17 ноября сильно штормило, и крышки люков были задраены, в то время как смерть собирала свою жатву внизу. Здоровье капитана Леклерка улучшилось, и он стал немного видеть. Ураган был страшным. Наш корабль бросало, как мячик, шторм гнал его всю ночь, но остались паруса целыми. Через три дня мы благополучно бросили якорь в заливе Пенсакола. Оставшихся в живых негров высадили на одной из отмелей близ устья реки Эскамбии, и здесь с помощью рабочих соседнего городка мы соорудили навесы для больных и приняли меры для чистки корабля гашеной известью и окуриванием. Как ни странно, мы спасли пятьсот девятнадцать из девятисот рабов.

После подведенных итогов мне предоставили возможность сопровождать одного из грузополучателей в поездке на суше, в ходе которой следовало продать негров. Караван под присмотром черных надсмотрщиков должен был выступить от реки Эскамбии и пересечь границу Джорджии, где часть наших диких африканцев смешалась бы с различными группами местных черных, и двинуться дальше, пока по дороге негров не распродадут поодиночке или по двое. В то время Соединенные Штаты ввели законы, объявляющие торговлю африканскими рабами нелегальной, но испанские владения процветали за счет обмена негров и мулатов. Флорида была колыбелью рабовладельцев, многие американские граждане богатели за счет покупки рабов в Гвинее и постоянной контрабанды их небольшими партиями в южные штаты.

Благодаря влиянию моего партнера я был гостем на многих плантациях по пути, что дало мне возможность изучить практику рабовладения в цивилизованной и демократической стране по сравнению с Кубой и Бразильской империей. Я имел также возможность оценить влияние цивилизации на африканцев Конго и Ашанти после их контактов с Америкой на протяжении одного-двух поколений и сравнить их положение на американских плантациях с туземной жизнью в африканских джунглях.

Мы провели ночь на плантации у берега реки Окмалги в Джорджии. Наш хозяин мистер Олдс высказывался весьма откровенно по вопросу содержания рабов и особенно о местной практике обращения с «черными парнями», как их называли соседи. Недавно произошел случай, когда «парня» подвесили за запястья к дереву, привязав к ногам отрезок деревянных перил. Хозяин бил его до тех пор, пока бедняга не умер в мучениях. Негр подвергся наказанию по подозрению в мелкой краже, которую на самом деле совершил младший сын хозяина. Он впоследствии сознался в содеянном. Свидетельские показания раба против белого человека не были приняты.

В Каролине торговец неграми гнал свой караван по основным дорогам партиями. У него были загоны для рабов во всех крупных деревнях, где проводились аукционы. Количество мулатов было поразительно. Я видел на аукционах подлинно прекрасных квартеронок. Рабы выглядели хорошо ухоженными и сытыми, хотя были в рваной одежде или почти голыми. Мужчины носили рубашки из грубой полушерстяной ткани и брюки, а женщины – юбочки из льняной или хлопчатобумажной ткани. Все ходили без обуви. В их работе терялось много сил. Я видел, как группа черных все утро тащила при помощи двух волов бревно из реки, которое было необходимо для постройки дома неподалеку. В Рио-Бассо с такой рабсилой мы бы спилили десять деревьев и перенесли их куда надо.

В Виргинии находились самые старые плантации, и они были хорошо обеспечены рабами. Уважаемый господин во Фридериксберге на реке Раппаханнок говорил мне, что разведение рабов стало наиболее прибыльным бизнесом в этой части штата. Все фермы использовались как питомники для поставки на рынок молодых мулатов. За партиями негров обычно смотрели ирландские и шотландские надсмотрщики. В Виргинии, казалось, было такое же обилие негров, как и в Африке. На ферме возле Александрии я насчитал тридцать рабынь, готовых стать матерями, а хижины кишели негритятами различных оттенков.

В Филадельфии мы застали бриг, готовый отбыть к островам Зеленого Мыса с торговым рейсом. Это была «Аделаида», владельцем которой являлся старый шкипер по имени Блэкмор. Поскольку наш бизнес был завершен, я сделал ходку на этом судне. Мы произвели короткие остановки в Санта-Крусе, на острове Тенерифе и через несколько дней провели переговоры с английским судном, нуждавшимся в воде, которой его снабдили. Судно шло к побережью Африки, и, поскольку у меня не было большого багажа, я смог получить себе должность на его борту и таким образом обеспечить себе прямой переход к побережью. Нуждавшийся бриг назывался «Чарльз», а его капитана звали Грэхем.

Когда мы приблизились к африканскому побережью, подул шквалистый ветер, который вызвал сильный шторм. У нас сорвало стеньги, а старый бриг дал течь, поэтому я должен был нести, в свою очередь, вахту у помпы. Поздно ночью мы с ужасным треском напоролись на риф, а штормящее море заставило нас заняться такелажем. К счастью, корабль не раскололся, и, когда наступило утро, мы обнаружили, что бриг перескочил границу рифов и быстро двигался к внутренней кромке мелководной лагуны. Вскоре поднялось солнце, и туземцы племени мандинго отчалили на нескольких каноэ от берега, чтобы подняться к нам на борт. Пока они растаскивали вещи на разбитом корабле, несколько человек и я сели в баркас и отправились к берегу. Когда мы его достигли, мое знание диалектов туземцев сослужило хорошую службу. Нам позволили отправить курьера на остров Горе, расположенный неподалеку, и через три дня к рифам прибыл шлюп с британскими солдатами. К берегу послали лодку за нами. По прибытии на Горе я обнаружил каботажную шхуну и отправился в ней к реке Бонни.

Среди невольничьих судов, выходящих тогда из Старого Калабара, был бразильский бриг «Глория». Я совершил в нем полдесятка рейсов, занявших почти два года с прохождением «воинской службы» между рейсами. Я так и не узнал, кто владел бригом. Это было прекрасное скоростное судно, и оно заслуживало лучших хозяев. Во время первого рейса на Калабар не прошло и недели, как я понял, что капитан и команда были башибузуками худшего пошиба. Отойдя от побережья, корабль превратился в полубедлам и полубордель. Наш капитан Руис и два его помощника являли пример порока. Они разделись и танцевали с черными рабынями, в то время как наш шальной кок-мулат играл на скрипке. Попыток установить дисциплину почти не было, ром и распутство правили бал. Вначале такая обстановка меня пугала, но привычка к спиртному, приобретенная со времени неудачной связи с донной Амелией, вскоре уравняла меня со всеми.