— А граф Толстой? — спросил Садык. — Он был прислужник царя?

— Кто тебе наговорил эти глупости! — удивился отец. — Ты уже большой мальчик. Писатель Лев Толстой был врагом царя. Ты задаешь мне такие вопросы, как будто я никогда не объяснял тебе, кто такой был Алишер Навои и кто был Толстой.

— Можно, я спрошу еще? А если бы они сейчас жили, они бы за рабочих были?

Отец рассмеялся:

— Да, с тобой надо еще разговаривать.

— Сегодня вечером? — обрадовался Садык. Он хотел рассказать отцу обо всем, что случилось.

— Нет, — сказал отец, — сегодня вечером я занят. А ты побудь сегодня дома, помоги матери.

Поздно ночью, когда улица Оружейников спала крепким сном, случилось два события, до времени оставшиеся почти незамеченными.

Через дувал дома, где жил когда-то кузнец Саттар, перелез долговязый человек с мешком в руке. Это был Саидмурад. Врач сказал, что, пока он не приведет собаку, которая его укусила, прекратить уколы невозможно.

Саидмурад подкрался к очагу, где раньше спал Доберман, но там было пусто. Что-то темнело под лестницей, ведущей на чердак. Саидмурад направился туда. Он нагнулся, чтобы лучше разглядеть, что это там, как вдруг над его головой раздался звонкий, заливистый лай. В страхе он шарахнулся назад. «А что, если она укусит в голову?» — подумал Саидмурад. Ежедневно посещая теперь пастеровский пункт, Саидмурад знал, что укусы в голову особенно опасны.

Доберман стоял на ступеньке, и в лунном свете сверкали его белые молодые зубы. «А она злая, — подумал Саидмурад, — но все равно, ловят же другие собак». И, держа мешок, как наволочку, когда ее надевают на подушку, Саидмурад двинулся на собаку. Он сделал шаг. Доберман продолжал лаять. Саидмурад сделал еще один шаг, и Доберман, вместо того чтобы отступить, опустился на ступеньку ниже, Саидмурад задержался на месте.

— Тише, тише! — сказал Саидмурад. — Иди сюда! — и потряс мешком.

То ли голос Саидмурада не понравился собаке, то ли пыль от мешка попала ей в нос, но собака неожиданно сделала прыжок и, если бы Саидмурад не успел отскочить, наверняка укусила бы его за руку. Теперь собака была на земле, она кидалась на Саидмурада со всех сторон, а тот, отбиваясь мешком, забрался на лестницу и отступал вверх, сдавая собаке по ступеньке. Саидмурад боялся повернуться к собаке спиной, он неистово хлестал ее мешком по морде. А щенок хватал мешок зубами, норовя отнять у Саидмурада единственное средство защиты. На верхней ступеньке лестницы Саидмурад понял, что, как только он потеряет преимущество в высоте, собака обязательно укусит его еще раз. «Бешеная, — думал Саидмурад, — бешеная! Если бы она не была бешеная, разве бы она кидалась такая маленькая на такого большого…» На последней ступеньке лестницы Саидмурад бросил мешок, побежал по галерее и опять прыгнул во двор. Через секунду он был уже верхом на дувале, а еще через две, ругаясь, бежал по улице. За ним несся сердитый и звонкий собачий лай.

…А недалеко от того места, где все это происходило, у широкого арыка появился мальчик с доской под мышкой. Он шел по направлению к дворику махалинской комиссии. Это был Кудрат. Он прислонил дощечку к дувалу, встал на нее, подтянулся и перелез во двор.

Дверь конторки была притворена, и Кудрат испугался, не заперта ли она на замок. Но нет, об этом новые хозяева махалинской комиссии не позаботились.

Кудрат и представить себе не мог, что он когда-нибудь ночью еще полезет в этот дом. И если бы не то, что он все время чувствовал себя причиной всех несчастий, он бы никогда на такое не решился.

Папка, конечно, в железном ящике. Кудрат знал, что он сделает с ней. Он сначала мелко изорвет каждый листочек, а потом сожжет все на пустыре. Спички у него с собой.

Дрожа от страха или от волнения, Кудрат ощупал замок на ящике и, не теряя времени, направился к столу. Он поднял доску и в углублении нащупал ключ. А печать? Печать лежала в другой ножке, и она была на месте. Это немного успокоило мальчика.

Он сел на пол возле ниши, где стоял железный ящик, и вставил ключ в замок. Замок был точно такой же, какой висел на этом ящике при Махкам-ака. Если замок такой же, то ключ должен подойти, на это Кудрат и рассчитывал. Он стал медленно поворачивать ключ. Заело… Пол-оборота прошло, а дальше заело. «Бывает», — утешал себя Кудрат. Еще раз. Может быть, в другую сторону? Еще раз. Может, надо сильнее нажать? Он нажал сильнее. Но больше ключ не поворачивался. «Спокойнее, спокойнее, — уговаривал себя мальчик, — не может быть…» Он покачал ключ то в одну, то в другую сторону, вытаскивал его, снова вставлял, даже поплевал на него для смазки. Ничего не вышло. На столе лежал карандаш. Он вставил его в отверстие ключа и с силой нажал. Карандаш сломался.

Кудрат не замечал, сколько времени прошло с тех пор, как он забрался в конторку. Потный, он сидел на полу и все пробовал, пробовал, пробовал. Наконец он встал, положил ключ на место и вышел во двор.

Неужели он так ничего и не сделает!

Он уже было собирался перелезть обратно через дувал, как вдруг в голову ему пришла мысль: а что, если посмотреть во двор милиционера Исы — действительно есть там кто-то посторонний? Ведь он видел во дворе сапоги и видел, что потом они исчезли.

Кудрат разбежался, подпрыгнул на дувал, подтянулся на руках и заглянул в соседний двор.

Как же сюда могли попасть люди? Со стороны переулка дувал слишком высок. Слева — бутылочный склад, а за той стеной, где сарай, — дом бухгалтера Таджибекова. Уж не померещились ли ему те сапоги?

Несколько минут Кудрат висел на дувале, зацепившись за край локтями и подбородком.

Ясно, что здесь никто не живет и даже никто не бывал давно. Вот яма, в которой месили глину. Около нее валяется кетмень — тяжелая кованая мотыга. На кетмене ком прилипшей глины. Его так и бросили возле ямы.