Об остальном ничего не пишу, п<отому> ч<то> обижен до глубины души и сердца на Ваше молчание. Прошлое письмо мое могло, впрочем, И не дойти, т. к. я написал Washington как город, а не как штат. Буду ждать ответа.

Ваш Г.Адамович

1/II-<19>61 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович Отвечаю на письмо Ваше о Рейзини и журнале.

Ваша мысль, чтобы Р<ейзини> приехал для беседы к Вам, ирреальна. Он пообещает (?) — но не приедет. Каков он есть, таков и есть, ничего не поделаешь. Лучше поезжайте Вы на week-end к нему. Но, конечно, предварительно сговорившись — и с оплатой расходов. Иначе не выйдет ничего.

У него была мысль такая: журнал русско-американский, с переводами помещенного. Т. е. — не «Опыты» в том виде, как они были. Но все это — туманные проекты. И когда будет «база», т. е. финансовая прочность, увидим, что и как. Беда главная в том, что нет нужных людей. Ваш список сотрудников жидковат (и эстетичен — надо бы добавить «общественников», если есть не бревна). Но главное — очаруйте Рейзини, а остальное приложится. И русский народ скажет спасибо сердечное.

Вот я очарован (подлинно) одним Вашим стихотворением — «…Совсем не октябрьском, но осеннем и болдинском», кроме последней строчки, и не смысла ее, а ритма: «А я не говорю». Я бы изменил: «Еще говорят… Но не я говорю», т. е. чтобы ритм был гладкий в конце, как разрешение диссонансов. Но стихи чудесные [467] . Я говорил как-то Чиннову, что чувствую свою отсталость, не могу поспеть за его subtilite [468] (он почему-то решил, что я смеюсь над ним и говорю это ему в пику!). Вот и у Вас — то же самое. И я завидую чему-то, мне уже недоступному. Но вот что скажите: Вы мне месяц — два назад прислали стихи, — было ли тогда среди них это? Или было только что-то похожее? Я не помню, у меня дырявая голова, но что— то такое я как будто читал — и с тем же восхищением от subtilite чувства и «обер-тонов». А четыре строчки Луговского об игре — прелесть [469] . Вы пишете: «Не Бог весть какие», — нет, «Бог весть», и дай Бог всякому так написать. Но у меня к такому нет зависти и нет чувства отсталости. Ну, вот — пока все. Некий Clarence Brown из Принстона пишет тезу о Мандельштаме и со мной в переписке [470] . Не знаете Вы такого? Кажется, не глупый. У Гринберга будет целый мандельштамовский букет, по слухам, first class, чему я верю [471] . Кстати, я должен в гринб<ерговский> альманах о Мандельштаме написать и все не могу собраться [472] .

На будущий год, с осени, я бросаю Манчестер, и рад этому очень, хотя материально — ни в чем не уверен. Но свобода дороже денег, как Саади некогда сказал [473] . До свидания. Держите меня в курсе рейзиниевских новостей, ежели таковые будут. И вообще пишите. Пожалуйста.

Ваш Г.Адамович

10/III-<19>61 <Манчестер> (через неделю еду в Париж на месяц)

Дорогой Юрий Павлович

Судя по Вашему молчанию, думаю, что молчит и Рейзини. Неужели он не откликнулся? Ведь клялся и божился, что должен с Вами переговорить, устроит встречу — и так далее. Если так и не ответит, я, когда увижу его, скажу, что больше я его болтовню слушать не намерен.

На Ваше письмо (от 12/II) я тоже до сих пор не ответил. «Так», без причины.

Мартынова я не читал — или его не заметил [474] . Но вот Державина читал и заметил и хочу Вам в ответ написать по поводу «дремлющего ума» (т. е. «чего в мой дремлющий…» [475] ), Вашей любимой строчки, что у него есть две строчки, которые еще лучше, — нет, не две, а даже три:

Знали Вы это? Правда, хорошо? Когда Державин принимается писать под Жуковского, то тот сразу превращается в бледную немочь.

Что альманах Гринберга? Будет что-нибудь Ваше? [477]

И соберетесь ли Вы летом в благословенную Ниццу — или хотя бы в Париж? Вышла книга Одоевцевой [478] . Я ей советовал просить Вас о рецензии, в числе прочих прославителей [479] . Стихи — ничего, талантливы, а если мне не совсем по душе, то виной скорей моя душа, Чем ее стихи. Мне почему-то Одоевцеву всегда жаль, хотя она не дает к этому повода.

До свидания, tres cher ami [480] . Пожалуйста, поддерживайте со мной высоко-интеллектуальную переписку, даже без Рейзини и всего прочего.

Ваш Г.Адамович

Один из моих экс-студентов пишет диссертацию о немецк<ом> влиянии на русских романтиков. Я мало об этом знаю и посоветовал ему написать Чижевскому в Гейдельберг, за советами и указаниями. Тот в ответ блеснул такой ученостью, что я был поражен. Вот это человек! [481] Между прочим, он указал на какие-то работы в Харварде, и я советовал насчет этого спросить Вас. Он Вам напишет (его фамилия — Eastwood). Если этот Eastwood Вам напишет и Вы можете ему что-нибудь посоветовать от себя, сделайте это. Жалею, что не могу приложить его фотографию — это усилило бы Ваше рвение!

12/V-<19>61 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Спасибо за письмо. Давно ничего о Вас не знал. А Вы — одна из моих последних «любвей» на земле, коих становится все меньше. Пожалуйста, пишите чаще: о Державине, о Цветаевой, о Мексике, о чем хотите. Для меня всегда радость увидеть Ваш конверт с Вашим куриным (простите!) почерком на нем.

Два слова о Маркове. Насколько помню, никаких «разносов» я ему не учинял, а только писал что-то о его стиле. Но, конечно, я знаю и чувствую, что в нем «что-то есть», больше и лучше, чем в любом из его сверстников. «Гурилевские романсы» у меня есть (от Прегельши, а не от автора), и я вполне согласен, что в них много прелести. Вообще вспоминаю Розанова: «Зачем, зачем я обижал Кускову?» — это, кажется, в «Опавш<их> листьях». [482]

«Линии» [483] получил. Это книга, которую нельзя прочесть залпом, п<отому> что и написана она не залпом. Но я нахожу, что по тонкости и чистоте мастерства это — стихи сейчас вне всяких сравнений <так!>. Другой вопрос, что в них внутри, т. е. насколько это свое и насколько это ценно. Этого я еще не уловил и для самого себя. Но помните (конечно, помните!) у Гумилева о «брабантских манжетах» [484] . Когда-то этим все восхищались, именно «мастерством». А какая это чушь, именно как мастерство, рядом с Чинновым! Или весь Брюсов. В смысле всяческой субтильности я чувствую полную личную свою неспособность за Ч<инновым> поспеть. Когда-то это я ему написал, а он решил, что я над ним посмеиваюсь, — не знаю почему.