— Жестко?

— Ну, засилье насилия.

— А, я понял. Нет. Никакого засилья насилия нет. Это все театральщина. Работа на публику. Я ни разу не сталкивался с проявлением насилия, а я работаю в этой области уже почти десять лет.

— Да? А что у вас с глазом?

Я улыбнулся. Все-таки классный старик.

— Да так, подрался с одним рэпером.

— Вот! А вы говорите, что нет никакого насилия!

— Я его обоссал.

— Обоссали?

— Да. Ладно, проехали. — Я опять отвернулся к окну.

Старик помолчал пару минут, а потом спросил:

— А его как зовут?

— Кого? Того парня, которого я обоссал?

— Для которого вы пишете рэп.

— Я не могу вам сказать, мистер Чу.

— Называйте меня Линь-Линь. А почему вы не можете мне сказать?

— Понимаете, это секрет. Если кто-то узнает, что я об этом рассказываю… — Я полоснул себя пальцем по горлу. — В общем, вы понимаете.

Он задумчиво посмотрел на меня и медленно кивнул.

— Да, я все понимаю. Он не хочет, чтобы люди знали, что белый мальчик по имени Московит пишет для него рэп.

— В самую точку.

— Да, я понимаю. — Он покачал головой. — Но мне-то можно сказать, Московит! Все равно я его не знаю!

Я до сих пор не могу понять, что тогда на меня накатило, но я наклонился поближе к нему и шепнул ему на ухо:

— Его зовут Орал-Би.

— Орал-Би?! — повторил он слишком громко.

— Тсс. Тише. — Я огляделся по сторонам.

— Какое-то глупое имя! У меня такая зубная паста!

— Он очень известный, Линь-Линь. Один из самых продаваемых рэперов в мире.

— Выходит, Московит, вы глупый и не понимаете собственной выгоды! Вы могли бы делать хорошие деньги! Почему вы тогда их не делаете?!

Я пожал плечами и снова уставился в окно. Мне хотелось ответить: «Потому что я — неудачник. Законченный неудачник. Ты это хочешь услышать, китайский хрен? Я — неудачник. И к тому же боюсь всех и вся». Но я ничего не сказал. Просто сидел и смотрел в окно. И чувствовал на себе пристальный взгляд Линь-Линя.

— Несчастный вы человек, Уолли Московит, — сказал старик-азиат в ядовито-зеленой шоферской фуражке, стоявший рядом со мной у стиральных машин в прачечной-автомате. Я рассеянно кивнул, наблюдая за тем, как капли дождя струятся по стеклу. В мутном крапчатом отражении они были похожи на слезы, стекающие у меня по щекам.

Сушилка громко зажужжала, сообщая о том, что моя одежда уже высохла. Я попрощался со своим новым приятелем Линь-Линем Чу, который сказал мне:

— Запомните, Московит, без обработки алмаз не превратится в бриллиант, а человек совершенствуется испытаниями.

Мы посмотрели друг другу в глаза, а потом он поклонился и вышел на улицу.

Я влез в горячие после сушилки джинсы и обжег себе причинное место раскаленной «молнией». Я вскрикнул от боли и огляделся, чтобы убедиться, что поблизости нет никого, кто мог бы стать очевидцем этого проявления слабохарактерности.

Я увидел его, и у меня все внутри оборвалось.

Я испытал то же самое чувство, какое испытывает водитель, когда его останавливает полицейский. У стиральной машины прямо за моей спиной стоял молодой черный парень, одетый во все черное. Его волосы были заплетены в тугие косички. Он стоял, опираясь обеими руками о машину, и смотрел на меня. Меня напугал не его общий вид. Меня напугало его лицо. Выражение лица. Он усмехался, и от этой зловещей усмешки у меня похолодела кровь. Он усмехался не потому, что увидел, как я обжегся горячей «молнией». Нет. Причина была в другом. Неужели он слышал мой разговор с Линь-Линем? Наши взгляды встретились на долю секунды, а потом он отвернулся. Мне показалось, что он понимающе ухмыльнулся.

Когда я вышел из прачечной, дождь зарядил еще сильнее. Буквально за пару секунд я промок насквозь. Замечательно. Только что из сушилки. Я добежал до машины. До своей старенькой «вольво 200» 1979 года выпуска. Мне показалось, что с ней что-то не так. Как-то она кособоко стояла… Я обошел машину по кругу.

Ну, да. Так и есть. Спереди, со стороны водительской дверцы, спущено колесо.

Просто волшебно.

Я стоял под проливным дождем и смотрел на спущенное колесо. Я не думал о чем-то конкретном и важном. У меня не случилось божественного откровения, как бывает с героями фильмов, когда они вдруг понимают, что надо менять свою жизнь. Это был просто очередной безусловно дерьмовый эпизод моего безусловно дерьмового существования, который плавно вписался в ряд остальных эпизодов из той же серии.

Я был не так далеко от дома и поэтому просто сказал себе: «Да ебись все конем», — и поехал на спущенной шине. Под проливным дождем. На скорости 20 миль в час. Если бы это был фильм, то такая картинка сопровождалась бы мрачной зловещей музыкой — непременно со скрипками и фортепьяно. А в общем и целом, саундтрек моей жизни был бы унылым, дисгармоничным и режущим слух. Я очень надеялся, что Сью будет дома.

Собственно, я потому и заехал в прачечную. Я надеялся, что Сью будет дома, когда я приеду, и мне не хотелось предстать перед ней в одеждах, щедро политых чьей-то мочой. Но это был самообман. Потому что в последнее время Сью вообще перестала бывать у меня. Наши отношения сделались вымученными и натужными. А ведь раньше мы так любили друг друга. Любили безумно. Каждую ночь занимались сексом. И каждое утро! И никак не могли насытиться! У Сью очень умелые руки. Да-да, именно в ЭТОМ смысле. Собственно, так и должно быть. Руки — это ее рабочий инструмент. Она зарабатывает ими на жизнь. Сью — собачий массажист. Смейтесь, если хотите, но Сью очень даже неплохо живет. Она массажирует четвероногих друзей многих известных актеров и звезд Голливуда. Раньше я часто шутил, что она делает ши-тцу шиацу, и Сью громко смеялась. Искренне, от души. Но теперь она уже не смеется.