— Что такое? — спросил Хью, а Сильви ответила:

— До чего же хорош собой этот Джордж Гловер.

— Значит, его усыновили, — сказал Хью.

Той ночью в постели Сильви отложила Форстера в угоду менее интеллектуальному занятию; разгоряченные конечности сплелись на супружеском ложе, и получился скорее пыхтящий олень, нежели парящий в небе жаворонок. Но она поймала себя на том, что думает не о гладком, жилистом теле Хью, а о больших, мускулистых, кентавровых конечностях Джорджа Гловера.

— Ты сегодня такая… — в изнеможении начал Хью и вгляделся в карниз спальни, будто отыскивая там подходящее слово. — Живая, — закончил он некоторое время спустя.

— Свежий воздух творит чудеса, — сказала Сильви.

С огоньком в глазах, обласканные солнцем, подумала она, уютно погружаясь в сон, но тут в голову непрошено пришел Шекспир: «Дева с пламенем в очах или трубочист — все прах»,{13} и ей вдруг стало страшно.

— А вот наконец и гроза, — сказал Хью. — Выключить свет?

Воскресным утром Сильви и Хью вскочили как ужаленные, заслышав вопли Памелы. Та, проснувшись ни свет ни заря, в радостном волнении потащила сестренку в сад, где они обнаружили, что крольчата исчезли; остался лишь один крошечный пушистый хвостик, похожий на помпон, — белый, в красных пятнах.

— Лисицы, — с некоторым удовлетворением произнесла миссис Гловер. — А чего вы хотели?

Январь 1915 года.

— Слыхали новости? — спросила Бриджет.

Сильви со вздохом отложила в сторону письмо от Хью — несколько хрупких, как сухая листва, страниц. После его ухода на фронт минули считаные месяцы, а она уже не помнила своего замужества. Хью служил капитаном в Легком пехотном полку Оксфордшира и Букингемшира. А не далее как летом он еще служил в банке. Какая нелепость.

От него приходили жизнерадостные, обтекаемые письма («Солдаты — молодцы, они проявляют такую стойкость»). На первых порах солдаты звались у него по именам («Берт», «Альфред», «Уилфред»), но после битвы на Ипре стали просто «солдатами», и Сильви могла только догадываться, какая судьба постигла Берта, и Альфреда, и Уилфреда. Хью никогда не упоминал ни смерть, ни потери; можно было подумать, люди просто выбрались за город, на пикник. («Всю неделю дождь. Под ногами слякоть. Надеюсь, вам больше повезло с погодой, чем нам!»)

— На войну? Ты уходишь на войну? — вскричала Сильви, когда он записался добровольцем, и сама поразилась: до сих пор она ни разу не повысила на него голос. И видимо, напрасно.

Если уж началась война, объяснил ей Хью, он не захочет в будущем оглядываться назад и сознавать, что отсиживался дома, пока другие защищали честь своей страны.

— Возможно, это будет единственное приключение в моей жизни, — сказал он.

— Приключение? — Сильви не поверила своим ушам. — А как же твои дети, твоя жена?

— Но я иду на это ради вас, — ответил он с утонченным видом обиженного, непонятого Тезея;{14} в тот миг Сильви охватила острая неприязнь. — Чтобы защитить родной дом, — упорствовал Хью. — Защитить все, во что мы верим.

— А мне показалось, я слышала слово «приключение», — бросила Сильви, поворачиваясь к нему спиной.

Несмотря ни на что, она все же поехала в Лондон его проводить. Их стиснула огромная, размахивающая флагами толпа, которая горланила так, словно война уже подошла к победному концу. Сильви поразилась ярому патриотизму собравшихся на платформе женщин: неужели война не делает женщин пацифистками?

Хью прижимал ее к себе, как юный влюбленный, и только в самый последний момент запрыгнул в эшелон. И сразу растворился среди кишения людей в военной форме. Его полк, решила она. Какая нелепость. Подобно всей этой толпе, муж излучал безграничную, идиотскую жизнерадостность.

Когда паровоз медленно сдвинулся с места, возбужденная толпа с одобрительным ревом стала еще неистовее размахивать флагами, подбрасывая в воздух шляпы и шляпки. Сильви слепо провожала глазами вагонные окна, которые двигались все быстрее и быстрее, пока не слились в одно сплошное пятно. Она так и не высмотрела Хью, а он, как она понимала, не увидел ее.

Задержавшись на опустевшем перроне, Сильви смотрела вслед черной точке, в которую превратился поезд.

Сейчас она не стала больше возвращаться к письму и взялась за вязанье.

— Новости-то слыхали? — не отставала Бриджет.

Она сервировала чайный стол. Сильви хмуро смотрела на вязальные спицы, так и не решив, есть ли у нее желание выслушивать новости из уст Бриджет. В этом ряду нужно было убавить одну петлю на рукаве фасона реглан — Сильви вязала Морису практичный серый джемпер. Теперь все женщины каждую свободную минуту хватались за вязанье: шарфы и варежки, перчатки, носки и шапки, безрукавки, свитеры — лишь бы мужчины не мерзли.