Славороссов отправился докладывать данные разведки. Механик принялся за аэроплан. Все как обычно. Течение военных будней нарушил приезд в полк историографа французских авиаторов Жана Мортана. Журналист особенно заинтересовался русским летчиком, он уже знал его славное и трагическое прошлое, а теперь расспрашивал о полетах, несколько раз наблюдал, как Славо отводил душу, выполняя над аэродромом головокружительный каскад фигур высшего пилотажа. Узнав, что Мортан почти все время проводит на фронте среди авиаторов, Славороссов спросил его о своих друзьях, которые были в истребительной эскадрилье «Аистов». Там же служил Гарро, которого, как когда-то Славороссова, раньше времени похоронили газеты.

— По-прежнему короли воздуха, — ответил Мортан. — Уже все открыли счет сбитым бошам. Увижу, передам привет от вас.

— Обязательно, не забудьте. А как Гарро, вы, конечно, знаете подробности его боя с дирижаблем.

— О, это удивительный храбрец. Было получено сообщение, что от Брюсселя идут на нас не один, а сразу три немецких дирижабля. Гарро тут же вылетел на своем «моран-солнье». Вы представляете себе, хрупкий моноплан и сигара двухсотметровой длины. Слон и муха! А вооружение дирижабля вам известно?

— Приблизительно, у них, по-моему, даже что-то вроде пушек есть?

— Скорострельные орудия, пулеметы. И не только в гондолах, еще и на верхней боевой площадке. Только самоубийца мог их атаковать так отчаянно, как Гарро. Он ринулся на эту махину сбоку и прямо пропеллером пропорол оболочку. Тут же вырвался газ, дирижабль вспыхнул, колоссальный взрыв, и весь этот огненный ком падает на землю… Те, кто видел, понятно, сообщили, что Гарро погиб, он же с самолетом запутался в этом пылающем мешке… Как уж там вышло, но только он остался жив. Невероятное везение. К счастью, он выздоравливает.

— Значит, будет долго жить. У нас есть такая примета, если человека заживо похоронят.

— У нас тоже. Да ведь это и к вам относится, Славо.

— Будем надеяться.

Они сидели в столовой, одновременно служившей офицерским клубом. Мортан поднял бокал:

— Ваше здоровье!

— И ваше!..

Через некоторое время в парижском журнале «Же се ту» («Я все знаю») Мортан написал о Славороссове: «Его как выдающегося авиатора знают все. Он соединяет в себе педантизм профессионала летчика с творчеством высокохудожественной натуры. Бывало, прикованный к небу, следишь с напряженным вниманием за воздушными эволюциями Славороссова. Чего-чего тут не было! И мертвая петля, и скольжение на крыло, и падение на хвост, и множество других вариаций. Но все это проделывалось без резкостей, без угловатостей, с той законченной пластикой, в которой чувствуется художественная натура авиатора».

Благодаря Мортану дошла весть о Славороссове и в Россию. В прессе появилась рецензия на этот номер «Же се ту» (№ 115), который целиком был посвящен авиации, особо выделено, что автор «с большой похвалой отзывается о русских авиаторах на французском фронте (гг. Славороссов, Жариков и др.), отдавая должное их ловкости, самообладанию и беззаветной храбрости». А храбрости Славороссову было не занимать.

22 октября 1914 года. Подлетая к линии фронта, Славороссов увидел, что из вражеского тыла ему навстречу летит французский «блерио», вероятно возвращавшийся с разведки. Он обратил внимание на странное поведение аэроплана: аппарат то и дело кренился, клевал носом, опасно терял высоту. Харитону стало ясно — либо ранен пилот, либо поврежден самолет, возможно, случилось и то и другое. Русский летчик делает круг и внимательно наблюдает за неизвестным товарищем. «Блерио» опускается все ниже, ему явно не перетянуть на свою территорию… Еще немного, и французский самолет почти падает между окопами той и другой стороны. Снизившись, чтобы лучше разглядеть попавший в беду аэроплан, Славороссов видит две фигурки, пытающиеся укрыться в рощице, что неподалеку от места вынужденной посадки. Но сильный ружейный огонь немцев прижимает авиаторов к земле. Оба распластались в траве.

Мысли Славороссова лихорадочны. Он не может уйти отсюда, оставив погибать товарищей… Но как им помочь?.. И тут приходит решение. Левая рука уже убрала ручку газа, правая перевела самолет на снижение. Он сядет рядом с «блерио», там ровная площадка. Он спасет их!..

На какое-то мгновение стих огонь пехоты, солдаты в окопах не могут поверить, что этот аэроплан идет на выручку, наверное, он тоже падает… Нет, этот безумец стремится точно к упавшему самолету, планирует, словно перед ним аэродром.

Воодушевленные храбростью авиатора французские пехотинцы выскакивают из окопов, чтобы прийти на помощь. Но им далеко… С немецкой стороны тоже бегут солдаты, их цель — захватить столь ценную добычу.

А Славороссов уже на земле, по почему же никак не реагируют на это летчики?.. Вот один приподнялся, рванулся вперед и упал. Ранен? Не выключая мотора, под огнем немцев Славороссов, забыв об опасности, бежит к лежащим. Один убит, второй еще жив. Подхватив под руки окровавленного пилота, он волочит его к самолету:

— Опирайся на меня, сейчас улетим, скорей, скорей, двигай ногами, держись, мать честная! — путая французские и русские слова, подбадривает раненого Славороссов.

Втаскивая спасенного на самолет, Харитон видит, как близко подобрались немцы, слышит выстрелы, но все это как бы происходит не с ним. Его задача немедленно взлететь…

Полный газ, аэроплан прыгает по неровностям, ударяется колесами о какой-то холмик и как с трамплина рывком уходит в воздух, проносится над самыми головами в панике разбегающихся немецких солдат, оказавшихся ближе всех к самолету. Он даже не сразу понял, что взлетел в сторону немцев, но иначе он и не мог, теперь только бы выйти из-под обстрела… Отворачивает к роще и идет, чуть не задевая деревья: тут стрелки не достанут… Разворачивается к дому, набирает высоту, внизу своя земля… От холодного воздуха и ветра раненому стало полегче, он протягивает руку, силясь что-то показать или поблагодарить жестом своего небесного спасителя.