Остальные документы партийного архива — сжечь.

И что же? Некоторые сотрудники обкома и горкома партии первыми благополучно покинули столицу. 17 октября вечером они были уже в полной безопасности, в Горьком. Свой личный багаж они прихватили с собой, а казенный потеряли.

На следующий день, 18 октября, заместитель наркома внутренних дел Иван Серов доложил Лаврентию Берии: «Сегодня, в 15 часов, при обходе туннеля Курского вокзала работниками железнодорожного отдела милиции было обнаружено тринадцать мест бесхозяйственного багажа. При вскрытии багажа оказалось, что там находятся секретные пакеты МК ВКП(б), партийные документы: партбилеты и учетные карточки, личные карточки на руководящих работников МК, МГК, облисполкома и областного управления НКВД, а также на секретарей райкомов города Москвы и Московской области».

Иначе говоря, перепуганные насмерть сотрудники московского партаппарата, спасая свою шкуру, бросили на Курском вокзале самые секретные материалы. Если бы немцы вошли в город и эти ящики попали в руки гестапо, все оставшиеся в городе видные члены партии были бы обречены на уничтожение.

В тот же день, 18 октября, начальник московской милиции Виктор Николаевич Романченко доложил заместителю наркома Серову: «Распоряжением Московского комитета ВКП(б) и Московского Совета о расчете рабочих предприятий, кои подлежат уничтожению, и об эвакуации партийного актива жизнь города Москвы в настоящее время дезорганизована… Районные комитеты партии и райсоветы растерялись и фактически самоустранились от управления районом… Считаю необходимым предложить горкому партии временно прекратить эвакуацию партийного актива».

Чекисты не без злорадства сообщали, что партийные чиновники драпанули и бросили город на произвол судьбы. Аппаратчики же считали, что чекисты к ним несправедливы. Московские руководители валили вину друг на друга.

Александр Щербаков говорил на партактиве:

— Мы отстранили от работы секретаря Москворецкого райкома Твердовского. Это типичный пример того, как человек растерялся, в первый день растерялся. Как только началась война, у него морда дергается, губы дрожат, распустился. Придет в аппарат, посмотрят на него, от одного вида тошно станет. Мы ждать не стали, вышибли, потому что загубит такой, один вид людей в уныние приводит. Раскис, никакой это не руководитель. Еще одного секретаря заменили — Ходорова. Нельзя сказать, что он растерялся или что-нибудь в этом духе, но повел себя недостойно. Во время бомбежки с какими-то девчонками путались, занимались совсем не теми делами, какими надо заниматься в военное время.

Выступая 29 сентября с докладом «О состоянии партийно-политической работы в Московской организации ВКП(б)», Щербаков вновь вернулся к этой теме:

— Я должен сказать, что нытики и паникеры оказались кое-где и среди партийных руководителей. Бывший секретарь Москворецкого райкома Твердовский вместо того, чтобы мобилизовывать коммунистов, начал разлагать партийные организации. Трусам и паникерам не место в наших рядах, тем более нет и не может быть им места среди руководителей. Для большевика трудности не страшны. Большевики могут преодолевать любые трудности…

Вот эта пустая трескотня поразительно контрастировала с реальным поведением партийных начальников. Понятно, когда город, боясь немцев, покидали люди в возрасте, женщины с детьми. Но руководители города могли и обязаны были оборонять Москву.

Второй секретарь горкома партии Георгий Попов возложил вину на своего прямого руководителя — Александра Щербакова:

«Я поехал в московский комитет партии. Там было безлюдно. Навстречу мне шла в слезах буфетчица Оля, которая обычно приносила нам чай с бутербродами. Я спросил ее, где люди. Она ответила, что все уехали.

Я вошел в кабинет Щербакова и задал ему вопрос, почему нет работников на своих местах. Он ответил, что надо было спасать актив. Людей отвезли в Горький. Я поразился такому ответу и спросил: а кто же будет защищать Москву?

Мы стояли друг против друга — разные люди, с разными взглядами. В тот момент я понял, что Щербаков был трусливым по характеру».

Весной 1938 года Георгий Михайлович Попов закончил Промышленную академию, приобрел специальность «инженер по организации труда и производства». Но на производство не попал. В июле его откомандировали «в распоряжение ЦК ВКП(б)». Молодого инженера взял к себе главный партийный кадровик Георгий Максимилианович Маленков и назначил ответственным инструктором отдела руководящих партийных органов.

Но в ЦК Попов проработал всего четыре, месяца. В октябре разом сменили все московское руководство. Руководить столицей поставили людей со стороны — Щербакова (его перевели из Донецка) и Попова. 2 ноября 1938 года Георгий Михайлович был определен вторым секретарем в московский горком. По распределению обязанностей ведал столичной промышленностью, в первую очередь самой важной — авиационной, и конечно же чисто партийными делами, вел всю организационную работу.

Второй секретарь — в отсутствие первого — председательствовал на бюро горкома, которое рассматривало отчеты районных комитетов, отделов городского комитета, парткомов различных ведомств. Бюро утверждало кандидатуры чиновников номенклатуры городского уровня и выносило решения по персональным делам коммунистов, совершивших проступки. Попов руководил заседаниями секретариата горкома, который также собирался раз в неделю и рассматривал все текущие дела.

Второй секретарь столичного горкома — видная должность. Но между ним и хозяином Москвы — дистанция огромного размера. Казалось бы, второй секретарь сидит рядом с первым. Но он всего лишь чиновник, а Щербаков — наместник высшей власти.

В сентябре 1940 года Попов впервые побывал у вождя.

— Нас вызывают к товарищу Сталину, — торжественно предупредил его Александр Сергеевич, — поедемте в Кремль.

По словам Попова, «лицо у Щербакова было очень бледное, он был взволнован». Георгий Михайлович, надо понимать, понравился вождю. В феврале 1941 года на XVIII партийной конференции Сталин назвал его «серьезным, деловым человеком» и предложил из кандидатов перевести в члены ЦК.