А пока сибирские герои, не жалея ни себя, ни других, подымали тюменские недра, в мире произошли события, которые коренным образом изменили роль и значение углеводородов. О чем идет речь?

1973 год — четвертая арабо-израильская война. Чтобы поддержать Египет и Сирию, страны — члены ОПЕК применили «нефтяное оружие» — эмбарго — запрет экспорта нефти в ряд стран, а также растущее ограничение добычи «черного золота». Реакция мирового рынка последовала незамедлительно — более чем трехкратное увеличение цен на нефть и нефтепродукты. В странах — импортерах углеводородного сырья началась паника. Основа основ бытия «углеводородного человека» — нефть — оказалась под угрозой.

Сегодня мы знаем, какие далекоидущие последствия имел энергетический кризис 1973 года. По прошествии многих лет о нем говорят как о начале структурной перестройки послевоенной экономики западных стран, как о мощном толчке к новому этапу научно-технической революции, как о важной предпосылке перехода от индустриального к постиндустриальному, информационному обществу. С высоты XXI века с этим нельзя не согласиться. Но тогда, в 70-х годах прошлого столетия, все казалось иначе — падение промышленного производства, сокращение внешнеторгового оборота, стагфляция…

Стремясь минимизировать негативные явления, западные страны пытались найти новых надежных партнеров в обеспечении основными видами энергоресурсов. Надо сказать, вариантов было не так уж много. В 1973 году в состав ОПЕК входили Иран, Ирак, Кувейт, Саудовская Аравия, ОАЭ, Венесуэла, Катар, Индонезия, Ливия, Алжир, Нигерия, Эквадор… Кто же мог вмешаться в опековские планы? Все взоры устремились в сторону Советского Союза, который в 1970-е годы стремительно наращивал добычу нефти в Сибири. Однако ситуация была далеко не однозначной. В противостоянии Израиля и арабских государств СССР традиционно поддерживал последних. Возникал вопрос: не захочет ли Советский Союз разыграть нефтяную карту в идеологическом ключе — присоединиться к ОПЕК и шантажировать западный мир высокими ценами на углеводороды? Начались сложные переговоры.

Часто СССР упрекают в том, что советская экономика упорно не хотела быть просто экономикой. Укор, конечно, справедливый. Но не в данном случае. Руководство страны мгновенно оценило те уникальные возможности, которые предоставил энергетический кризис. Советский Союз, несмотря на всю идеологическую риторику, направленную против «израильской военщины», занял принципиальную позицию: мы не собираемся участвовать в нефтяном запугивании западных стран (ведь пострадают-то трудящиеся), а наоборот — готовы всячески помочь в преодолении энергетического кризиса и стать надежным поставщиком нефти и газа. Европа вздохнула с облегчением. Так началась экспансия советских углеводородов на западный рынок.

В свое время автор данной книги проводил специальные исследования, какие же доходы получал СССР от продажи нефти за свободно конвертируемую валюту. Цифры колоссальные: экспортная долларовая выручка в 1973 году составляла 1,9 миллиарда долларов, в 1975 году — 3,1 миллиарда долларов, в 1980 году — около 13 миллиардов долларов.

А ведь еще был и экспорт газа. СССР договорился с западными странами о совместном сотрудничестве по строительству гигантских газопроводов на севере Тюменской области. Это были так называемые соглашения газ — трубы. ФРГ, Австрия, Италия поставляли Советам трубы большого диаметра (и загружали, кстати, свою сталелитейную промышленность). А СССР расплачивался за эту продукцию поставками газа. Было понятно, что, компенсировав своим партнерам затраты, наша страна получала стабильный и очень надежный источник существенных доходов в свободно конвертируемой валюте.

Казалось бы, «с такими козырями на руках» СССР был просто обречен на невиданный взлет. В это время успешно шли экономические реформы. А нефтяные деньги — это новые дополнительные возможности: модернизация народного хозяйства, устойчивость к разного рода кризисам, задел на будущее. Однако именно тогда, когда были все основания ждать триумфа отечественной экономики, произошла одна из самых роковых трагедий, последствия которой мы ощущаем и по сей день.

Косыгинская реформа была точно велосипед: она не могла стоять на месте — только движение вперед. А в начале 1970-х годов выявились серьезные трудности. Так, доходы населения стали расти быстрее, чем товарное покрытие. Чтобы не допустить развития тревожной тенденции, предпринимались меры: ввели ограничения — рост зарплаты не должен был опережать производительность труда, так называемые «косыгинские ножницы». Могло помочь? Возможно, но если бы структура отечественной экономики была другой, без перекоса в сторону тяжелой промышленности. В начале 1970-х годов стало ясно — нужно решаться на следующий виток реформирования системы. «Иного выхода нет», — убеждал Косыгин. И тут случилось то самое — 1973 год, а потом и нефтяное эльдорадо!

Для политического руководства выбор казался очевидным. Зачем мучительные, притом сомнительные с идеологической точки зрения преобразования, когда в наличии такие финансовые поступления? Важнейший приоритет, сформулированный как «повышение уровня и качества жизни населения», теперь можно было удовлетворять просто и без затей. Нужно накормить население — пожалуйста, закупим зерно и мясо за валюту. Нечего советским гражданам носить — привезем одежду и обувь из-за границы. Внешнеторговый баланс тех лет ужасает. Уродливая программа — «нефть в обмен на продовольствие и товары ширпотреба».

Для Николая Константиновича это был удар в спину. Всю жизнь он верил: нефть и газ — величайшие дары природы, двигающие развитие страны вперед. Углеводороды в углеводородную эпоху — это всё: это топливо для автомобилей и самолетов, это возможности механизации села, это применение мощной строительной техники, это пластмассы и современные материалы, тепло и энергия… А что же теперь? Валюта? Ширпотреб? Главный аргумент, чтобы ничего не менять в собственном народном хозяйстве? Даже в самом страшном сне он не мог предположить, какая судьба будет уготована добываемым с таким трудом нефти и газу!