— Не следует этого делать, — отвечал сосед. — У нас в деревне даже нет свободного дома, где он мог бы поселиться.

— Он будет жить со мной.

— Хм… Хм… Ну что ж… Пожалуй и вправду, пора уже достать этого бедолагу, — согласился плотник. Он позвал своего друга, местного печника, на всякий случай, если вдруг хромой Петер окажется слишком тяжел от долгого сидения в темноте и сырости.

Сколько они не пытались уговорить затворника обвязаться брошенной ему веревкой, тот не соглашался и только угрожал им тем, что бросится в воду и навсегда отравит ее своей ненавистью. В конце концов пришлось попросить соседей подержать веревку, обвязать ее вокруг своего пояса и самому спуститься в колодец.

Как ни упирался затворник, как он ни толкался, но его удалось оторвать от скользкой деревянной стены, за которую он успел зацепиться кончиками пальцев одиннадцать лет назад и благодаря которой сумел выжить.

Наконец, он крепко обнял затворника, прижимая его к себе, и крикнул соседям, чтобы поднимали.

— А стоит ли? — ответил сверху плотник.

— То есть как это… — опешил он. — Что вы хотите сказать?

— Да то и хочу, — рассмеялся плотник. — Сидите уж в колодце. Вдвоем вам будет не скучно.

— Но позвольте!..

Однако соседи уже тянули веревку. Очевидно, плотник шутил таким образом.

С того дня хромой Петер стал жить в его доме.

Теперь они могли беседовать сутки напролет. Ему очень хотелось отогреть своего жильца, вернуть сердцу хромого Петера веру в людей, надежду, радость жизни. Это было нелегко, но тем больше хотелось ему добиться своей цели.

Он даже не замечал ни запаха сырости, поселившегося в его доме вместе с гостем, ни плесени, появившейся в углах, ни того, что пол однажды перестал сухо поскрипывать, а вместо этого стал осыпаться местами как трухлявый пень, обнажая некрасивое подполье.

А хромой Петер все никак не хотел оттаивать. Он продолжал оставаться мокрым, холодным, молчаливым ненавистником, лишь изредка поражая неожиданным и непривычным ходом своей мысли, показывая, насколько изобретательна и умна может быть в своих проявлениях ненависть.

Через два месяца по скользкому от белой пышной плесени полу было невозможно пройти без риска подскользнуться и удариться затылком о стол. Плесень покрывала стены, потолок, мебель. Постельное белье почернело и сильно пахло грибами.

Поначалу он досадовал и пытался бороться с плесенью, он даже хотел сделать ремонт. Но в последний момент передумал, решив, что хромому Петеру нужно очень постепенно привыкать к нормальной атмосфере.

А потом он просто перестал замечать неприятный запах, плесень стала привычной и уже не вызывала отвращения.

В конце концов ему даже стало неприятно находиться в этом помещении — оно казалось ему недостаточно уютным, воздух в нем был все еще слишком сух.

И однажды ночью он потихоньку выбрался из своего опостылевшего дома, проследовал через двор и спустился в колодец. Там он некоторое время пытался найти те выступы и щели в скользкой деревянной стене, которые помогали ему держаться над водой, к которым он так привык за одиннадцать лет. Наконец ему удалось нащупать нужные впадины и он крепко вцепился в них, прижимаясь к мокрой плесневелой стене, чувствуя, как знакомые запахи, влажность и уютный мрак колодца проникают в него.

Из аудиозаписей показаний свидетелей

Первый свидетель

А что, я не знаю ничего. Я вообще мимоходом мимо проходил. Гляжу, этот, как его, потерпевший мимо идёт. Я думаю, чего-то идёт он как-то странно мимо. Ну идёт и идёт, мало ли их, странных-то, ходит. Мимо — да и ладно. Только от него, сразу почуял, страхом пахло. Боялся он чего-то. Может и кого-то, почём я знаю.

Вот. А тут этот выбегает… Откуда выбегает? Оттуда. Ну, то есть, из вагона… Какого, какого — обычного. Железнодорожного, какого же ещё. Мы же на станции стояли, на этой, как её, на Лопушанке. А?.. Нет такой станции? Ты чего это, майор?! Ну, в смысле вы, да. Вы чего это майор! Как это нет Лопушанки? А где же я Маринке творог покупал?.. То-то и оно, что не знаете. Так я вам и говорю членораздельно — на Лопушанке. Маринка беременная же. Она говорит, дескать, Витёк, говорит, ты бы смотался на перрон. Там, говорит, бабульки сидят, всякой фигнёй торгуют. Творогу хочу, говорит, аж хохочу…

А куда ещё короче-то, майор…

Ну, чего, баба творогу хочет — пошёл… Пошёл, а тут этот идёт. Мимо. А тот из вагона выпрыгивает, потерпевший… А?.. Ну да, в смысле преступник выпрыгивает, да. А потерпевший идёт мимо. Ну и всё. Он как выпрыгнул из вагона, так сходу, ни слова ни полслова, нож ему в грудину и засобачил. Потерпевшему… Слышь, майор… Слушайте, товарищ майор, я вам уже сказал — на Лопушанке. Возьмите карту и… Брали? Смотрели? Ну и?.. Нет такой станции? Ну, значит ты начальник, я дурак.

Нет, ничего он не говорил. Молча так саданул ему под сердце и вся недолга. А что я, я ничего. Этот упал, тот побежал… Куда побежал — в вокзал… А чем я ему помогу — у него этот нож из спины торчал, кровища ползёт — зелёная такая, червяком. Да сразу видно было, что он откинулся уже… Нет, я не дальтоник, давай без приколов, майор. Ну вы, так вы. Только без приколов.

Ну и ничего я, пошёл дальше. Правда, творогу не купил, потому что переполох начался, бабкам не до меня было, не до торговли.