чтобы прямо подставил… но все-таки дал повод во мне усомниться. Я сидел как на иголках и жутко переживал, что мои джинсы (не стиранные неделю) оставят уродливое пятно на ослепительно белой обивке дивана. Наконец призрачная секретарша сказала, что мистер Лайонз готов принять меня прямо сейчас. Я поднялся и украдкой взглянул на диван. Никаких пятен не было.

Ну, хоть какая-то радость в жизни.

Кабинет мистера Лайонза был обставлен со вкусом. Я не особенно разбираюсь в декоре, но я бы назвал этот стиль стилем японского минимализма. Приглушенные тона: черный, серый, коричневый. Тщательно продуманные вкрапления бамбука. Огромная белая орхидея в каменной вазе на уголке стола — в таком месте, которое я никогда бы не выбрал сам, но которое, я более чем уверен, полностью соответствует правилам фэн-шуй. В помещении было прохладно, и я подумал, что если бы я снял ботинки, то ногам сразу стало бы холодно на сером цементном полу. Конечно, мне бы и в голову не пришло снять ботинки. Если бы я учудил что-то подобное, меня бы прибили на месте. Кто-то (а может быть, и оба сразу) из этих гориллообразных громил в черных костюмах, стоявших по обе стороны от входной двери.

Строгая элегантность убранства и атмосфера спокойной, уверенной в себе силы, царившая в кабинете, говорили о многом. Лайонз сидел за черным бамбуковым столом. Когда я вошел, он не встал, чтобы со мной поздороваться. На самом деле, он даже не поднял глаза, чтобы удостоить меня уничижительным взглядом. Впрочем, я был даже рад. Потому что когда Авраам Лайонз смотрит тебе в глаза, у тебя возникает такое чувство, как будто он смотрит тебе прямо в душу. Пробирает изрядно. Я так думаю, медосмотр прямой кишки с помощью ректального зонда — это было бы гораздо приятнее.

Лайонз был в темно-сером костюме, который наверняка был придуман и сшит той же командой, что занималась дизайнерским оформлением кабинета — так безупречно он вписывался в окружающую обстановку. Тонкие светлые полоски на ткани гармонировали с едва различимыми прожилками на темных обоях и на поверхности бамбукового стола. Черная кожа Лайонза пребывала в абсолютном согласии с общей цветовой гаммой помещения. Как человеческий экземпляр Авраам Лайонз был поистине великолепен.

— Садитесь, — сказал он своим мягким раскатистым баритоном.

Я сел. Лайонз молчал. Я тоже молчал. Ждал, что он скажет. Так прошло минут пять. Лайонз внимательно изучал какую-то бумагу, лежавшую на столе. Или, может быть, просто собирался с мыслями. Или даже медитировал.

— Вы зассали одного моего сотрудника, — наконец вымолвил он, по-прежнему не поднимая глаз.

— Не зассал, а обоссал, — сказал я с улыбкой и сам испугался. Что на меня вдруг нашло? С чего бы я так расхрабрился? Фраза вырвалась сама. Наверное, я подсознательно надеялся, что мне удастся его рассмешить и тем самым снять напряжение. Лайонз не рассмеялся. Я вообще сомневаюсь, что смех входит в его репертуар эмоций. Но он поднял голову, и у меня все внутри оборвалось, когда взгляд его черных пронзительных глаз пробуравил меня, как электродрель — дыню.